***
Пар по дискретной математике и математической кибернетике студенты с первого по четвёртый курс заслуженно побаивались. За глаза называли профессора Аккермана мини-Снейпом, — задница засранца Йегера упрямо не чувствовала угрозы, — но на лекциях сидели тихо и конспектировали прилежно. Обыкновенно, но не сейчас. После экспериментов в адовой лаборатории Ханжи они всегда приходили слегка навеселе, но в этот раз определённо было что-то ещё. Леви швыряет на трибуну указку, шум грохотом отражается от стен и потолка и в зале тут же воцаряется идеальная тишина. — Йегер, Кирштайн, может, поделитесь со всеми? Откровенно говоря, болтают не только они — признаки жизни подаёт даже как правило смирный Арлерт, Спрингер вообще вот-вот грозится выпрыгнуть из штанов, Блаус, забывшись, тайком жуёт мармелад, Браун и Хубер играют в крестики-нолики, Ботт что-то яростно доказывает сцепившимся Йегеру и Кирштайну, Леонхарт закатывает глаза и еле слышно посмеивается, и только девчонка Аккерман сидит чуть в стороне и молчит. Нужно будет добавить ей четверть балла на следующей самостоятельной. — Я жду, — напоминает Леви, протирает ладони платком и, скрестив руки на груди, опирается о стол. Кирштайн едва не сползает под парту и наверняка больно тычет Йегера в бок. Тот ругается в полголоса, косится на профессора и, наконец, решается: — У нас новый преподаватель, сэр. — Да что вы. И? Эрен косится на Микасу, но та смотрит прямо перед собой и выручать не планирует совершенно. — И… — тянет парень, — она красивая. — Зашибись, — отзывается Аккерман и Йегеру хватает смелости усмехнуться. Тут же этим смешком подавиться, но не то чтобы ему действительно за неподобающее поведение стыдно. — И что же этот новый красивый преподаватель преподаёт? — Метафизику и онтологию, — брякает Эрен и тут же густо краснеет. — Очаровательно, — Леви хищно улыбается, возвращается обратно к доске и берёт в руки указку. — Ну давай, Йегер. Задача о семи кёнигсбергских мостах с метафизической точки зрения. И нечего ржать, Кирштайн — тебе достанется коммивояжёр. Жан сползает ещё глубже под парту, а Аккерман смотрит, как пристыженный Йегер крутит в руках мел, и думает о том, что, в общем-то, занятные они ребята. Хорошо, что в этот раз без Гигантов. Вздрагивает и отворачивается. О каких Гигантах он сейчас подумал, Леви не знает.***
— Вы — осёл! Ханжи давится сухариком, выдавливает что-то подозрительно похожее на «Горько!» и успевает выйти из преподавательской раньше, чем ей вслед полетят грабли с песочком — Эрвин на прошлое Рождество подарил, сказал, что успокаивает. Ворвавшаяся девушка одёргивает пиджак, убирает растрепавшиеся волосы за ухо и, слегка смутившись, добавляет: — Профессор, — хмурится ещё сильнее и скорее спрашивает: — Сэр? А Леви слегка паникует. Откладывает в сторону ручку, ощущая под пальцами перо, одёргивает манжеты пиджака и откидывается на спинку кресла. В ушах звенит «капрал» вместо «профессор» и рыжую бестию хочется выгнать. — Философия — одна из базовых дисциплин классического университетского образования! — прокашлявшись, заявляет она. — Это мировоззрение, общий критический подход к познанию всего сущего, который применим к любому объекту или концепции!.. «Петра Рал», — понимает Аккерман. Вернее, профессор Рал. Тот самый «красивый преподаватель». Смотрит как-то странно, мимо, будто сквозь него, словно отчитывает, но боится, и Леви неуютно ёрзает. — Логика — её первичный атрибут! Критический анализ — то, что было задолго до ваших графов и автоматов, а вы пользуетесь своим положением и воруете учебные часы, предназначенные для изучение фундаментальной дисциплины… Профессор? Аккерман выпрямляется, чувствуя вдруг страшную усталость, проводит рукой по лбу, с удивлением отмечая холодную испарину, и прикрывает веки. — Это всё? Профессор Рал молчит слишком долго. Молчит и почти не дышит, а у Леви перед глазами страшные картинки — изувеченные тела, безобразные монстры, собственные руки по локоть в крови, покрытое ожогами лицо Йегера, срывающийся на крик Эрвин и мёртвая — Петра. Видение раскалённой плетью бьёт по сердцу, он распахивает глаза, лишь бы только увидеть, что вот она — целая и невредимая, что они здесь и сейчас, сегодня, в Лондоне, пятого ноября, спорят о философии и дискретной математике и ничего не знают о Титанах. И она действительно жива. Стоит, бледная, сжимает собственное запястье, и почему-то улыбается. Сквозь слёзы. — Профессор Аккерман! Я всё… — дебильная улыбка сползает с лица Йегера недостаточно быстро. — Сделал. — Йегер… — Ась? — невинно спрашивает засранец и переводит любопытный взгляд с Петры на Леви. — Пошёл вон! — рычит Аккерман и замахивается проклятым песочком. — Есть, капрал! — Эрен бьёт себя в грудь в странном жесте и шустро выскакивает за дверь. Недоуменно пялится на собственный, стиснутый напротив сердца кулак и в ответ на удивлённое «Ты чего?» Армина пожимает плечами. Потому что не помнит. А Леви и Петра ещё долго сидят в преподавательской, споря о часах, отведённых их предмету, и тоже ничего не помнят. Ни о Гигантах, ни о крови на собственных ладонях, ни об обезображенных трупах. Это к счастью, правда. Ведь хуже пьяной Ханжи только Йегер-Титан, и Аккерман клянётся — откуда в голове дурацкое сравнение, он не знает.