***
Сивилла рациональна, она экспериментирует, эксперименты ничего не дают, поэтому однажды она спрашивает у Аканэ. Цунэмори отвлекается от рапорта, смотрит в слишком живые глаза Касэй и пожимает плечами: — Я не знаю. У Цунэмори Аканэ пустые запястья.***
Аканэ не знает, и ей совестно, потому что она — инспектор Бюро Общественной Безопасности, и по роду службы она часто видит паспорта людей раньше, чем их самих. Паспорта своих коллег тоже, и у Гинозы тотчас под интегральной характеристикой фраза-ключ — «Это вы инспектор Гиноза?». Недостаточно оригинальный для абсолютной уверенности ключ, но почти у ста миллионов людей на запястье вопрос о времени. Ещё у ста — «Извините», «Ничего страшного», «Добрый день», утро, вечер… В мире полно несчастных людей, каждый день встречающих потенциальную родственную душу и не знающих об этом. В мире полно несчастных людей, которые, в общем-то, как она — только с меткой, но как будто бы без. У Гинозы на запястье, наверное, её вопрос. У неё пустое. Когда она спрашивает его о том, что он чувствует, Нобучика смотрит так, словно ненавидит.***
У Макишимы тоже нет метки — Аканэ видит пустую строчку под нулевым показателем психопаспорта в тот самый день, когда он убивает Юки, и ей впервые приходит в голову провести параллель между асимптомными и бракованными. Аналогия кажется ей уместной, а вопрос Макишимы за несколько минут до его смерти — отчаянным. Он берёт её за руки, пока шаги Когами не становятся слишком громкими, поворачивает внутренней стороной и проводит по тонкой сети вен на запястьях. — А вы, инспектор, — говорит он, — интересней, чем кажетесь. Как думаете, Аканэ: это значит, что мы от судьбы свободны? Или, что мы ею брошены? Цунэмори не знает. Она рациональна, но не экспериментирует. Просто спрашивает. Интересно, это её единственное отличие от Сивиллы?***
ЮВАС днём, за пределами Шамбалы, похож на город после ядерного взрыва. Аканэ мысленно дорисовывает радиоактивное облако, старается не смотреть на ошейники у людей на шее и прячет инспекторскую куртку под бронежилетом. Ночью — это горящий всеми оттенками красного ад. Когами не вздрагивает от взрывов. Он просыпается среди ночи, закуривает раньше, чем выйдет на балкон, и Цунэмори не может сказать точно — идёт ли она за ним сама, или это сигаретный дым тянет её за собой. — «С такими ранами, а дерёшься как лев», — зачитывает она. Шинья даже не пытается прикрыть запястье — тихонько хмыкает и облокачивается о перила. — Гино всё время смеялся в школе, — признаётся Когами. — Вряд ли он мог предположить, что я прострелю своей родственной душе череп. Аканэ молчит недолго, в равной степени снедаемая любопытством и страхом, переступает с ноги на ногу и, наконец, спрашивает: — И каково это? — До — словно смотреться в зеркало. После… — Когами поворачивается к ней лицом, смотрит в глаза, как всегда лукаво, с необидным снисхождением, и вместо ответа задаёт вопрос: — Знаешь, почему Гино пошёл в Бюро? Цунэмори, понимая, что дело, вероятно, не в отце, качает головой. — Потому что у него на запястье — «инспектор Гиноза», — Шинья вновь отворачивается к полыхающему городу под ногами и протягивает ей пачку сигарет. — После, мой милый инспектор, — словно сорвавшись с цепи. Иногда Аканэ пугает его жажда свободы. Но любопытство сильнее страха — сигарету она берёт.