BTS. Драбблы.

Чувство ломанной катастрофы выкручивает внутренности, наматывает кишки на вентилятор, не оставляя и шанса на восстановление. Исцеление не придет, потому что после таких ран люди не выживают. Кажется. Хосок облизывает губы и медленно кивает, вслушиваясь больше в тембр и интонацию голоса, чем в смысл фраз. Морской узел стягивается где-то под адамовым яблоком, перекрывая доступ кислорода. - Нормально. Я понимаю. Чонгук смотрит на него виновато и грустно. И Хосок ловит себя на мысли, что его сейчас сорвет в истерику. В банальную и тяжелую истерику, никакие таблетки не помогут. Он ловит себя за какие-то несколько мгновений до срыва, вскрывает новую пачку сигарет и прижимает фильтр к губам, втягивая горький дым, заставляя стянутое пищевой пленкой сердце снова забиться. - Неплохая из меня лакмусовая бумажка, - он улыбается и пожимает плечами, не встречаясь с ним взглядом, - рад, что хотя бы помог разобраться в себе. Какая-то польза. Чонгук даже возмущен, кажется, его словам. Но Хосок не верит своим интерпретациям чужих реакций. Не получается. Но на то, что его это не будет задевать, он не подписывался. Ни разу. Где-то в грудной клетке у него теперь пробитая дыра, насквозь. Тянущая в никуда все его попытки выкарабкаться наружу. И это тоже - нормально. Он привык. И, наверное, это самое ужасное, что можно было придумать в этих условиях. Он привык. - Пойдем, сеанс начинается через десять минут, - Хосок топчет остатки сигареты и кивает на здание кинотеатра. И улыбается, искренне и честно. То, как его ломает позже ночью - не тема для разговоров с психоаналитиком, друзьями или товарищами. Ощущения были бы мягче, если бы ему ломали косточки по одной. Наверное, он бы даже согласился поменяться, лишь не чувствовать этого. Лишь бы снова не проходить через это все снова и снова. Лишь бы не подпускать к себе кого-либо еще. Снова.