Nuclear family

Манвэ шел по лесу, совершенно один. Глаза привыкли к темноте, а страшно не было совсем - потому, что он шел Куда-то. За спиной волочился раскрытый парашют. Он цеплялся за все, за что только мог, но у Манвэ и мысли не возникало его скинуть - это же совершенно бесполезная неудобная вещь, как можно вообще и думать о том, чтоб от нее избавиться! И вообще - хватит ныть, надо поднажать - его же ждут Где-то! Светлый выплыл из горячечного сна. После развода даже хотелось заболеть на полную катушку, так, чтоб с бредом, чтоб в лежку лежать в холодном поту... но, исполнившись, желание оказалось дерьмовым. Единственным плюсом было то, что адвокаты не задавали вопросов, забирали подписанные бумаги молча. Его навещали:друзья, коллеги, родственники, ныне бывшая жена являлась ежедневно, развлекая свежими проповедями, еще в дом как-то ворвалась подводная лодка, многодетная семья мормонов, да забегала королева английская. К счастью, все они были просто галлюцинациями. Правда, от супруги отвязаться оказалось все-равно непросто, перед ней пришлось оправдываться и извиняться. А вот Моргот не приходил. Воспаленный мозг просто сразу знал, что тот прибудет наяву, и не спойлерил. На третий день болезни в прихожей послышалась возня. Надежды на то, что это грабители, рухнули, как только в комнату ввалился темный, даже не посчитав нужным сделать скорбный вид. -Ты ждал меня? - прямо в верхней одежде, Моргот опустился на пол у изголовья кровати. -Мне. Трудно разговаривать. Горло болит. Если ты. Пришел меня... трахнуть. То подожди хотя бы. Пока оно выздоровеет. Или пока я. Умру. -Ты ждал меня. В темных глазах черти служили праздничную мессу. Светлый долго не выздоравливал, даже температура не спадала еще два дня. Блудный брат его оккупировал ковер возле кровати, даже ел здесь, вместе с Манвэ, не слушая его вялые протесты и жалобы на то, что останутся крошки. Заваривал жаропонижающие, подставлял плечо, когда светлому все-таки надо было встать. Не шумел и не тараторил, даже посуду помыл на исходе третьего дня. Подрывался от каждого стона и шороха, издаваемого больным. И не покидал младшего ни на миг. Когда пик болезни остался позади, Манвэ все же недостаточно окреп, и еще лежал в постели, позволял заботиться о себе и слушал Мелькоровы сказки. Этого добра у темного оказалось несметное количество, и, устроившись на полу возле младшего, он выдавал их одну за другой, красиво раскладывая волосы Манвэ по подушке. -В общем, жил-был мальчик. И вот однажды проснулся он в ночи и слышит тихое такое "ляляля" из темного коридора. Он подумал - у соседей телевизор работает, и заснул опять. Просыпается - снова слышит от порога: "ляляля". Голосок детский, вкрадчивый, страшно стало. Закрылся одеялом с головой, и тут - прямо рядом с подушкой: "ляляля". Открыл край, а там - уродство несказанное, само маленькое, ног нет, руки длинные, на одной руке - три пальца, на второй - семь. И цепляется эта тварь за простыню, пальцами скребет, ногти содранные... и тут мальчик на лицо ему глянул - а лицо красивое-красивое, как у ребенка маленького. Поседел мальчик тут же, дар речи потерял от ужаса. И с тех пор каждую ночь к нему эта тварь приползала и пела.И вот как-то утром пошел он в школу... - Как же его, седого и без голоса, в школу отпустили? - А седым что, в школу нельзя? Слушай дальше. Пришел в школу и рассказал все медсестре школьной, а она ведьма была... - А, ну все, теперь верю - реальный случай. - Так вот. Та ему и говорит - кинь ему соли в глаза, он больше и не вернется. И вот ночь настала, мальчик соль в кулаке зажал и слышит, как обычно, "ляляля" от порога - а ему не страшно уже. И вот, подползла эта хрень и стала за простыни цепляться. А мальчик смотрит - у твари все пальцы содраны, облуплены, на локтях синяки... И так и не бросил он соль в уродца... - Только слеза соленая на тварину сверху капнула? - Да подожди. Встал он с утра, начал постель убирать и нашел на простые соль, но не такую, как та, что у него была, а серую. И больше хреновина не приползала. - Супер. И в чем смысл? - Нуууу, для чудища это тоже было типа... наваждение. Светлые волосы были разложены красивыми рульками в два ряда. Вышло и правда здорово. - Лежи так, не крутись только, я тебя сфоткаю, - скомандовал Моргот. Манвэ фыркнул, но крутиться не стал. - Я одеяло отодвину, чтоб пижамку видно было, - Моргот, ухмыляясь, уже стоял на коленях на постели, пытаясь не загораживать свет. - Закачал бы просто старую фотку, где мне месяцев девять, никакой же разницы: та же пижама, те же сопли. - Так я на твой фоткаю. - Давай лучше тогда я тебя. Какой компромат - сидишь верхом на умирающем брате, всем любовникам твоим разошлю... - Дааа, а у тебя есть все их номера? Тогда давай я рядом лягу, а то непонятно, что это за мужик подо мной. Может, они и правда хотели просто позабавиться, сделать пару фоток и разлечься по своим плоскостям. Может. До того момента, как темная голова коснулась подушки. Телефон выпал из руки светлого, закатился в абсолютное небытие. Впрочем, как и все остальное, кроме твердых обветренных губ, приоткрывшихся под поцелуем Сулимо. Впрочем, как обычно. Братья целовались неистово. Одним рывком Мелькор задрал рубашку светлого выше груди, и наконец отстранился, чтобы посмотреть на него: когда над темным и светлым властвовала страсть, Сулимо становился другим - беззащитным и отчаянно откровенным. И именно таким Мелькор любил его. -Прости, хочешь, я отстану, ты же слаб еще, - прошептал темный, глядя в блестящие глаза совсем близко. -Это ничего, я хочу, только осторожно, я раньше никогда... с мужчиной... Мелькор отчаянно ненавидел себя. За то, что не может отказаться - и никогда бы не смог, тело под ним уже стало его трофеем, ладони и язык, обгоняя друг друга, накинулись сжимать, испытывать и исследовать, присваивать то, что он итак считал своим всегда. Сулимо закинул руки за голову, отдавая власть над собой, не выдержав минутной осады объятий победителя. Пальцы Мелько задержались на ямочке на пояснице, уж очень откровенно она была создана для них. Затем старший, перегнувшись,потянулся за кровать и вынырнул оттуда с аптечным пакетом. -Ты и в этот раз подготовился заранее? - Сулимо негромко рассмеялся. Мелько не смел поднять глаз. Но он помнил этот оскал, запрокинутую голову, вытянутую шею, и что с ними делать, чтобы хриплый смех прервался стоном, чтобы вздрогнули плечи, а подбородок запрокинулся еще. Мелько начал растягивать светлого, даже не раздев до конца, настойчиво и довольно быстро. Но длинные умелые пальцы знали свое дело, скоро темный получил ясный ответ - светлый внезапно открыл глаза и простонал от перемены угла проникновения. Темный мгновенно перевернул его на бок и вошел на полную длину. Не было больно. Было скорее неудобно - от болтающейся на теле одежды, от того, что расстегнутый ремень Мелькора позвякивал от его движений, да и чертов аптечный пакет постоянно попадался на глаза - но все это ровно до того момента, как Мелько ускорил темп. Его движения стали размашистыми, Сулимо прогнулся, ловя каждое из них, чтобы каждый удар достигал желанной цели. Ладонь Мелько сжимала отставленную ягодицу, упругую, влажную от пота, он шептал в лопатки младшего: "Сулимо... хороший мой... тебе... не больно? Тебе нравится?" "Еще... Быстрее," - только и смог ответить тот. Мелькор зарычал, утыкаясь лбом в спину Манвэ. Лишь бы не кончить прямо сейчас - от одних этих слов, от того, как скользко и плотно, но темный послушался - навалился сильнее, его рука обвила грудь светлого, туго и властно, стало душно, стало еще плотнее, точнее, ярче... Сулимо загнанно дышал, выдохи срывались на стоны, низкий влажный шепот окатил плечо "не кричи, любимый, пожалуйста, тише" - но какой смысл был в тишине, когда хлипкая кровать ходила ходуном, отбивая спинкой ритм по стене. Толчки внутри вышибли все мысли из головы, оставалось только падать туда, куда они вели, и уж точно не молча. Когда светлый сжался внутри, Мелько наконец-то отпустил себя и, давясь хрипом, последовал за Сулимо. После, они еще долго лежали так же, пытаясь отдышаться. Все ощущения обострились, а темный все так же прижимался бедрами к светлому, не желая покидать его тело. Никогда. Братья разделись уже закутавшись в одеяло. Моргот сразу обнял сзади, и ногу закинул младшему на бедро. -Я виноват перед тобой. -В этом-то? - Манвэ кивнул в сторону раскиданных по простыне "заготовок" темного. -Нет. Знаешь, песня есть такая - что-то типа "не разрывая объятий". Так вот. Я не должен был отпускать тебя. Вообще. Как бы ты не вырывался. -Так не разрывай их теперь, почему ты должен? Ты в розыске? Ты кому-то что-то обещал? Моргот прижал к себе до дрожи в руках. На отцовский дом никто не претендовал. Чем всем настолько не угодил давно почивший в бозе педант -неизвестно, может, все просто с детства привыкли к мысли, что дом останется Манвэ. И вот жизнь свела их один на один: дом - без других жильцов, светлого - без другого жилья. Он оттягивал эту встречу, как мог, он ни разу не был здесь после смерти отца, и вот он пришел, и... ничего не произошло - не разверзлась земля и небо не упало на нее. Манвэ открыл первую канистру. Сначала шли комнаты младших. Абсолютно пустые и безликие, только остовы кроватей, закрытых матрасами, указывали на то, что здесь жили. Чьи это комнаты и чьи кровати - не вспомнить уже, не так уж и часто Манвэ посещал их прежде. Вторая канистра. Комната отца, с покрытой пылью деревянной мебелью, со шкафом, набитым уже старомодными костюмами и спортивной одеждой - на похоронах все договаривались раздать эти богатства, а теперь их сожрет пламя, подчищая все следы невыполненных обещаний, со всеми наилучшими намерениями - какая щедрая трапеза для огня. Гостиная. И столовая. Кладовые. Там воздух затхлый от остановившегося времени. Там были они, вместе и не вместе, прятались - от других, друг от друга, от себя. Любили? Надеялись? Имели шанс? Все вопросы надо хорошо сдобрить горючим, чтоб не осталось даже пепла, даже пыли. Лестница. Под одной из досок до сих пор лежат их детские сокровища в одном тайнике на двоих. Перила. С обратной стороны которых он нацарапал ключом светлое имя. Своя комната. Кровать застелена: словно он однажды должен был вернуться,но не вернулся. Жалко. Простыни до сих пор ждут, как будто, если закутаться и сильно-сильно зажмуриться, все вернется, и все можно будет сделать правильно. Но правильных поступков не бывает, бывают правильные люди. А правильных людей никто не любит. А неправильные вещи заставляют думать по-другому. И поэтому неправильные вещи надо жечь. Дверь в его комнату. Единственная дверь без замка. Единственная дверь, которую светлый не может открыть. Что за ней? Пустота? Или все осталось, как в детстве - хлам по полкам, постеры по стенам, скрипучая створка окна... Две канистры были подло слиты под порог. Теперь все. Теперь готово. Единственный раз отчий дом на самом деле согреет! Манвэ проснулся. Было стойкое ощущение, что всю ночь провалялся в лихорадке - волосы до сих пор были сырые. Тем не менее, встать получилось легко, ноги сами понесли на кухню, через всю квартиру, в которой Манвэ был абсолютно один. Светлый приоткрыл окно. В комнату задуло апрельским ветром с улицы, стало легко и вкусно вдыхать его полной грудью. Болезнь была повержена. Снаружи начинало светать, и, хоть солнце еще и не показывалось из-за горизонта, небо уже просветлело, туда-сюда по нему носились ласточки, только подчеркивая безлюдность пейзажа. Простор снаружи, пустоту внутри. Манвэ закрыл глаза. Так началось первое утро другой жизни. Той, в которую уже никогда не вернется темная половина.