Найти Дом

Больно, очень больно... отчего так? Отчего не видно ни света, ни тьмы, только серо-белесую пустоту и сердце, в которое постоянно вонзается игла… Он чувствует себя беспомощным, но не дает никому к себе прикоснуться, боится человеческих рук. Даже тех рук, которые пытаются его успокоить, погладить и прижать к себе, спасти от убивающего страха. – Нарин, он теряет зрение... Ничего не помогает. Впервые вижу, чтобы бессмертный двух кровей терял зрение, без травмы и боя. Правду говорят, что они болеют и умирают от горя… Я не знаю, как ему помочь. – Да, выглядит немногим лучше, чем когда мы его нашли: боится еще больше, а теперь еще и не видит... он умрет скоро. Жалко парня, – сомневаюсь все же, что он такое заслужил. Все-таки придется ехать к Волкам, – не знаю, как, но постарайтесь протянуть время, не давайте ему умереть. Двое мужчин разговаривали в полутемной комнате – воин и лекарь: тот, кто нашел слепнущего и тот, кто выхаживал его от жутких ран. Тьерви, самый лучший лекарь крепости Гранин, и дозорный Нарин, в чьи обязанности входило объезжать окрестности крепости. Был еще третий – предмет разговора, спящий в темном углу комнаты на низкой кровати: худой темноволосый юноша с узким лицом, сразу выдававшим в нем древнюю кровь. Крепость Гранин стояла на самой границе Северной и Западной Земель, крепость – монастырь со своими законами, защищающая от войны как сумрачный Север, так и блистательный Запад. Межграничье. Обитатели крепости – суровые северные бородатые воины и похожие на гибких хищников западные жители; нервные южане, но ни одного мага или эльфа. Только воины, лекари, кузнецы, ученые, небольшое количество женщин-воинов и стряпух-прачек. Снабжали крепость всем необходимым два приграничных города. В одно из своих патрулирований Нарин нашел древнего. Была уже осень, суровая, как и эти края: серое низкое небо, облетающие листья, начинающая остывать земля, ветер. Нарина и его людей, трех, отослали вглубь Западной границы – просто проверить, нет ли подозрительных людей. Места хоть и необитаемые, но мало ли, что может случиться. Редкий кустарник, получахлые рощицы, поток речки стальной воды. Нарин и его люди собрались уже возвращаться, как один из них уловил еле различимый запах костра. И они повернули коней на этот запах. Костер точнее, остывающие угли и вправду были недалеко. Неаккуратно притоптанное кострище отдавало последний дым небу. Вокруг были разбросаны ветки, глубокие следы кованых сапог; в кусты вывалены остатки пищи. Все это говорило о том, что ночевал тут либо отряд очень наглых врагов, либо идиотов, которым наплевать на то, что места неспокойные и рядом находится военная крепость. Воины обследовали пространство около стоянки. Вдруг один из них глухо выругался и окликнул Нарина: – Нар, посмотри, иди сюда…тут… Нарин поспешил на зов и увидел распростертое на холодной земле нагое тело человека... нет, не человека – древнего, ибо не бывают люди такого тонкого телосложения. Окровавленное, избитое так, что не видно было даже чистого участка кожи: кровь запеклась на ранах, следы кнута на спине, бедрах; синяки и ожоги на заломленных назад связанных руках, волосы слиплись от грязи и крови. Нарин повнимательней взглянул на бедра эльфа, и его замутило от стыда за свою расу. Он подошел поближе, перевернул легкое тело на спину. Грудь и живот эльфа также были исполосованы, чернели следы синяков, ожогов и росчерков ножей на тонкой коже. Глаза на залитом кровью лице были закрыты. Нарин сунул руку под волосы эльфа, к шее, нащупал слабое биение жилки. – Он еще жив, мы возьмем его с собой. Негоже ему тут быть. – Нарин, ему осталось, судя по всему, недолго. Может, просто облегчить ему участь? – спросил кто-то из воинов. – Ты перережешь ему горло или кто-то еще желает? Это будет славный подвиг – убить древнего, особенно в таком грозном виде. Древние живучи, их раны затягиваются быстрее. – На теле – да, но после этого, даже если он выживет, каково ему дальше? – Вот и посмотрим: Тьерви как раз пациент будет, а то извелся от безделья. Нарин снял с себя плащ, завернул в него хрупкое безвольное тело. Нарин не особо любил Древних: вели они себя отчужденно, высокомерно, прекрасные и холодные создания. Они были отличные воины, мастера, певцы, но надменны и горды. Их было мало, – сколько осталось после последней войны, и держались они подальше от людей не потому, что боялись – просто отчуждались. Древними и бессмертными были не только эльфы, но и оборотни. Загадочные лесные создания, они могли принимать как и человекообразный облик, так и облик зверя, – того зверя, к чьему клану принадлежал оборотень. Люди издавна не любили ликантропов и уничтожали всегда, любыми способами, начиная от банального осинового кола, заканчивая изощренными пытками и магией. Но люди путали древние расы и простых перевертышей, человеко-зверей. Древним не было почти никакого дела до людей, они и жили-то на стыке миров, Призрачных Граней и земного. Нарин держал в руках легкое бессильное тело и думал. Его заливало стыдом, и было так погано на душе, как будто он стал невольным свидетелем издевательства над эльфом. «Надругались, растерзали и бросили умирать. Это сделали люди, – никто другой не мог. Все-таки я понимаю, почему они нас так не любят. Они так никогда не поступали, да и побрезгует древнерожденный человеком, а тем более мужчиной. И только человек, как последняя скотина, сломает и испортит все. Сейчас вернемся, и сразу вышлю отряд ловить этих ублюдков. Интересно, откуда взялся эльф – в этих краях да уже и на Западе это редкость. Откуда у них дивный пленник?». И тут Нарину стало совсем уж нехорошо – при неловком движении лошади голова раненого откинулась, а темные слипшиеся пряди волос сдвинулись, обнажая уши, на которых не хватало обычных для эльфов острых кончиков. Они были жестоко срезаны ножом, а ранки прижжены железом. Воин содрогнулся и покрепче прижал к себе раненого. – Тьерви, иди сюда, быстро! – заорал Нарин, заходя в помещения, которые занимал Тьерви, его помощники и где собственно располагался лазарет крепости. Он опустил свою ношу на большой деревянный стол в середине комнаты. – Чего такое, чего ты вопишь, кто-то из твоих ребят получил ссадину или занозу? И ради этого надо меня будить в такое время? – Тьерви уже спешил в передние покои. – Что это? Где вы его нашли? – быстро спросил он, разворачивая плащ, в который был укутан эльф. – Ох, Ирин, быстро неси полотно, воду грей… полотна много тащи! – Эльф, Тьерви, – нашли около реки. Кто-то там был, я выслал отряд. Дал задание поймать живыми. Мы довезли его? – Да вроде, – Тьерви уже начал обрабатывать раны – кто же его так? Смотри, свинец в ранах, от плети отвалился! Досталось ему сильно. Тьерви сердито командовал помощниками: работы было много, надо было делать повязки, растирать целебные мази, лубки на переломанные пальцы эльфа. И лишь к утру раненый спал на низкой кушетке, забинтованный полотном, пропитанным мазями, под теплыми одеялами. В сознание он так и не приходил. Утром Тьерви вымыл волосы эльфа; они оказались черными и мягкими, длинными, ниже лопаток. Аккуратно, стараясь не задеть искалеченные уши, он расчесал пряди и сплел их в косу, чтобы не спутались. «Долго тебе лежать еще у меня», – подумал Тьерви, разглядывая своего пациента. Эльф был не очень высок, очень тонок и хрупок даже для свой расы: тело было не просто худым, а истощенным, но даже раны и измученность не могли скрыть его красоты – точеных черт лица, прямых плеч, нежной, слегка смуглой кожи. Длинные и густые сомкнутые ресницы, горделиво изломанные брови, горестно сжатый рот, высокие скулы и тонкий нос. Тьерви возился со своим пациентом весь день, менял повязки, наносил новые мази, но все равно эльф не приходил в себя, даже его дыхание было очень слабо. Сейчас эльф был его единственным пациентом, больше в лазарете никого не было. Редкий, тихий период, когда к лекарям приходили только с жалобами на легкие недомогания. Осеннюю тишину разбили шаги Нарина. Он ворвался в тихие покои неожиданно, быстро оглядел помещение и подошел к Тьерви. – Ну, чего там с ним, жить-то будет? Сильно его покалечили? – Да, но он весь как будто бы разбит, – его явно били ногами, а ходить он не сможет долго, если вообще сможет после такого ходить. Ну а жить… тяжело ему будет. Они такое тяжело переживают, а могут и умереть от горя. Для их расы это просто невозможно – то, что с ним сделали. И уши, зачем? Наигрались с мальчишкой, потешили свою похоть, а ему? Как он будет с этим жить? Вы поймали их? – Да, – тяжело произнес Нарин, – их семеро. Шайка каких-то разбойников, деревенщина с дешевыми ковыряльниками, возомнившая, что может не только устраивать пьяные драки в сельском трактире. Расспросили их. Сказали, что нашли эльфа около города, вроде как ненормальный он был, это эльф-то. Говорят – боится людей, да и немой к тому же, оборванный был, как будто не древний, а голодранец обычный. Они думали, раб от кого-то сбежал. Раб-эльф, придумали тоже! Прихватили с собой, связали, хотели продать на севере. На стоянке нажрались как свиньи, ну и… Короче, повесить их велели. Ну и с парнем–то, я тоже думаю, не все так просто. Мне все равно неясно, откуда он в городе взялся. – Очнется, порасспросим. Если он действительно не немой… Ждать, пока эльф очнется и придет в сознание, пришлось долго. Около двух недель бессознательное состояние сменялось глубоким сном и наоборот. Раны подживали, но оставались шрамы; зажило лицо, рана на бедрах тоже перестала кровоточить, срастались суставы переломанных пальцев, но уши эльфа были все так же изуродованы, ожоги на них едва-едва начали затягиваться тонкой кожицей. В это же время и выяснилось кое-что интересное. В один из спокойных серых дней, когда эльф спал, а Тьерви разбирал собранные летом и высушенные травы, к нему зашел один из ученых-воинов крепости – Дэннер, с Запада. Суровый Дэннер в крепости был совсем недавно, но уже успел приобрести славу хорошего бойца и одновременно книжного червя. Раньше Дэннер много путешествовал по всем землям, жил у Древних, скитался с кочевниками и наконец пришел в Гранин. – Мне сказали, что у тебя живет эльф, которого нашли на Приграничье. Можно посмотреть на него? Может, я узнаю, кто его родичи? – спросил Дэннер. – Ну, «живет» – это громко сказано. И рано еще. Что смотреть на него – он не игрушка и не зверек, чтобы на него смотреть: обычный раненый. Но если ты сможешь мне что-то рассказать про него, то я и Нарин будем рады. Темная история какая-то. Кровать больного находилась в светлом углу, около окна. Дэннер склонился над ним и удивленно присвистнул: – А с чего вы решили, что он эльф? – Уши, были, тело, – разве человек может быть таким узкотелым: руки, лицо? Да и красив не по-человечески. – Ну, он не совсем эльф, наполовину, но и не человек. Полукровка, полу-оборотень, полу-сид. Впервые такое вообще вижу – чтобы так смешались две древние крови. Я думал, это невозможно. Но, смотри, – начал он, не дожидаясь, пока Тьерви задаст вопрос, – начнем с лица. Да, у эльфов узкие лица, но чуть другой разрез глаз и угол скул, нос такой же, тонкий: сказывается кровь. Могу прозакладывать свой меч, что у парня окажутся зеленые глаза, и не просто зеленые, а изумрудные. Ты таких не забудешь. Потом, смотри: плечи. Видишь эту косточку: такой нет ни у людей, ни у эльфов. Он еще очень юн, даже по нашим меркам, лет двадцать или побольше…Телосложение тощее даже для эльфа, но для оборотня – самое то. Гибкий и изящный хищник. Думаю, что не ошибусь, если скажу, что он принадлежит по половине своей крови клану Черного Волка, – это их щенок потерялся. Они почти все такие… ну, помощней, конечно. Самое интересное-то, как он мог вообще появиться на свет и это осталось незамеченным. Они ни при каких обстоятельствах не могут смешать свою кровь. То есть теоретически это вполне возможно, но вот практически... Никто никогда не видел этого. Но вот оно, чудо, – перед нами. Боюсь, Тьерви, он умрет. Они не выносят такого, для такого испытания их душа слишком нежна. Он не убьет себя сам, но феа... Оно тонкое, как рваный шелк, и станет еще тоньше. Может проживет месяца два-три, проболеет. Хорошо бы было найти его родичей, но примут ли они его? Непонятно, как он мог выпасть из клана? Там же все свою кровь знают, чуют ее. И если что-то с кем-то случается, клан всегда придет на помощь родичу, а уж щенку – тем более. – Щенок-полукровка… может, он просто оказался ненужным клану, выбросили просто, как испорченную кровь… – задумчиво откликнулся Тьерви. – Все может быть. Очнется, может удастся что-то узнать? – Надеюсь. Эльф – будем называть его пока так – очнулся через несколько дней после разговора Дэннера и Тьерви. Ночью лекарю не спалось, хотя обычно бессонницей он не страдал и как всякий военный человек умел ценить редкие часы сна и отдыха. Тьерви поворочался, вздохнул, оделся и решил поработать ночью в лазарете – поразбирать травы, заодно и посмотреть больного. Гранин спала, сквозь маленькие окошки было видно часовых на башнях и дворе. Полная тишина и холодная осенняя ночь. Тихо, стараясь осторожно наступать на скрипящий деревянный пол лазарета, единственный деревянный пол среди каменных плит Гранин, Тьерви с горящей свечкой зашел в комнатку больного и от неожиданности едва её не выронил – в полной темноте светились два мягких зеленых огонька, как глаза кошки. Но у кошки не бывает таких больших глаз и такого взгляда. Тяжелого, с тоской и мукой. Тьерви вздрогнул, но выдержка ему не изменила, лишь пробежал быстрой змеей холод по позвоночнику. Он подошел к кровати эльфа, поставил свечку на прикроватный столик и присел рядом. Два зеленых огонька оказались глазами эльфа; казалось, он не видел Тьерви и не почувствовал его прихода. Глаза и вправду оказались изумрудными, – даже при тусклом свете свечи было это заметно: глубокий цвет чистого камня, горящий в ночи невидящим взглядом. Эльф просто лежал и, повернув голову, смотрел в темноту, сквозь всех, куда-то за грань мира, словно моля без слов, чтобы его забрали туда, где не будет этой боли и тоски, что так отчетливо была видна в глазах. И еще страх, жуткий животный страх. Тьерви просто сидел и смотрел, даже не зная, что сказать эльфу. Он был потрясен – с открытыми глазами лицо эльфа было еще прекраснее: страшная, нечеловеческая, звериная красота. Два изумруда в драгоценной оправе ресниц, необычный разрез глаз – удлиненный и вытянутый к вискам, – острые скулы, подчеркивающие резные черты лица. Тьерви был заворожен: даже в шрамах и синяках эльф казался неземным прекрасным чудом, драгоценным подарком, отданным тем, кто не смог оценить. Но лекарь решил взять себя в руки: – Я Тьерви, лекарь, как ты себя чувствуешь? – произнес он ласково, протянул руку, чтобы дотронуться до лба эльфа, нет ли горячки, но лишь только ладонь лекаря коснулась кожи эльфа, раненый резко мотнул головой, уходя из под руки, и посмотрел на Тьерви полными ужаса глазами. Таким отчаянным страхом полыхнул его взгляд, что Тьерви сам быстро убрал руку. – Не бойся, я не сделаю ничего плохого, – попытался успокоить эльфа Тьерви, но тот продолжал смотреть на него с ужасом. «Он даже не смотрит, не рассматривает: ни себя, ни меня, ни комнаты, не осознает; кроме страха ничего не чувствует. Неужели эти подонки не соврали, что они уже нашли его таким? А то, что они сотворили с ним, еще хуже». – Не бойся, – еще раз повторил лекарь, – тебя здесь никто не обидит; это крепость Гранин, никто не нападет и не причинит тебе зла. Ты можешь говорить, назвать cвое имя? Мы нашли тебя около границы, раненого, ты был две недели без сознания. Как с тобой приключилось такое? Но эльф молчал, его глаза светились в темноте смотрящим сквозь пространство испуганным взглядом. Тьерви почувствовал, как напряглось тело раненого при его прикосновении. «А ведь мне его завтра перевязывать, и рана на предплечье плоха, - придется ее маслом заливать… как все это будет? Держать его, что ли?» - тоскливо подумал он. – Спи, – почему-то сказал лекарь, загасил свечу и вышел. Утренняя перевязка не обманула ожиданий Тьерви и даже превзошла их. Эльф так и не спал, просто смотрел, иногда смыкая ресницы. Тьерви отверг помощь учеников и других лекарей, сам нагрел воду, принес жаровню, мази и полотно. Когда все приготовления были закончены, Тьерви откинул с раненого одеяло, и эльф уже дернулся, взгляд снова зажегся страхом, и напряглось тело. Когда целитель стал снимать повязки с предплечья, которое внушало особенные опасения и никак не заживало, эльф дрогнул и сделал попытку отодвинуться от Тьерви, приподнял перебинтованные руки, чтобы оттолкнуть или защититься. – Нет, парень, так дело не пойдет, я ничего плохого не делаю, и я не отходил от тебя полмесяца, а ты от меня шарахаешься. Это твои раны, не мои, я их лечу. – Почему-то Тьерви это раздражало. Взгляд эльфа стал уж совсем беспомощным и испуганным. Но тело, напряженное, так и не расслабилось, хотя попыток сопротивляться он больше не делал. Тьерви осторожно снял повязку и осмотрел рану, начавшую покрываться нехорошим серым налетом. Он грустно вздохнул, тем более, что чувствовал почти висевший в воздухе страх эльфа. «Сейчас будет еще хуже», – подумал он, начиная греть на жаровне масло, и эльф с ужасом смотрел на него. Когда масло вскипело, Тьерви аккуратно перелил его в длинную узкую колбу, чтобы было удобно наносить на рану. – Сейчас будет очень больно, хочешь – кричи, но не дергайся, – предупредил он и, раздвинув прокаленным ножом края раны, вылил туда масло; эльф глухо застонал, но не пошевелился, лишь тело напряглось уже до предела. – Все, уже все, ты молодец… Даже воины на твоем месте кричат, – похвалил Тьерви и осекся – «они не были на его месте, поэтому и кричат», тоскливо подумалось ему. Но дальше было сложнее – эльф постоянно пытался избежать касаний, пока он еще не мог толком шевелиться: лишь слабые движения рук или плеч, и все равно они мешали Тьерви, вызывая у него одновременно и раздражение и острую жалость к эльфу. – Ирин, – позвал лекарь помощника, – сделай бульон погуще, с мукой, покрепче; его кормить надо будет. Пока бульоном, а там посмотрим, как дело пойдет. С едой получилось совсем плохо, Тьерви приподнял отяжелевшее от напряжения тело эльфа и полуусадил его на подушки, поднес к губам чашку с остывшим бульоном, надеясь что эльф разомкнет губы, но этого не случилось. Эльф попытался пересилить свой страх, но не смог; уста дрогнули, но не разомкнулись. – Так у нас ничего не выйдет. Я это оставлю тут, а твоя задача – вернуть мне к вечеру пустую чашку. – Тьерви поставил чашку на столик, собрал бинты, уложил эльфа и вышел, оставив Ирина приглядывать за больным. Тьерви нашел Нарина на тренировочной площадке, где тот гонял новобранцев, готовя их в патрули. Нарин оставил измученных тренировкой салаг и отошел к Тьерви. – Он очнулся ночью; глаза, как и говорили, зеленые, как не знаю что, даже у кошек таких нет. Молчит и боится меня. Перевязывал его – думал, он со страху умрет – напрягся весь, как струна, и в глазах ужас. Но смотреть ему в глаза почему-то не могу – передергивает: жуть такая там… красивые, но выражение еще то, словно у пойманного зверя. – Мда… похоже, эти ублюдки почти не соврали, но все равно – дела это не меняет. Дэннер сказал, что он полуоборотень-полуэльф, так? – Да. – Насколько мне известно, каждый эльф распознает эльфийскую кровь в любом и даже назовет род и все, что знает. Вопрос: где взять эльфа? – Я не уверен, что это важно сейчас. Мне, в принципе, наплевать на то, какая кровь у этого парня, кто он – эльф, волк или человек. Нужно его вылечить сначала и помочь, привести в порядок душу, – вот это самое сложное, а не то, где искать его родичей, не зная, нужен ли он им. Мне вообще кажется, что у него с памятью что-то неладно. Пускай поживет у меня, пока не выздоровеет тело. – Возможно, ты прав. Пусть придет в себя. Поднялся эльф с кровати только через несколько дней; от еды упорно отказывался, лишь немного выпил воды. Ходил он по комнате с заметным трудом; было видно, что двигаться ему больно: он держался за стены и мебель, чтобы пройти от стены к окну. По-прежнему не разговаривал, взгляд был испуганный, а тело напряжено. Любая перевязка превращалась в борьбу со страхом эльфа. Тьерви уговаривал, укорял, пытался игнорировать попытки защититься от прикосновений, но все было тщетно. Один раз он попытался прибегнуть к помощи Ирина, чтобы помощник подержал за руки раненого: Тьерви нужно было посмотреть рану на предплечье. Ирин держал, старался поласковей, но крепко. Но не выдержал взгляда эльфа именно Тьерви. «Отпусти его, я себя палачом чувствую, – устало проговорил он. – Он же просто не понимает, что мы хотим помочь ему, он все еще ТАМ. Как нам это залечить? Он же не может все время бояться, просто не выдержит». – Мастер, а еще он плачет по ночам, во сне. Просто спит, а слезы текут. Я когда ночью проведать заходил, видел, – тихо проговорил Ирин. – Что же ты молчал-то? Ты вообще соображаешь? Придется с ним ночью сидеть. Может, удастся его успокоить хотя бы во сне. Я не знаю, сейчас раны вроде поджили, он хоть и плохо, но ходит, – я ожидал худшего. Но выпустить его из комнаты пока нельзя. И еще один момент: ему нужно помыться, я видел, как он умывается из тазика, как будто хочет кожу на лице содрать. Так дело не пойдет. В купальню я его одного не пущу, и лишний раз пугать его не хочется, а, видимо, придется. – Я думаю, может, напоить его настойкой расслабляющей – покрепче, а когда он будет полусонный, помыть его. Настойки же ваши, мастер, он пьет. – Это идея, Ирин, начинаешь исправляться, – и наставник потрепал ученика по голове. Идея Ирина и в самом деле была хороша. Тьерви сварил настой трав покрепче и практически влил его в эльфа, велев помощнику греть воду. Эльф заметно расслабился, взор его стал мутно-рассеянным, движения вялыми, однако, когда Тьерви взял его за руку, чтобы отвести в купальню, он все-таки почувствовал напряжение, но сопротивления уже не было. Он раздел эльфа и опустил его в теплую, наполненную водой и травами бадью. И снова не смог перебороть желание полюбоваться эльфом, пропустить сквозь пальцы тяжелые шелковистые пряди, загляделся на тонкие позвонки, на крылья лопаток на худой спине, изувеченной шрамами издевательств. Тьерви спокойно относился к однополой любви и даже сам имел несколько связей с воинами Гранин, но никто не привлекал его так, как измученный древнерожденный. Он даже не думал о плотской связи с ним, помыслить не мог, что можно прикоснуться с желанием близости к этой красоте, оскорбить похотливым прикосновением. Просто любовался красивым существом, не мог отвести глаз. И снова его заполняла ярость и обида, ненависть к тем подонкам, что нашли в себе наглость и силу надругаться над этим дивным созданием. Целителем Тьерви был хорошим, и по ранам на теле эльфа он вполне мог понять, что же делали с ним эти ублюдки. Почему они могли позволить себе такое преступление, а теперь он, кто желает эльфу только добра, не каждый раз осмеливается дотронуться до него, чтобы не испугать, не причинить боли? Тьерви осторожно растирал раствор мыльного корня по телу совсем уснувшего в теплой воде эльфа, стараясь не задеть шрамов и подживших ран, промывал волосы, потом вынул эльфа из ванны, завернул его в теплое большое полотенце и уложил спать, накрыв мягкими одеялами. Тьерви остался сидеть около спящего, чтобы самому убедится в том, что говорил ему Ирин. Эльф спал спокойно, крепко сомкнутые веки и веер ресниц. Тьерви решил не уходить и просто пододвинул себе кресло, чтобы было удобнее дремать, и лишь иногда просыпаться. Лекарь уже совсем уснул, но услышал глухой слабый стон, моментально открыл глаза. Эльф спал, но из уголков сомкнутых век текли слезы; губы были приоткрыты. Слабый стон и глухой, натужный еле слышный шепот, как будто эльф говорил, но что-то ему мешало, горло не слушалось его: – Сиг-мар, Сиг-мар…….зачем……Сиг-мар…. Для Тьерви зрелище было жутким - прекрасное лицо, сомкнутые веки и слезы из уголков глаз. Он взял в свои ладони тонкую кисть, нежно поглаживал, эльф не отнимал руки, кожа его стала горяче-сухой. Тьерви узнал у Дэннера, что обычно у эльфов кожа шелковая и прохладная – «сердца их прохладны и тело тоже, холодная кровь». Эльф продолжал звать неведомого Сигмара, что-то почти неразличимо спрашивая, как будто извиняясь. Плакал он долго, почти до рассвета, и все это время Тьерви шептал какие-то слова утешения и машинально поглаживал пальцы эльфа. К утру древний уснул. Тьерви был потрясен тем, что происходит с эльфом; он знал, что тому тяжело, но как переживает это древний, видел впервые: мольба в шепоте губ и слезы, как катящиеся драгоценные камни. Еще видел лекарь нервные подрагивания груди, что явно говорило о том, что и сердце эльфа нездорово. Днем эльф передвигался по комнате, держась за стены и мебель, проходил в другие залы, но лазарета не покидал, часами смотрел в окно мертвым, остановившимся взглядом, почти ничего не ел и сжимался в напряженный комок, закрывая ладонями лицо, когда кто-то заставал его внезапно. К Тьерви и Ирину он еще как-то привык, а вот остальных откровенно боялся, а особенно воинов – Нарина, который пару раз заходил в лазарет. – Я думаю оставить его при лазарете, если не найдутся его родичи или он сам не заговорит. Сегодня попросил разобрать травы – сделал точнее и лучше, чем любой из моих ребят, ни одного корешка не перепутал. Аккуратно и не отвлекаясь, если бы еще разные не шлялись, не пугали, – говорил Тьерви Нарину. – Да уж, дерганый он какой-то, глаза сумасшедшие совершенно. А ты говорил, Сигмара он какого-то зовет. Северное, что ни на есть, имя-то, – князь у них был такой лет двадцать назад, в одной из провинций. Сыновей у него было трое, что ли, или четверо. Младшего как раз тоже Сигмаром звали, наемником он на Запад подался. Сейчас ему лет тридцать-тридцать пять. Мы с ним в свое время у начальника одного были… суровый тип такой. Кстати, забавные вещи про север рассказывал, когда мы в караулке сидели: говорил, у них эльфов, оборотней почитают, – они их там сидами или фэйри кличут. Ну, всех древнерожденных, кроме гномов, там, разных. Вроде не то чтобы боятся, но уважают и считают за существа высшего порядка, вроде как по сравнению с ними человек – скотина обычная. С ними не воюют, но дани не платят и не трогают, те, соответственно, тоже. Даже, говорил, за помощью к ним обращаются. Это он мне рассказывал после того, как я ему байку про сражение одно протравил, – ну, помнишь, я тебе тоже рассказывал. Эльфов же всех там, а он побледнел так и удивился, как мол так, в эльфа и сталью тыкать? Чуть не поцапались там с ним. Может, этого Сигмара-то парень твой и имел в виду? – Не знаю… он разговаривает только в бреду, и то плохо, как будто говорить ему трудно, – полузадушенный голос. Кроме имени-то, ничего почти не различимо: зовет его, спрашивает что-то. Я уже привык к нему, как бы отогреть его думаю, а то он как будто заледенел. Даже кутается все время, мерзнет. И сердце болит у него очень, я уж и травы настаивал, и грел грудь ему, все равно не помогает. Меня он с трудом, думаю, различает. Он как будто в другом мире, нас плохо видит. Может, Дэннер и прав был – не жилец он теперь. – Скажи, а так он, телом, – здоров? Ну, шрамы, там, раны зажили? – Да вроде, следы останутся пока, конечно, но должны зажить, а кроме сердца, все с ним так-то вроде в порядке. А чего, для чего тебе это? – Да я вот думаю, может, не стоит ему прятаться от людей-то? Может, в трапезную его водить, вечером в наши залы? Я бы даже потренировал бы его, лучник, думаю, из него отменный, да и мечом сможет управляться. А так походит, привыкнет к людям-то, может, и поймет, что не будут его здесь обижать. Чего ему у тебя сидеть? – Ох, сомневаюсь я в этом. Вот ты же его видел. Сказать, что он красив, это значит ничего не сказать, и вот ты приводишь его первый раз к своим, и чего? Он и так всех боится до дрожи, а тут все взгляды на него, всем интересно, все же, наверно, знают, что с ним случилось… Потом тренировки твои… после тренировки – чего? Правильно, купальня, ты думаешь, он там при всех сможет раздеться? И ни одного постороннего взгляда на него не упадет? Потом, прости, я знаю некоторых твоих ребят, – я думаю, им будет трудно сдержаться при виде эльфа. Приставать к нему, конечно, они не будут, но намеки делать – даже не сомневаюсь. – Сдается мне, ты сам ему скоро намеки делать будешь. Шутка. В принципе, ты, конечно, прав, но и прятаться все время он не сможет. Иначе он совсем уйдет в себя, и тогда никто его не дозовется просто, и все. Хотя бы приходите с ним в трапезную, пускай по двору ходит. Что ты его в помещении держишь? Комендант против него не возражает. – Попробуем. Тут действительно надо помочь ему. Попробуем, но вы там тоже особо глаза не пяльте… Тьерви не хотелось бы все таки выпускать древнего из лазарета, но, по-видимому, Нарин все-таки был прав: нельзя раненого все время держать у себя. Кое-как он привык к Ирину и лекарю, но как подействует на него остальное население крепости, Тьерви даже боялся предположить. В трапезную они втроем явились к обеду. Тьерви сжимал в своей ладони узкую кисть эльфа, медленно вел его по коридорам крепости, мимо сторонившихся воинов, чувствуя его дрожь и напряжение, молчаливый безотчетный страх. При каждой встрече с обитателями Гранин лекарь чувствовал, как в его ладони подрагивает рука эльфа. Ирин просто шел рядом, как бы охраняя. Эльф был одет в теплые шерстяные рубаху и штаны – мерз он постоянно – и легкие сапожки. Очень было трудно найти на его узкое хрупкое тело одежду, – даже у подростков плечи и талия были шире. В итоге все пришлось ушивать. Сапоги нашлись у отца двенадцатилетнего мальчика – такая маленькая ступня была у эльфа. Тьерви тщательно продумал все, даже заплел длинные волосы древнего в косу так, чтобы они прикрывали изуродованные уши. И все равно любопытных ранящих взглядов было не избежать. Когда они втроем вошли в трапезную, там уже было довольно много людей. Тьерви хотел быстро провести эльфа к крайнему столу, но слишком было много обращенных в их сторону взглядов в которых было отчетливо видно и любопытство, и изучение, и интерес, и восхищение красотой эльфа. Тьерви практически силой усадил древнего на скамью между собой и Ирином, поставил перед ним тарелку с едой и шепнул: «Не бойся, здесь тебя никто не тронет». Но подействовало мало: соседи по столу хоть и были увлечены обедом, но все-таки не могли сдержать своего любопытства, вскидывали взгляд на эльфа растерянно мешавшего ложкой в своей тарелке... Есть он не ел, лишь опустил взгляд и приподнял плечи. Нехотя зачерпнул похлебки ложкой, и это не укрылось от любопытных взглядов. Бессильно уронил ее снова, беспомощно заоглядывался. Потом снова опустил голову и закрыл пылающее лицо руками. – Хватит, Ирин – наелись, пошли! – сердито прошипел Тьерви, кидая бешеный взгляд на воинов, снова взял эльфа за руку и вывел из трапезной. – Дураки, нашли себе забаву… И я, дурак – естественно, они эльфов-то ни разу не видели, – интересно поглядеть, как выглядит и как ест. Мне бы самому с такими наблюдателями кусок бы в горло не шел, а уж ему-то и подавно. Но на ужин все равно придется делать то же самое, – ворчал Тьерви. В лазарете эльф забился в свой угол и сидел, укутавшись в одеяло и обняв себя руками, уткнувшись лицом в колени. Тьерви подошел к нему, присел рядом, мягко дотронулся до плеча – эльф не дрогнул, но и головы не поднял: – Не надо, мальчик, не надо так бояться. Я уже говорил, тут никто не причинит тебе вреда, не тронет и не обидит. Они смотрят на тебя, любуются тобой, они никогда не видели древних, но никто из них не причинит тебе зла. Они привезли тебя сюда, мы лечили, а ты боишься, не доверяешь нам. Мы понимаем, с тобой случилось страшное, – никому не пожелаешь такого. Но ты жив, твое тело зажило, раны больше не мучают – так почему? Понимаю, тебе противны чужие прикосновения, прикосновения мужчин – но они не такие, как были там, никто не смотрит на тебя с похотью, никто не осмелится оскорбить тебя даже такой мыслью. Мы хотим, чтобы ты остался с нами: Нарин научит тебя владеть оружием, я научу разбирать травы и врачевать раны, никто больше не прикоснется к тебе без твоего разрешения… только не молчи, не бойся так. Твой страх тебя убивает, ты же чувствуешь это? Так зачем? Доверься нам, я ручаюсь за каждого в крепости – никто не держит в мыслях напомнить тебе все, что случилось там, никто этим не ударит. Можешь даже не говорить, просто – не бойся. Постарайся победить страх. Может, ты коришь себя, за то, что случилось? Не надо, ты невиновен: к таким, как ты, грязь не прилипает; твоя душа чиста, я чувствую это, а тело переживет. Главное, не бойся больше, просто поверь мне, хорошо? – Тьерви взял обе руки эльфа в свою, и эльф поднял голову, по щекам бежали слезы. Лекарь ласково стер их пальцем. – Я принесу тебе поесть. И вышел.