Найти Дом

Минули праздники, и настала пора объезда владений. Тиннэх долго сопротивлялся, не желая отпускать Киано вдвоем с Иррейном, без отряда. И хоть в волчьем лесу не требовалось охраны, но так было спокойнее самому князю. Мало ли чего может стрястись с любимым младшим братом. Сторговались они на том, что в первую зимнюю поездку поедут трое – Киано, Иррейн и Хальви, племянник был только рад вырваться из замка на волю. В волчье владение входило около трех десятков деревень, крупных поселков и несколько городков. Все эти земли выплачивали небольшую дань своим защитникам и покровителям – ибо сами волки не выращивали ничего, только охотились и защищали живущих в своих владениях. Хоть и на земли клана никто не нападал, но люди знали, что они в безопасности только тогда, когда могучие оборотни живут рядом. Конфликтов между бессмертными и людьми почти не случалось, а если и бывали такие случаи – то суд разбирал их быстро, наказывая виновных с обеих сторон по справедливости. Два раза в год старшие клана обязательно объезжали все поселения, не минуя самой маленькой деревушки – чтобы узнать все, что творится на землях, и договориться о размере дани, ибо крохотная Осинка не могла платить столько, сколько платило торговое село Дорожка. Вот с этой-то деревушки Осинки и начал Киано свою часть работы. От замка до Осинки было около суток конного перехода, но Киано решил в пути переночевать в лесу, чтобы не загонять коней. Торопиться лично ему было некуда, Хальви радовался, что побудет без отцовского надзора, а Иррейну было и вовсе все равно. Они спешились уже затемно, крепчал мороз, и ночь обещала быть холодной. Киано быстро развел костер – заледенели руки, а меховой воротник плаща покрылся сосульками от дыхания, Иррейн же собирал еловые ветки, огонь нужно поддерживать всю ночь, ибо только Хальви будет тепло по-настоящему в черной мохнатой шубе. Но почему-то младший оборотень не спешил переворачиваться. Хальви расстелил на снегу ткань, выкладывая туда домашние припасы, заботливо положенные женщинами – еще теплое мясо, ягоды, вино, хлеб. Киано порылся в седельной сумке: - Вот, - показал он крохотный полотняный мешочек, - можно вино согреть, а тут пряности. С мясом – самое то. - А ты запаслив, родич – рассмеялся Хальви, - ну значит, точно не замерзнем. Иррейн быстро собрал треногу и повесил котелок с вином над огнем, и через некоторое время они сидели, приблизившись к костру, прихлебывая горячее вино и ощущая тепло внутри себя. Мясо они тоже разогрели и теперь были вполне довольны жизнью. Хальви рассказывал об очередной драке на Гранях, а Киано вполуха слушал, словно рассказывали об его молодости. Как же, кажется, давно все это было: Грани, демоны, скитания по тропам до утра… а потом все оборвалось. Больше его не будет на Гранях, он не будет служить причиной раздора и смертей, игрушкой высшим силам. Никто из волков прежде не отказывался от права Граней, кроме Киано – но родичи уважали его решение, кое-кто высказывался и за то, чтобы высказать претензию стихиям. Тогда Киано лишь пожал плечами, «зачем, это не вернет мертвых» так сказал он. Мертвые возвращаются сами, и только волей тех, кто властен над всеми мирами. Боги решили, что нужно вернуться Иррейну, и кто он таков, чтобы оспаривать их решение? Киано искоса наблюдал за эльфом, греющим пальцы об кружку с вином. Глаза блондина полуприкрыты, а платиновые кудри выбиваются из-под меховой шапки, лицо как обычно спокойно. Киано вообще поражало это спокойствие – эльф был как скала, невозмутим. Все его внимание было всегда обращено на Киано, оборотень всегда знал, что находится под пристальным вниманием верного ему. Иррейн всегда настороже, всегда готов подхватить и подать руку, он ласково касается пальцев Киано, если видит печальное лицо. С Иррейном было уютно, и словно всегдашняя иррейнова уверенность переходила и на него. Иррейн поднялся, стряхнул капли вина в снег, алые пятна упали на белоснежный покров: - Пора спать. Спать в такой холод поодиночке было самоубийством, Хальви помялся на месте, решая, стоит ли ему оборачиваться, или проявить солидарность с родичами, потом спросил: - А может, я обернусь и посередине лягу? Или ты, Киа, ложись посередине? Киа тяжело вздохнул. Оборачиваться он пока так и не мог – способности восстанавливались очень слабо, и он подозревал, что вряд ли они вернутся полностью. Хальви правильно истолковал его вздох: - Не переживай, оно вернется. Но сейчас, если ты замерзнешь, отец меня убьет, так что ложись, действительно, посередке. - Уговорил, - согласился Киано, действительно, от тепла он не откажется никогда. Они расстелили покрывала, Киано подсунул сумку под голову и улегся, чувствуя спиной тепло эльфа, грудью - теплый волчий мех. Иррейн прижался к нему покрепче, не решаясь обхватить, а Хальви едва не придавил своей тяжестью – и стало тепло. Но утром он проснулся первым и обнаружил, что уткнулся лицом в грудь Иррейна, в мягкие складки плаща, а дыхание эльфа щекочет ему ухо. Хальви же свернулся, забыв о родиче и прикрыв лапой нос. Киано выбрался из теплого уюта, проверил лошадей и развел костер. А ведь он зря лжет себе – ему приятно быть с Иррейном, но что он сам может дать эльфу? Свою дружбу тому, кому нужна любовь? Душевное тепло – которого не было, и в этом ледяном озере Киано замерзал сам, тело – поруганное насильниками, изрезанное шрамами и отмеченное чужой печатью? Ничего – ему нечем отплатить Иррейну за любовь и заботу. Он недостоин такой любви, и за что боги приковали Иррейна к такому камню. Но им некуда деваться – видимо, не видеть им света друг без друга. Но теперь ему есть, для кого жить. Он будет стараться. В деревушку они приехали к полудню, встречал их староста, низко кланяясь до земли и провожая в дом, куда потихоньку собирались старейшины деревни, чтобы обсудить с волками дела. Разговаривать Киано предоставил Хальви, но почему-то старейшина сразу обратился к нему, как к старшему, Иррейна же сразу приняли за охрану. Эльф отступил в тень и тут же попал под взгляды женщин, ни разу не видевших остроухих, но знавших, что все они – редкостные красавцы. И теперь Иррейн отвечал за все свое племя. В горнице был уже накрыт стол, и гостей усадили на почетные места. И разговор был таким, как Киано и помнил его – мало ли он в юности бывал в этих деревнях? Может, и этот почтенный старик помнит его, то время, когда был мальчишкой? Люди стареют, а он нет; умерли женщины, которые улыбались ему, теперь их внучки и правнучки наливают ему медовую брагу. Все проходит, и даже его долгая жизнь для кого-то протечет весенним ручьем. - Ты чего задумался? – непочтительно прервал его мысли Хальви, – слушай, тебе же говорят! Точно отец сказал: ты слишком много думаешь. - Извини, - не обратив внимания, ответил Киано и прислушался к старосте. - Так вот, господин княжич, в этом-то году уродилось урожаю вдвое больше прежнего, так что и вам отправить можем поболе, а вот с молоком совсем беда. Мор какой-то, не доятся коровки, едва детишкам хватает. Мы вон мясных ушек наварили, кушайте, мясо-то парное, а приправить, вишь, нечем. Одна клюква. - Так в чем вопрос, почтенный? Значит, не надо молока, – ответил Киано, макая мясное ушко в умопомрачительный соус. – Мы переживем это. А вот без меда, - он улыбнулся, - тяжко придется. - Вот с медом-то у нас как раз все хорошо обстоит! - усмехнулся старейшина, – на любой вкус, гречишный, липовый - какой угодно будет. - Тогда скажи, мне, почтенный, почему с коровами беда? - А боги их знают! Вроде и лето хорошее было – сена заготовили море, а не доятся. Едва-едва по капле. Лекарки ничего найти не могут. - Ох, - вздохнул Хальви, - чего же вы гонца-то к нам не отправили? Ждете пока все падут? Чтобы завтра выехали! - Так ведь что же вас беспокоить? В таком настроении и прошел весь вечер. Киано едва сдерживал зевоту и медленно объедался разносолами. Почему-то по возвращении домой у него проснулся дикий аппетит, который несказанно порадовал женщин клана. Он мёл все, даже то, что раньше терпеть не мог – вроде соленой капусты. Но поправиться ему так и не удалось. Староста же все бубнил про урожай репы, про роды своей дочки, про зятя-умельца. Хальви сидел, стараясь сохранить серьезность, Иррейн же был, как обычно, невозмутим, отвечая на любопытство женщин. А женщины практически висли на нем: племянница старосты не сводила глаз с синеокого эльфа, подливая ему браги и подкладывая лучшие кусочки, невзначай касаясь широкого плеча. Иррейн же делал вид, что не видит этих заигрываний, и лишь изредка рассеянно улыбался – из вежливости. «Интересно», - думал староста, не отвлекаясь от репы, - «странная троица. Как будто стесняются друг друга. Старший, вон, хоть и делает вид, что ему интересно, а сам думами далече. Ребенка Миркиного тискает, видно, любит ребят, а своих нет. Хотя доведется еще, может, молодой ведь, видно. Хотя неженатые парни-то дитев бегают, а он будто ищет кого-то. Этот молодой, князев сын, ясно, кроме меча и знать ничего не хочет, на кой ему говорить? Выслушает, да мимо ушей пустит, шальной парень, сразу видать. И эльфа зачем-то взяли – вот уж диковинка, так диковинка. Мирка, стервь, так и липнет к нему, хотя чего ей? Мужик то взапрошлом годе сгинул в речке, а баба молодая. Хотя, конечно, этот не про ее честь. Тоже непонятной – все время на старшего зыркает. Эх, и вроде родичи, эльфа-то как за родного держат, а словно шарахаются друг от друга. Нет, в их дела лучше и не лезть, а вот банька бы сейчас им самое то». Староста закончил рассуждать о репе, налил еще по чарке и спросил: - А в баню-то не желаете? Жаркая, натопленная. Киано прижал к себе малыша, уткнулся в светлую головку, вдыхая тот запах, который присущ только маленьким детям, независимо от рас. Мальчик же играл с подвеской на рубахе Киано, подцепляя крохотными пальцами звенья серебряной цепочки. Однако при слове «жаркая» он встрепенулся, отцепил подвеску, давая ее малышу, и отдал ребенка матери – девке с шальными карими глазами, которые только и смотрели на Иррейна. - Да, баньку бы хорошо, – мечтательно сказал он. Баня действительно была отличная. Новая, срубленная летом – она еще пахла деревом, смолой. Стены были светлыми, не успевшими почернеть от жара. Воды для дорогих гостей было наношено и нагрето – на многих бы хватило, веники березовые – словно только срезанные, пахнут лесом. Рядом с банькой – озерцо с прорубью, если кто пожелает. Киано разделся, аккуратно сложив одежду стопкой, Хальви же кинул, словно у себя в покоях, Иррейн - все свернул друг в друга. Он старался не смотреть на обнаженного Киано, хотя во время болезни ему и приходилось мыть того. Что бы Киано там ни думал, а плен не изуродовал его. Да, шелковую кожу прочертили полоски шрамов, едва заметные печати ожогов и отвратительная татуировка – знак врага на предплечье. Да, он хромает, не очень заметно, но старается не задевать больной ногой ничего; он исхудал. Время на всех оставляет свои отпечатки. Ничего не было в нем от того нежного неземного принца, умершего от черной вести, и все же он был прекрасен. Никакой плен, никакие мучения и потери не погасят этих чудесных глаз. Невозможно отвести взгляда от тонкой фигурки. Хальви плеснул ему в спину холодной воды, и Иррейн очнулся: - Не спи, замерзнешь! Давай, залезай на полку – я тебе покажу отличье от ваших ванночек. Иррейну показалось, что в нем медленно тают от жара все кости и так же быстро вырастают снова, что его перебирают по каждому ребрышку, что пушистый веник хочет размолотить его – как лен. И все же он был в восторге – словно родился заново, играла каждая мышца тела, пела каждая жилочка. А потом он бросился в озеро – и вынырнул уже другим. Они бросались с Хальви снегом, а Киано, закутавшись во все, что можно было, круглыми глазами смотрел на них – завидуя и отхлебывая горячий мед. В верхней горнице, что отвели им для сна, тоже было жарко натоплено. Обычно волки редко ночевали в людских домах, стремясь ночью в путь, но Киано пожелал остаться. На кой тащится в поле ночью, если есть теплая пуховая перина и крыша над головой. Они никуда не спешат. Мирка принесла им кувшин медовой браги, горячих пирожков и волнующе улыбнулась Иррейну. - Ирне, может нам, это, прогуляться, а ты пока с дамой поговоришь, а мы, может, и подруг ее сыщем? – предложил Хальви, подмигнув Мирке. Деваха же поняла его с полувзгляда, и подруги явно уже ждали. - Нет, пусть девица нас извинит, а нам завтра рано в путь, не до бесед нам, красавица, не серчай уж, - ответил Киано вместо Иррейна, и тот едва не выронил кувшин. Кровати было две, а их трое. Обычно оборотням и ложа не требовались. Хальви сладко потянулся: - Вот хоть режьте меня, а на полу спать не стану! После такой бани, да оборачиваться? И вообще, родич, я бы все-таки прогулялся. А вы как хотите. Что вы как дети на меня смотрите? Одна кровать моя. Киа, ты знаешь, я пихаюсь, так что… А с Ирне мы не поместимся. Вот же племянничек! Нахал! Специально, что ли, он все это делает? Хальви всегда нравился Киано, в нем было то, чего не было в нем самом – порывистость, решительность и здоровая наглость. Характером Хальви удался в кого угодно, только не в отца. Магии в нем не было ни на кошачье ухо, но зато от оружейной он не отходил. Нрав же - одновременно и дедовский и прадедовский – он был мудр, бесстрашен, хитер и простодушен, когда надо. Сейчас Хальви еще несовершеннолетний, а что будет потом? Скорее всего, он прямой наследник после Тиннэха. - Давай, я лягу на полу, он теплый, – предложил Иррейн. Зачем смущать Киано? - Вот еще, ты, может, и у входа поспишь? – проворчал Киа, стягивая штаны. – Мое место у стены и второе одеяло тоже. Он улегся, поглубже зарываясь в теплую шерсть. Но заснуть так не удавалось. Он ворочался, путаясь в огромном одеяле и стараясь не задеть Иррейна. Сна не было ни в одном глазу, хотя он еще в бане мечтал упасть на постель и заснуть. Может еще выпить? Он выбрался из ложа, аккуратно переступив через длинные ноги эльфа, нащупал в темноте стакан, налил. - Мне плесни, пожалуйста, – ночная тишина раскололась тихим шепотом. Киа подал Иррейну стакан, сел на краешек кровати. - Мы - как два идиота, – сказал он мрачно. – Знаешь историю про двух смертных? - Нет, а что за история? - В одном городе жил писарь, страшный, вообще никакой: ни денег, ни в штанах. Так, письма на площади за медяшки писал. И девица жила – старая уже, лет тридцать, тоже не принцесса, прачка. И вот значит, собрался он к ней в гости – и думает, купить вина или не купить? Если купит, то наверняка не даст, не бывает такой удачи, только деньги потеряет. А если не купит, то точно не даст. А девица сидит, наряжается, думает, ноги брить или не брить? Если брить, то больно, а вдруг у него не встанет? А если не брить, то точно не встанет! Вот реши загадку – как этим смертным потрахаться? - По-моему, это не про нас история, – ответил Иррейн, - у нас волосы на ногах не растут. Смех Киано испугал Иррейна, брага пролилась на пол из выроненного кубка, а Киа зарылся в одеяло лицом, и лишь вздрагивали плечи. Первый смех после плена. Иррейн наконец сам понял, что сказал, и расхохотался. - Мне просто вспомнилось, - Киа утирал слезы, - не знаю, почему. Давай еще выпьем, только не смеши меня. Они допили брагу, справедливо решив, что Хальви в случае чего найдет, где выпить, и вряд ли уйдет от подруг Мирки обиженным. - Ну так вот, мы - как два дурака, – еще раз повторил Киано, - и тебе неловко со мной, и мне не уютно. А деваться нам некуда. - Это точно, - помянул про себя серый мир Иррейн, - я не собирался приставать к тебе. Но прости, сдержать свой взор мне трудно. Я не владею собой. - Я доверяю тебе, знаешь, я редко ошибаюсь и поэтому, наверно, до сих пор не знаю предательства. И я доверяю тебе, – повторил Киано еще раз. - Только не торопи меня. Я сам пока не знаю, чего хочу. Но и шарахаться от тебя не собираюсь. - Я ничего не требую и счастлив, что нахожусь около тебя, а остальное пережить можно. Давай спать. Киано вдруг вспомнил, как вчера ночью ему было тепло и уютно спать около этой широкой груди. «А! все равно уже!» - решил он, перевернулся на другой бок и прильнул к Ирне, ловя чужое тепло и ощущая обхватившую его спину руку. «Опа! Ну и дела! Ну хоть бы водички оставили!» - подумал Хальви, стараясь не шуметь и стоять ровно, отряхиваясь от чужих запахов. До утра оставалось немного, а тело требовало отдыха. Время уверенно шло к весне, и Киано все чаще ловил себя на том, что пора уже собираться в дорогу. Он боролся сам с собой. Одна его половина тихо шептала о том, как хорошо дома, как спокойно в Волчьем лесу, среди сородичей, что больше ни о чем не стоит волноваться, вторая же настаивала на том, что не дело прятаться от жизни, и если тебя по весне манит дорога, то непременно нужно ехать. Вторая половина выиграла неравный бой, и Киано, вздохнув, отправился к отцу. - Скоро весна, я все-таки уеду, - выложил он прямо, - иначе с ума сойду. - И чем ты намерен заняться? Я проклинаю тот день, когда отдал тебя Боргу на воспитание – это его проделки. Отказаться от всего, свалить куда подальше, а потом вернуться с исцарапанной шкурой и встать в гордую позу. Ты повторяешь своего учителя, мальчик. - Учитель был достойный, вопрос только в учениках. Я, наверно, проедусь по городишкам или наймусь на Орочьи Границы, подальше от Запада. Ирне поедет со мной. Я вернусь, обещаю, – улыбнулся Киа. - Я даже не сомневаюсь в этом, но что ты ищешь? - Сам не знаю, но меня просто тянет, как весенний гон. Я, вроде, пришел в себя, даже кое-какие способности вернулись. Жаль, обращаться пока не могу. Но все идет к этому. - Знаешь, у тебя странная жизнь. У меня такое чувство, что ты не властен над собой, сам себе не хозяин. Словно тебя толкают – вся твоя судьба говорит об этом. И мы даже не можем поспорить за тебя. Никто еще из нашего рода не был так обласкан Хранителями, никто не бывал на эльфийском престоле и сдается мне, что это еще не все, на что ты способен. - На что меня «толкнут»? - переспросил Киа, - мне надоело это. Я не игрушка и устал принимать правила игры. Я хочу жить сам и для себя. - Получится ли? – задумался князь Тэрран, - Но я рад, что Ирне с тобой. Вот за этот подарок стоит поблагодарить богов. - За что? - взвился Киано. - За то, что его привязали ко мне? За то, что он сломал свою жизнь, принеся бесполезную жертву? Да, его прокляли, по-моему! - Может и так, но ваши нити переплетены. А ты, как ты относишься к нему? - Тэрран вовсе не собирался задавать этот вопрос, но раз уж зашел разговор. - Я не знаю, - сник Киа, - мне неловко с ним. Мне тяжело привыкнуть жить с кем-то и для кого-то. Даже когда я был женат, я жил для себя, а теперь? Мне хочется довериться ему, он надежен, он нравится мне, но я боюсь. Я боюсь себя. Мне нечего дать ему взамен на любовь. - А может, ты боишься еще одной потери? - вкрадчиво спросил отец, обнимая его, - тогда просто доверься Ирне. Когда я только узнал об Иррейне, мне хотелось убить его. А теперь я готов принять его в семью – я в него верю. Ты заметил, как он прижился тут? Я не надеюсь больше увидеть от тебя внуков, да и Сэльве и Нэльве никто не заменит. Но я хочу увидеть тебя счастливым. И вижу, что ты вернешься сюда – исцеленным. А теперь езжайте, погода может испортиться. Я не люблю долгих прощаний.