Найти Дом

Уже смеркалось, и заканчивался длинный весенний день. Киано и Иррейн никуда не поехали, ибо встали около полудня, когда было уже поздно трогаться в путь. Весь день они просидели у костра, неспешно попивая отвар из листьев малины, заедая его чудесной яблочной пастилой, заботливо положенной в сумку теткой Нарайной. Они мало разговаривали: Киано о чем-то задумался, в перерывах между едой переплетая кожаные шнуры, Иррейн же игрался тренировочными меховыми шариками. Вечером они решили все-таки приготовить что-то посущественней пастилы: например, суп из вяленой грудинки. Киано нашел припрятанную в глубине припасов бутылку вина и торжественно поставил ее между мисками и кружками. Что это было - ночью? Просто нервный срыв или Киано начинает оттаивать? Иррейн старательно обходил в разговоре тему того, что случилось между ними. Возможно, это случайный поцелуй, а может, и нет. Какая разница, если Киа не хочет говорить, то нечего и настаивать. - Ирне, - Киано разлил пахнущее смородиной вино по кружкам, - мне надо тебе кое-что рассказать. Помнишь, я обещал, что буду рассказывать это частями. Так вот, так не получится, придется все и сразу, иначе мы оба совершим ошибку. - О чем ты, сердце мое? – Иррейн внимательно посмотрел на Киано. - Если тебе тяжело или не хочется, не рассказывай, я не хочу лезть тебе в душу. - Придется, Ирне, я не хочу причинять тебе мучений и не хочу, чтобы ты ошибался на мой счет. Я не хочу, чтобы ты любил выдуманный образ - ты же почти ничего не знаешь обо мне. Я расскажу тебе всю правду, но не для того, чтобы ты пожалел меня или плюнул от отвращения. Просто с моей стороны нечестно обманывать тебя. - Нет, в клане скупо говорили. Я знаю, что у тебя нелады с Имларом из-за матери. О каком обмане ты говоришь? - О многих, Ирне. Ты о таком, наверно, даже и не слышал. Ну, так слушай историю с самого начала, она будет долгой. Ни для кого, наверно, не секрет, что оборотни и эльфы не очень жалуют друг друга - из-за права Граней. У эльфов его почти отняли, а оборотни ничем не провинились перед властителями, но этого хватило для холодной нелюбви. Ну, так и жили, сталкиваясь раз в сто лет в Гранин. Ты же знал мою мать? Говорят, она была довольно вздорной принцессой, и вместо того, чтобы воспользоваться переходами, она решила поехать землями. Я уж не знаю, каких родичей она навещала, что пришлось ехать через волчьи земли. Я даже подозреваю, что мой отец и она сговорились еще на Гранях, но я даже не спрашивал - Тэрран, боюсь, мне не расскажет. Ну так вот, она заехала в волчье Логово, да так и осталась погостить. А когда вернулась домой – оказалось, что беременна. Это была гроза в банке с мышами. Никто не знал, кроме Имлара, Эвинваре и его брата, ну и Фиорина, конечно. Фио еще в этой истории отличится не раз, кстати. Подлей еще вина. Тэррану они ничего не сказали, а выход на Грани маги заблокировали. Она родила ребенка, то есть меня, и это оказалось совсем некстати и Имлару, и другим родичам. И они приняли замечательное решение – отдать меня в смертные земли, сразу после ее смерти. Помнишь людскую легенду о том, что сиды подменяют детей? Так вот меня они просто подбросили. Это поручили Фиорину, и именно поэтому мне поначалу было с ним так трудно. Он был закрыт и мрачен. У него есть замечательное качество, которое он ненавидит в себе. Он исполнителен; каков бы ни был приказ, он его исполнит, потому что дал слово. Часто вопреки собственному мнению, ибо он живет государством и верностью своему Лорду. Имлар совершил роковую для себя ошибку: отдал мне вернейшего своего вассала. Фио, когда приехал в Логово впервые, едва мог разговаривать со мной, из него нельзя было выжать улыбки или доброго слова. Я потом узнал, почему – он мучился виной. Ему было легче убеждать себя, что он не заслуживает моего прощения. Но мы потом поговорили начистоту. Теперь я верю Фио, как самому себе. Ему стало легче, и он освободился от идиотских приказов Имлара. Ну так вот, Фио отвез ребенка на смертные земли, хотя хотел просто подбросить в пограничное поселение. Но высокая политика, мало ли чего в будущем. Он не знал, что была за семья, куда он отдал меня. Я прожил там двенадцать лет, не самых лучших в жизни. Рабочие руки всем нужны, вот, наверно, потому и меня не убили - я рос с детьми рабов и выполнял ту же работу. В меня кидали камни, как в того волчонка, и я не раз жалел о том, что не умер при рождении, вместе с матерью. Потом меня продали как смертного раба, на рынке. Знаешь, я никогда этого не забуду: я стоял на помосте, дрожал от холода, а смертные рассматривали меня, как диковинку. Надо же – эльф! Меня купил за несколько монет, в цену двух баранов, купец-караванщик. Для постели - в тот же день изнасиловал, и так пошло дальше. Два года я был подстилкой для пьяной круглоухой свиньи. Я почти не пытался сбежать - некуда - и не знал ничего о свободе. Вообще. Я с детства привык выполнять чужие указания. Сказали почистить котел - я чистил, сказали встать на колени - я вставал. Иначе били. Хочешь посмеяться? - Ты пьян? Чего тут смешного? - опешил Иррейн. - В плену мне было из-за этого легче. Я же ничего не соображал вообще, а тело помнило. Хотя купец был скотиной по сравнению с Нерги. Нерги был мастером в постели. Ну, пока речь не о нем. Я два года валялся под человеком. Потом, я уже не помню, за что, меня решили наказать. Хотя и раньше наказывали, за разное. Он меня привязал к телеге и стал кнутом охаживать. Было очень больно. В этот момент на него напали. Я даже не запомнил, как и что. Меня подхватили - и на коня. Хотя лгу, помню я все. Но не скажу. Да дай ты еще вина, у нас две бутылки! Помнишь, у нас упоминали имя такое – Сигмар? Жаль, я потерял знак его рода. Это был северный наемник. Они там у себя почитают сидов, и он заступился за меня, забрал от купца. Он вылечил меня, одел, избавил от рабского ошейника, первого в моей жизни. Я даже тогда почти не разговаривал, не умел и боялся. Всех. Я про это еще не раз скажу. Он, наверно, был первым, кто любил меня. Он никогда не говорил об этом впрямую, но я чувствовал. Полгода, наверно, я его ближе двух шагов к себе не подпускал. Несмотря на то, что он заботился обо мне и защищал меня. Он понимал, что я не со зла. Он даже не тронул меня, хотя хотел этого и имел полное право. По всем законам. Он только волос касался и целовал в губы, легко, за плечо мог взять. Если ты думаешь, что я сейчас буду рассказывать о любовниках, то почти не ошибаешься. Потом мы спали вместе, просто прижавшись друг к другу. Мы скитались по землям, он торговал мечом и смотрел, чтобы меня никто не обидел. Его изгнали за убийство, а срок почти подошел к концу. Можно было возвратиться домой, но почему-то я боялся любого упоминания об эльфах, хотя не видел ни разу никого из них. Он хотел поручить меня северным сидам, я бы тогда познакомился с собственным тестем еще ребенком. Мы долго скитались, я носил глухой плащ, хоть и выглядел не как при дворе, и похуже, чем сейчас. Но все равно - пялились и задавали вопросы. Я не отвечал, а Сигмар всех посылал к троллям и дальше. Он-то и начал меня обучать бою на мечах. Это его школа, Борг потом сильно удивлялся, откуда я такие приемы знаю. Я уж не помню, чего мне не хватило. Но мы как-то разругались в пух и прах. Точнее, Сигмар хотел мне умные вещи пояснить, а я уперся как баран. Он знал, что не вечен, все-таки он смертный. Он хотел научить меня выживать, а я вцепился в него, как клещ в собаку. Он хлопнул дверью, а я ушел в город, в чем был. Это мы в гостинице жили, он в трактире был вышибалой. Я ни мечей не взял, ни плаща. Пришел в порт, стал спрашивать, какие корабли идут на Запад. Податься просто было некуда. Я тогда заикался сильно, да и говорить было трудно, зрелище еще то. Представь себе, эльфенок-дурачок в людском городе. Кораблей не было. Тогда я пошел к караванщикам, по старой памяти, Изира вспомнил. Уж как меня те убеждали, что прямо вот сейчас пойдут на Запад! Деваться было некуда, я пошел с ними. Потому что забыл и привык жить за спиной Сигмара. Мы подходили к Гранин - это, наверно, около двух дней пути. Это я потом уже узнал, что Запад в другую сторону. Вечер, костер, они пили какую-то настойку на пшенице, редкая мерзость. А мне связали руки. Не буду говорить, что было позже. Видишь вот это? – Киано отодвинул волосы, показал на кончики ушей, – так вот, если бы не магия отца, их бы так и не было, одни ожоги на срезе. Я их той ночью лишился. Меня нашел патруль с Гранин – голого, избитого и оттраханного. Они возились со мной долго. Выхаживали всей крепостью, я потом узнал, чего это им стоило. Лекарь не отходил от меня, а я орал при каждом прикосновении. Даже раны не могли перевязать. Я выжил, я вообще живуч как собака, даже Инъямин удивлялся. Ты не смотри, что во мне кости одни. Полукровки - они крепкие. Потом какой-то умник догадался, что я оборотень еще, и они стали думать, что со мной делать. Потому что с эльфом проще, а волков боялись. Пришлось им ехать в Логово. Это было после того, как некий Тиллаэль, при Имларе советник такой был, еще кроме Фио, притащился в Гранин и выдал там при мне всю правду о моей матушке и о том, что надо было давить меня в колыбели. В этом он, конечно, был прав, я часто был с ним солидарен. Но тогда - он воспользовался осанве и кинул в меня своей ненавистью. Мне хватило этого, чтобы ослепнуть и почти подохнуть, все труды лекаря пошли прахом. Я просто умирал на глазах у них. Остальное мне потом рассказали. Пока я валялся в беспамятстве, Нарин привел отца, Мейлина, еще там как-то очутился Сигмар, это я сам уже помнил, и он нашел своего северного целителя. Потому что требовалось переплести феа. Оно разрушалось с рождения. Ребенку нельзя быть без матери. Там совсем немного оставалось, все нити уже рвались. Они сплели его наново, и отец забрал меня в Логово. Он хорошо расплатился со смертными, но не деньгами, они жили долго и без бед. Я как вспомню, что родичи со мной вынесли, уши горят. Вот как сейчас -передай, кстати, кусочек мяса сюда - я же шарахался ото всех абсолютно, меня искали, а я прятался в замке, орал, когда касались. Едва-едва привык. Тиннэх, наверно, тогда жил у меня в комнате, мне снились кошмары, а отцу приходилось направлять мои сны. На то, чтобы я хотя бы начал нормально говорить, ушло около года, это при силе моего отца и старании родичей. Там каждый не спускал с меня глаз и не давал впадать в панику. Борг стал моим наставником и нянькой. Весь клан вертелся вокруг меня. Потом была инициация. Ты, может, еще увидишь это, ведь ты почти в нашей стае. Это когда щенок становится волком, когда его принимают в Большую Охоту и выпускают на Грани одного. Предок был очень милостив ко мне. Хотя тогда я не мог оборачиваться и мало был на Гранях, только под охраной брата или Борга, а чаще их обоих. Но предок принял меня в стаю. Я уже был более-менее вменяем, а тут Сигмар попросил помощи, отец дал ему такое право – звать клан в беде. Тогда я обернулся первый раз и принял участие в битве. Там был курган с мертвецами, молодняк людской решил поживиться, а расхлебывать пришлось нам и Сигмару. Тогда мы увиделись в последний раз. Он подарил мне знак своего рода – Тура, а я ему - кольцо. С ним тоже дальше вышла история. Я стал известен на Гранях, а значит, и в эльфийских землях обо мне узнали, и о том, кто я. Имлар примчался к отцу и наскандалил, требуя отдать сына Эльвдис на воспитание Западу. Тогда это было ему необходимо, ведь вроде как Эвинваре и его брат погибли. Хотя меня терзают сомнения, что их объявили мертвыми после того, как Имлар узнал обо мне. Но зачем ему это было делать? Он потребовал суда Граней, а тем нужно было уступить эльфам, иначе они бы получили междоусобную войну. Если кратко – меня поделили меж двумя домами, пока я сам не решу, хочу я короны Запада или нет. Отец метался между желанием получить Запад для меня и для стаи и мной, потому что я не хотел этого. Но я видел, что ему хотелось видеть меня на княжеском троне, он пророчил мне великое будущее. И я принял корону. И все же при дворе мне было худо. Там душно и страшно. Двуличие, шепотки за спиной. И началось то, что я забывать начал. Взгляды, намеки. Я ненавижу свою внешность, Ирне. Мне не нужна эта красота, и я хотел, чтобы меня любили не за нее. Точнее, я не верил, что меня можно любить за что-то другое. Да и другого у меня не было. Я плохой поэт, мастер, музыкант. Я умею только убивать и все. Мне казалось, что все видят только внешнюю оболочку, да так, по части, и было. Долгая история, правда? Я утомил тебя? Нет? Вернусь к тому вечеру, про который ты хочешь спросить, я вижу по твоему лицу. О том, когда ты застал меня в саду. Нас в Волчьем замке не сильно учили плясать и пить, хотя многие могут нам в этом и позавидовать, поэтому я и не люблю праздники, особенно чужие, да и чувствую себя неловко, а статус обязывал. Я свалил в самый подходящий момент в этот сад, решил посидеть в тени, устал от этого - «Принц Киано, вы не хотите прогуляться? А может, вам будет интересен новый гномский меч, он такой необычной формы, правда, он находится у меня в покоях!». Я даже не так ненавидел это, сколько боялся, что меня схватят за руку и пихнут в эти покои силой. Устраивать конфликт на новом для меня месте я тогда опасался. Хотя столько раз хотелось разбить кому-нибудь рожу. А тут ты. Я просто испугался тебя и твоих речей. Веришь? Мне было страшно, я не привык верить словам о любви. Да и потом не верил, хотя, кроме Ри, мне их никто не говорил после. А после нашего с тобой разговора привезли меч и кольцо. И тогда я был на тебя сильно зол, да и на себя тоже. Вот весь рассказ. Вино-то кончилось. Еще осталось? Ну, тогда слушай сагу дальше. Если уж нести чушь, так до конца. Ну, значит, ты сам знаешь, что раз в сто лет проходит Совет Гранин. Мы с братцем туда и поехали, других посмотреть, себя показать. Вроде как наследники престолов, а не деревенские старосты. А там все, кто только можно: гномы, темные, люди, лисы, медведи - все значимые расы. Я столько народу отродясь не видел, Тиннэх меня едва не пнул, чтобы я в зал первый раз войти решился. Ну и Инъямин сидит, улыбается, будто бочку меда сожрал. Меня посадили, рядом Вазад из гномов, а неподалеку – северянин, смертный. А на шее у него мое кольцо, маленькое такое, на веревочке висит. Потомок Сигмара был, а у меня на груди знак их рода, я не знаю, чего наплел Сигмар своим детям, а только в том роду на меня едва не молились, хотя мне век не отблагодарить их. Сидит, глаз с меня не сводит, на язык он остер, не хуже Борга. Кстати, он Торгейра сразу невзлюбил. Короче, северянина очень интересовало, с чего это я кольцо подарил прадеду, а не что-то другое. Как-то, мол, не принято между мужчинами кольцами дариться. Да, свой палец я вижу. Я отшутился и подарил ему оружие. Меня там же угораздило с Тэнне поцапаться, прямо до мордобоя дошло. Хотя он мне правильно по лицу надавал, я боялся, что кто-то может узнать историю с Сигмаром и Гранин, извел его в конец. Потом я умудрился упасть в обморок, да прямо на руки Торгейру, в общем, вышло так, что он оказался влюблен в меня, это просто как проклятие. Но мы разъехались спокойно, я только потом от него письмо получил, и больше я в тот род не покажусь. Как говорят на Севере – «в этой саге о нем больше говориться не будет». Ну и там же на совете мы с Инъямином поняли, что будет война. Мы там изощрялись, кто кого уест, пока оба по замечанию не получили. Я вернулся домой, женился, точнее, меня женили на Арриере и войске ее отца, которого я так не дождался. Одним из пунктов договора было то, что один из наших детей будет править Севером, а другой - Западом. Имлар и северный эльф едва не подрались из-за моих близнецов. Я не уступил никого. Ты знаешь, какие чудные у меня были малыши? Сэльве был похож на Тэррана, никому не уступит и за словом в карман не полезет, из него бы вышел славный воин, а Нэльве, наверно, был похож на меня, говорили так. Он все время прятался за Сэльве - от всего мира. Но Грани стали бы ему домом. Они были неразделимы - разве можно разорвать целое? Мы очень много ссорились с Ри, я позволял детям все, они проживали и мое детство, а она хотела их вырастить в северных традициях, подчиняя их расписанию и ритуалам. Мы с ней, наверно, не любили друг друга, просто растили детей, хотя - лгу, Ри любила меня, а я был холоден, даже редко ночевал в своей постели. Мне нравилось спать у детей, охранять их. Они прижимались ко мне, а я слушал, как они дышат во сне. Я так мечтал увести их в стаю. Им нравилось в Логове, отец и Тэнне обожали их. Но я потерял их, мне нет прощения. Я разрешил Ри ехать в это путешествие вместо того, чтобы наорать на нее и отправить Гранями. А стихии этим воспользовались. Мои дети погибли из-за того, что кому-то из ветров понравился мой облик на Гранях. Даже для тех обитателей я красив, к несчастью, поэтому я поклялся больше не выходить на Грани, отказался от права. Потом - ты слышал, что случилось. Я понял: нельзя делать дело, когда на душе раздрай. Мне следовало уйти раньше, а не вести на смерть армию. И вообще, нечего было браться за корону Запада. Я хочу быть маленьким и спрятаться в своей скорлупе, потому что не способен на большее. Я никогда не прощу Инъямину ошейника, второго в моей жизни. Третьего не будет. Они так хотели получить этот меч, Ирне - все только из-за него. Хотя Инъямин хотел поглумиться надо мной из-за Гранин. Меня пытали, а они стояли и смотрели. Вдвоем с Нерги. Инъямин наслаждался криками и кровью, а Нерги молчал и смотрел. Потом меня привели к черной мрази. Ирне, помнишь, в книгах написано про древнего героя, которого приковали к скале? Я знаю, что он испытал. Все, что было раньше – просто шорох в темной комнате. Меня вывернули наизнанку - все мои страхи и тайны, выкручивали душу в тисках по капле, я был открыт всем демонам тьмы, и они делали со мной, что хотели. Потом был ошейник и Нерги. Я помню все. Я бы убил его еще раз, и не за то, что он насиловал меня, хотя это было не совсем насилие. Он играл моим телом, словно искусный музыкант на арфе. В постели он был богом, одаренным самими властителями, нет такого, чего бы он не знал. И он понял, как заставить меня отзываться. Он ни разу не причинил мне боли, не ударил меня, не унизил. Он ухаживал за мной, словно за любимым зверьком, спал со мной, расчесывал мне волосы. Один раз он просто порезал мне спину, и я наслаждался тонким лезвием, едва его чувствуя, татуировка тоже была безболезненной. Он много разговаривал со мной - знал, что я запомню. Он говорил глупости, но часть была правдой: про то, что я ничего не стою без своей красоты и что она мое проклятие: никто не видит того, что скрыто под ней. Он жалел, что я в ошейнике и что он не встретил меня раньше. Ирне, он знал все точки моего тела, заставляя искать его ласк, я не мог уже без того, чтобы он не взял меня снова и снова. Он не гнушался ласкать меня в таких местах, что сказать неудобно. Что я несу? Стыда у него не было вовсе. Но мой разум противился, я ненавидел всех тех, кто желал меня, мужчин, и ненавидел себя, за то, что мне нравится. У меня не было выхода – я убил его, чтобы заглушить пожар в себе. Жалко, что мы не забрали тех клинков, ну ладно, пусть хранятся в Аркенаре. Ну вот, в общем-то, и все. Остальное ты знаешь. Ну, теперь-то вино точно кончилось? - Кончилось, - мрачно ответил Иррейн, - ничего не осталось. Скажи, Киа, для чего ты рассказал это все? То, что ты сейчас наговорил, это страшно. Невозможно кому-то вынести такой ужас, не искалечив души. И страшно, потому что ненавидишь сам себя. Кто убедил тебя в том, что без своей красы ты бесполезен и не нужен никому? Нерги? Нерги мертв. Забудь о нем и сведи эту проклятую татуировку. - Ты ревнуешь, Ирне? - Киа был уже заметно пьян, - нервное напряжение и крепкое вино сделали свое дело. - Можешь сказать и так, я ненавижу его. Он касался тебя, а я не могу. - Почему, Ирне? Ты думаешь, что я шарахаюсь от тебя потому, что мне жалко повернуться к тебе голой спиной и доставить радость? Нет, но стоило тебе воскресать из мертвых, чтобы спать со мной? Ирне, меня насиловали сотни раз: купец, наемники, бандиты, орки, Нерги. Я не могу отдать тебе такой истрепанный подарок. Ты заслуживаешь лучшего. Мне же просто стыдно. - Нет, Киа, я коснусь тебя только тогда, когда ты захочешь этого сам. И не иначе. Я не имею никакого права трогать тебя или просить о том, что тебе противно. Я вижу тебя, я грею тебя ночью – это уже чудо. Я не мог надеяться на это. Ты со мной. - А кто тебе сказал, что это мне противно? Нерги мне показал другую сторону – когда можно выть от удовольствия и страсти. - Ты можешь хоть час не вспоминать Нерги? Нерги пользовал тебя как вещь. Арфу не спрашивают, когда на ней играют. И неважно, ребенок ли это балуется или играет музыкант. Твоя беда в том, что ты ненавидишь себя и пытаешься сделать так, чтобы я оттолкнул тебя. Если ты думал, что я люблю балованного принца из рода Имлара, то ты сильно ошибаешься. Было бы так - меня бы не вытряхнули из серого мира, не заставили бы тащиться с Тэрраном, выслушивать его насмешки. Я бы просто пополнил число наивных дураков, погибших от неразделенной любви. Мало ли их? Да, я увидел тебя таким, я был поражен твоей красотой. Я ничего не знал о тебе, хотя пытался узнать, а советники ловко уворачивались от вопросов. Твой Фиорин вообще послал так далеко, что можно было заблудиться по дороге. Такая судьба, как у тебя, выпадает не каждому, и мы не творцы ей - так играют высшие силы, и зачем-то они столкнули нас вместе. Я раньше молил богов, чтобы они отвернули меня от тебя, а сейчас я боюсь расстаться с тобой даже на миг, особенно после твоего рассказа. У тебя чудесная воля к жизни, ты же смог выжить после всего и не сойти с ума, этим можно только восхищаться. - Хватит красивых слов, Ирне - мы сейчас говорим о плотском? Просто о желании. - Ты убежден в том, что я просто хочу переспать с тобой, ищу твоего тела? Я не скрою, хочу. Но не имею права. Я никто для тебя и не могу навязывать своих желаний. В конце концов, это я признаюсь в любви, а не ты. Киано встряхнул головой, стараясь справиться с головокружением. - А что ты скажешь, если признаюсь я? Вот тут, сейчас. - Скажу, что ты пьян. Тебе не с чего любить меня. Ты можешь сколько угодно сейчас провоцировать меня, но я не хочу, чтобы наутро мы смотрели друг на друга с укором. - То есть ты можешь любить, а я - нет? Значит, я - ледяная статуя? - Я этого не говорил! Я говорю о том, что тебе не за что любить меня. Я не сделал ничего такого, что заслуживало бы твоих чувств. - Нет, Ирне, ты пытаешься меня сделать неблагодарной скотиной. Ты даже не хочешь знать, что я могу испытывать к тебе. Или ты считаешь, что я только из милости позволил тебе ехать за мной, словно собачонке за хозяином? - Киа, я больше не позволю тебе столько пить. - Хватит окорачивать меня! Я не ребенок! Если напомнить, то я тебе Лорд, так значит, слушай! Я редко кого благодарил, разве что Борга, словно чуял, что мы расстанемся. Но даже отблагодарив, я никому не позволял лезть к себе в душу и не доверялся полностью. Не раскрывался ни перед кем, даже перед отцом и Тэнне. Ирне, ты нужен мне, только ты можешь меня согреть. Творец, как пошло звучит, словно в паршивой книге. Я мерзну, умираю, я живу твоей силой и надеждой только на тебя. У меня нет своей, понимаешь? А ты даришь свою без остатка, и я беру, много беру. Больше чем надо, потому что хочу ее. Ни от кого бы не взял, а от тебя беру. Я помню то, как ты сорвал ошейник, словно от моего лица убрали гадину, стало так светло и тепло, я был готов целовать тебе руки. Ты ухаживал за мной, убирал, за беспомощным, я следил сквозь ресницы. Ты как зверь грозу, чуешь мои приступы. Но я не кровопийца, Ирне, я хочу отдавать. Хотя бы то, что могу, но не имею прав подсовывать вместо себя драную подстилку. Понимаешь ты или нет? Я люблю тебя, но мне нечего тебе дать! Мало того, я сам хочу тебя. Ты силен, красив, а я, словно женщина, хочу укрыться от невзгод под сильным плечом. Мне было страшно, что ты оттолкнешь меня после моего рассказа, но и обманывать я не могу. - Ты сумасшедший, Киа. Ложись спать... или давай я отвара сварю? - Да иди ты вместе с отваром! Ирне, если сейчас не услышишь меня, завтра будет поздно! Я почти трезв. Киано поднял голову, посмотрев в глаза Иррейну. Изумрудные глаза действительно были чисты, лишь горели шальным огнем. - Ты хочешь меня? Вот прямо сейчас, тут? Смотри, два раза предлагать не буду, действительно спаивать придется! - Хочу, но... - Никаких “но”! Ты веток накидал, или снова жаться на кочках будем? Ночь была яркой, и луна освещала поляну достаточно. В полнолуние много света. Киано кинул плащ на сосновые ветки, потом одеяло, потом стянул с себя рубашку. - Киа, – робко позвал Иррейн, - ты... - Заткнись пока, ладно? Или мне самому? – Киано обнял Иррейна, прижавшись всем телом, – ну голову, что ли, наклони? Поцелуй был такой же, как предыдущей ночью, но сейчас волк Киа вел своего Сокола Моря, уводя на тропы весеннего любовного зова. Ах! Тело волка, обнаженное, совершенное в своей хрупкой красе мерцало при свете луны, словно драгоценная статуэтка, черные волосы легли на плечи, выпущенные из косы на волю. Иррейн опустился на колени – так они равны ростом. Глаза в глаза, сапфировые очи отражают изумрудные, повторяя выражение, словно зеркала. И руки уже сами искали другого тела, маленькие ладони обхватили белые сильные плечи, а крупные кисти эльфа лежали на тонкой талии волка. Не надо слов - только нежность, открытые друг другу души, и тает холод, лежащий на одной из них, словно снега на горной вершине. Лапник мягок, словно постель во дворце восточного императора, а шерстяной плащ - словно шелк дорогих простыней, но двоим на этой лесной постели не нужен уют дворца, да и не до него сейчас. Стонет оборотень, сладко-сладко, подставляя все тело поцелуям эльфа и обхватывая его поясницу тонкими ногами, потом вскрикивает, и эльф замирает. Но вот волк что-то шепнул ему и прижался теснее, переплетая ноги на спине эльфа. Потом они перекатились, и Киано лежал на животе, касаясь лицом губ Иррейна, а эльф плакал, просто от счастья и той невыразимой нежности, что бывает лишь между теми двумя, кто любит друг друга, зная точно, что любовь не исчезнет после ночи и не растворится утром, как туман над лесным озером.