В очередной раз начальство посылает меня в «Чёрную Мезу» с инспекцией, но если раньше мои визиты напоминали экскурсионные походы, то сейчас приоритеты несколько изменились. С недавнего времени стало ясно, что Брин ведёт двойную игру, и мне поручили вывести его на чистую воду.
— Сэр, скоро будем на месте, — сказал мне солдат HECU, вышедший из кабины пилота.
— Хорошо. Спасибо.
В грузовом отсеке Osprey было темно и воняло то ли горючим, то ли порохом. Запах, который вызывал к памяти картины войны. Я старался держаться подальше от подобных ассоциаций.
Солдат из команды сопровождения подошёл к открытому проёму, из которого открывался вид на пустыню Нью-Мексико. День был ясный и жаркий, остекленевшее от палящего солнца небо выцвело, став матово-белым. Мы подлетали к горным цепям — здесь и прячется исследовательский центр, построенный на месте законсервированных ракетных баз, некогда принадлежавших «манхэттенскому проекту». Миновав несколько вершин, машина взяла резкий подъём — казалось, что конвертоплан просто ринется далеко ввысь — но затем выровняла курс, приближаясь к взлётно-посадочной полосе комплекса «Биокупол».
Я положил кейс на колени и открыл. Всё на месте. «Глок», радио-устройство, ноутбук и несколько комплектов документов. Перед тем как закрыть кейс, я остановил взгляд на пистолете. Чёрный силуэт рукоятки растворялся в тусклом освещении аварийных ламп. Во время каждой командировки в «Чёрную Мезу» меня посещали недобрые чувства. Любая вещь из моего ближайшего окружения казалась своего рода знаком приближающейся беды. А ведь всё дело заключалось в моей прошлой работе. Всегда быть настороже, дабы попытаться обмануть саму неожиданность. Любая мелочь, любой предмет мог стать предзнаменованием чего-то неладного. Взять хотя бы сам пейзаж этой громадной, неистребимой пустыни. Здесь ничего не стоило заблудиться, ничего не стоило случайно оступиться — и уже оказаться забытым. Тебя отсюда не заберут — оставят жариться на солнце, пока последняя капля воды не выпарится из твоего тела. Я вытащил «глок», проверил обойму и уложил оружие обратно в кейс.
— Прибыли, сэр! — громко сказал солдат, поскольку звук лопастей значительно усилился за счёт узкого пространства, оставленного скалами для манёвра. В отсек ворвался ветер. Я поправил галстук и, взяв кейс, направился к выходу. Osprey мягко приземлился на асфальтированную площадку.
Блеснуло солнце, жар будто свалился на меня и тут же объял моё тело. После часа, проведённого в темноте, глаза медленно привыкали к свету; я щурился, пытаясь разглядеть перед собой хоть что-то. Когда зрение пришло в норму, я увидел, что передо мной стоит Уоллес Брин — невысокого роста приветливый человек, которому можно дать лет сорок или сорок пять, в коротко постриженных тёмных волосах его уже виднеется седина; сухая кожа еле терпит массивный поток солнечных лучей и горячий воздух от раскрасневшихся скал. Мы пожали друг другу руки. Мужчина добродушно улыбался.
— Добро пожаловать!
— Здравствуйте, доктор Брин!
Через несколько минут Osprey поднялся в небо и исчез. Стало тихо. Мы с Брином стояли одни на взлётной площадке перед куполообразным входом в «Биокупол»; это была грандиозная постройка: высотой в три этажа, конструкция из бетона и стекла казалась буквально высеченной в горной породе.
— Что ж, прошу, — сказал Брин и легко взмахнул рукой, мол, проходите. Этот человек умел принимать гостей, особенно таких, как я. Его внешний вид, его речь, исходящее от него чувство искренности никак не позволяли найти в нём человека, решившего, что у него достаточно власти и силы, чтобы водить правительство за нос. По имени он меня, естественно, не называл, поскольку оно было строго засекречено. В сводках я фигурировал как «G-man». Наличие подобного псевдонима наделяло меня значительными привилегиями. Я мог задавать любые вопросы и тут же получать на них ответы. Наряду с Брином я также являлся хозяином «Чёрной Мезы», и отряды HECU, которых для исследовательского центра выделило Министерство обороны, находились в моём подчинении.
Я сжал ручку кейса. Хотелось побыстрее оказаться в прохладе.
Мы пересекли площадку и вошли в комплекс; пройдя несколько стадий проверок на идентификацию личности, мы оказались внутри громадного холла. Крыша была стеклянной, и пространство вовсю заливало солнечным светом. Автоматическая дверь за нашими спинами закрылась. Брин проследовал дальше по холлу, я же замер. Я слушал, как рассеивается в прохладном воздухе шипение гидравлических механизмов. Вот створки сомкнулись. Я обернулся к дверям. Стекло являлось толстым и мутным, сквозь него ничего невозможно было разглядеть, тогда я отошёл на несколько шагов назад и поднял голову к куполу. Лучи солнца обволакивали мощные рамы квадратных окон и источали желтовато-томное свечение, а сами окна сияли светло-синими цветом. Я опустил голову, осмотрелся. Это место давно мне знакомо, можно сказать, до ненависти. «Чёрная Меза» — шкатулка, которая, если удалось войти внутрь, закрывается очень плотно; и свет, и воздух поступают сюда по очень запутанным каналам, чтобы никто из работающих здесь не думал о том, что можно вот так просто взять и выйти наружу. У сотрудников исследовательского центра должна чётко выстроиться картина конкретно этого мира: он начинается здесь, на вершинах гор, и заканчивается где-то в секторе C, в самом подземелье. И больше никакого иного мира не дано. Солнце, воздух, вода — это всё здесь, не оттуда.
Брин позвал меня:
— Что же вы?
— Очень интересная постройка, — ответил я. Глупая отговорка. На самом деле я почему-то хотел выбраться обратно. Вызвать Osprey — и чтоб только и видели меня.
Мимо нас сновали сотрудники. Одни были одеты в лабораторные халаты, другие же носили обычное штатское. Некоторые торопились. Кто-то, уткнувшись в планшет, не замечал идущих перед собою людей и каждый раз, наталкиваясь на кого-то, бубнил «прошу прощения» и шёл дальше. Жизнь текла своим чередом, отделённая от внешнего мира. Здесь царила своя сутолока, своя суетливая атмосфера бесконечной работы.
Я подошёл к Брину.
— С вами всё хорошо? — спросил он. — Вам нужна медицинская помощь?
— Всё в порядке, — ответил я. — Приступим к делу. Начнём сразу же отсюда, с «Биокупола».
Уоллес кивнул.
«Биокупол» — один из новейших комплексов «Чёрной Мезы». Поначалу, когда в секторах C и комплексах «Гамма» и «Лямбда» проводили исследования по квантовой гравитации, эта часть исследовательского центра пустовала: фактически здесь была только площадка для вертолётов. Со временем понадобилось отдельное место для хранения и изучения «образцов». Также в горах была сооружена отдельная гидроэлектростанция, построили энергетические блоки, трансформаторные будки; прошлые входы и выходы в «Чёрную Мезу» начали баррикадировать или вовсе замуровывать. Когда стало ясно, что исследовательская деятельность центра выходит далеко за рамки «скромных результатов», возникла необходимость создать из списанной ракетной базы современный город-крепость.
Тут люди живут по-другому, в ином темпе — и сколько бы раз я сюда не прибывал, никогда не мог привыкнуть к нему. Как будто я оказывался на другом полушарии Земли. Да и другие сотрудники, скорее всего, только делают вид, что умеют жить взаперти. В рапортах медработников немало внимания уделялось возрастающим время от времени случаям паранойи и депрессии. Крайне редко дело доходило до психозов. Администрация старалась как-то облегчить жизнь сотрудников, сооружая и обустраивая места отдыха и культурного досуга.
Мы с Брином подошли к широкой, полукруглой стойке информации, за которой сидели несколько операторов. Уоллес сказал что-то одному — девушке лет двадцати пяти. Она что-то ответила, а затем передала сообщение по внутреннему каналу связи. Брин повернулся обратно ко мне:
— Хочу предупредить о нашем визите.
— Хорошо.
Он дурачится, только и всего. Ведь прекрасно знает, что и без него я могу обойти и осмотреть все закоулки «Чёрной Мезы», будь то «Биокупол» или старые разгрузочные бараки.
— Пройдёмте.
Мы поднялись на второй этаж, откуда с балкона был виден весь холл. Здесь располагались рабочие кабинеты заведующих лабораториями.
— Добрый день, доктор Брин.
— Добрый день! — отвечал администратор.
Меня не приветствовали. В «Чёрной Мезе» я считался невидимкой, и пока сам не подойду к служащему, чтобы поинтересоваться некоторыми аспектами жизни исследовательского центра, со мной никто говорить не будет.
Нам предстояло спуститься на несколько уровней ниже. В хранилище.
— Что ж, доктор Брин, моё начальство хотело бы знать, как обстоят дела с добычей материала?
— Ну, — он шумно вздохнул, — скажем так, работа идёт без проволочек, но напряжение растёт. Сами понимаете, доставка груза — уже само по себе смертельное занятие.
Я помню, как во время прошлого посещения «Чёрной Мезы» из медицинского отсека «Лямбды» поступало всё больше и больше сообщений о новоприбывших раненных и убитых. Рейды в Зен осуществлялись ежемесячно: группа, состоящая из облачённых в защитные костюмы типа HEV научных сотрудников и отряда хорошо вооружённых HECU, отправлялась в «пограничный мир» за новыми образцами почвы, горных пород, руды. Конечно, самый большой интерес представлял животный мир Зена, а также неизвестного происхождения кристаллы, с помощью которых «Чёрная Меза» и дальше могла продвигаться в изучении технологий телепортации. Что интересно, в самом «пограничном мире» присутствует «нечто», препятствующее дальнейшему изучению данного мира. Учёные до сих пор спорят, что это — разумное существо или какое-то подобие энергетического «центра». В любом случае, пока это «нечто» там, планы колонизации и терраформирования «пограничного мира» — только планы.
В недрах «Биокупола» установлены вентиляционные генераторы: чем ниже уровень комплекса, тем холоднее воздух. Я практически озяб.
— Уже хотите обратно на поверхность? — Брин словно читал мои мысли.
— Было бы неплохо. Но продолжим разговор. Вы сказали, напряжение растёт?
— Да. Видите ли, аборигены стали куда агрессивнее. Если раньше случаи гибели участников экспедиции относились к чему-то экстраординарному, то за два последних рейда мы потеряли убитыми девять человек. Пятеро учёных и четверо военных. Люди выступают против следующей экспедиции.
— Сколько у вас материала?
— Достаточно. И живого материала тоже.
— Ясно.
Хранилище представляло собой сеть лабораторий с собственной транспортной системой. В резервуарах из высокопрочных материалов содержались твари из Зена. Когда я увидел их в первый раз, то испытал непреодолимый животный страх. Что говорить о людях, которые здесь работают? Наверняка у них здорово закалены нервы. Скажу честно, за свою жизнь я повидал немало, но то, что содержал в себе «Биокупол», было страшнее любого кошмара.
Мы вошли в одну из лабораторий. Работа кипела. Сотрудники постоянно отдавали друг другу поручения, не обращая на нас внимания. Подошёл заведующий лабораторией:
— Добрый день, доктор Брин! Как вас занесло сюда?
— Хочу посмотреть, как проходят исследования.
— Очень плодотворно. Вот, пройдите. Это удивительно!
Мы подошли к цилиндрическому стеклянному резервуару, вытянувшемуся от пола до потолка. В лаборатории стоял страшный шум; генераторы и радиаторы издавали непреходящий гул, сам воздух будто едва заметно подрагивал от их усилий; кругом стоял приглушённый свист нескольких десятков куллеров и треск непрестанно работающих процессоров; в носу чувствовался кисловатый запах озона. Один сигнал следовал за другим, и сотрудники каждую минуту передавали друг другу новые данные.
— Смотрите!
За толстым стеклом находилось антропоморфное существо со сгорбленной, худой фигурой и непропорционально большой головой, которую украшал один огромный красный глаз. Трудно сказать, имелся ли у этого существа рот — во всяком случае, там, где он должен находиться, из кожи вылезало несколько коротких клыков. У существа также были длинные, тонкие руки, оканчивавшиеся двупалыми ладонями, а вот ноги являлись мощными, короткими, ступни же — широкими. Оно смотрело на нас и медленно качало головой, будто раздумывая, что может сказать нам.
Такие твари и есть «аборигены» Зена. Они и ещё одни существа, которых учёные в «Чёрной Мезе» назвали «пехотинцами», занимались в «пограничном мире» охраной тех самых кристаллов, которые были необходимы команде «Лямбда» для продолжения исследований. Что могла бы значить усиливающаяся агрессия?
На руках и на шее пришельца висели зелёные металлические браслеты: они переливались изумрудным блеском, и в этом блеске чувствовалась какая-то нагнетаемая в них энергия.
— Мы провели несколько тестов. Странно, но до этого эти существа «молчали», — говорил Максвелл. Это был высокого роста мужчина пятидесяти лет с глазами ребёнка, постоянно чем-то увлечённого.
— Что значит — «молчали»? — спросил я.
— Начнём с того, что с недавнего времени они, — заведующий показал на инопланетянина, — не проявляли никакой психофизической активности в закрытых пространствах. Так, в Зене между ними устанавливался постоянный телепатический контакт, обусловленный интенсивной передачей высокочастотных волн. Но неделю или чуть меньше назад они стали испускать подобные «сигналы», находясь здесь, в «Биокуполе». И, как ни странно, они пытались наладить контакт с нами.
Брин скрестил руки на груди и нахмурился.
— Интересно.
— Да. Так вот. Сперва нам удалось расшифровать их сигналы и установить, как называть этих существ. В Зене они зовутся «вортигонтами». Во-вторых, они, как оказалось, принадлежали к какому-то очень мощному культу, поскольку, когда «говорит» один вортигонт, за него говорит почти весь его род. Центр их ментальной активности не находим из-за того, что, по сути, здесь ведётся речь о некоем поле, ноосфере, находящей свою конкретную данность в каждом вортигонте. То есть их культурная проекция воплощается в каждой особи — и каждый раз как бы заново, когда начинается «речь».
Я присмотрелся к вортигонту. Вероятно, если наладить с этим существом разговор, можно узнать, из-за чего они стали чаще нападать на сотрудников «Чёрной Мезы».
— Что вы скажите о «существе», Максвелл? — спросил Уоллес. Под «существом» он имел в виду тот самый парадокс, который и мешает дальнейшему изучению Зена.
— Своевременный вопрос, доктор Брин. Потому что об этом вортигонты тоже нам говорят. В их речи улавливается довольно-таки странное слово — «ничто». Не могу точно сказать, но скорее всего, под «ничто» следует понимать особого рода экспансию внутри самого существования рода вортигонтов. Проблема в том, что эта ментальная целостность, которая каким-то образом напоминает биологическую цельность грибной системы, когда один гриб причастен ко всей системе, состоящей из особей его вида, вмещает в себя наиболее полное представление о мире. То есть, когда цельность индивидуализируется в одной особи, она вместе с этим внедряет собственную модель восприятия. Но когда вортигонт говорит о «ничто», то он имеет в виду что-то, принципиально не интегрируемое в данную модель. «Ничто» их заставляет что-то делать, заставляет разрушать, убивать, нападать.
— Хотите сказать, что они… в неволе? — спросил я, отвлекшись от существа.
— Да, скорее всего, — ответил заведующий. — Вортигонты не могут идентифицировать то, что никак не подходит их культу. Они боятся его и знают, что у этого «ничто» достаточно сил, чтобы уничтожить их. А сделать это и просто, и сложно одновременно. Поскольку ни один вортигонт не отделим от ментальной целостности, то вполне возможно изъять её у них, чтобы весь их род погиб. Но, как я уже говорил, она не имеет центра. То есть уничтожение что ни на есть прямое — геноцид. Убить всех до последнего, чтобы уничтожить то, что поддерживает в них жизнь и… эту их странную способность.
«Странной способностью» у вортигонтов являлось умение генерировать в собственном теле высокий заряд электротока. Они могли сделать это как самостоятельно, так и «подпитываясь» от объектов окружающей среды. Я читал в протоколах экспедиций, как пришельцы «вбирали» в себя заряд батарей, которые члены экспедиций брали с собой в Зен для поддержания связи с «Чёрной Мезой». Подобные приборы также выполняли роль «маяков», и если такого с собой не было, возвращение в исследовательский центр становилось трудновыполнимой задачей, поскольку вновь сконструировать квантовый тоннель без точных координат означало открыть проход в совсем другом месте, в ином пространстве самого Зена. Я провёл очень много времени за просмотром досье, протоколов и сводок. Исследования, проводимые здесь, с преуменьшением можно было назвать «прогрессивными». Сперва деятельность исследовательского центра ориентировалась на нужды министерства обороны, а также министерства энергетики, но как только открыли Зен, «Чёрной Мезе» выдали больше средств, на строительство «Биокупола» в частности, а мои посещения стали более частыми.
Я посмотрел на Брина. Он не сводил глаз с вортигонта. Могло показаться, что администратор испытывает какое-то недоверие к этому существу. Хотя о какой симпатии-антипатии могла идти речь, когда перед ним стояла просто очередная форма жизни, лишённая какого-либо разумного зерна? Но после слов Максвелла Уоллес сильнее помрачнел. Глаза администратора налились сталью. Будто вортигонт мог что-то сказать, что скомпрометировало бы Брина.
Вдруг пришелец резко поднял передние конечности (или всё-таки руки?) над собой и обрушил их на стекло; оно сдержало удар, вздохнув, словно на него уронили баллон с водой. Вортигонт взвыл, по-звериному изогнув голову.
— Что? Что он делает?
Брин отпрянул от резервуара, я же, не шелохнувшись, стоял на месте, продолжая наблюдать за существом. Максвелл тем временем кинулся к панели управления.
— Чёрт возьми! — услышал я. — Он зовёт своих сородичей! Только… только что он говорит?
Вортигонт взвыл ещё раз. На сей раз звукоизоляция не выдержала, и по лаборатории слабым эхом прокатился утробный вой, похожий на то, как кит издаёт рык в океанской глубине.
— Будет что рассказать начальству, — сказал я. Брин только тихо ответил:
— Конечно.
Что у него на уме?
Успокоившись, вортигонт отошёл к задней стенке и опёрся на неё.
— Само это «ничто» мы для простоты окрестили «Нихилантом». Чтобы хоть как-то персонифицировать эту трудность. Надеюсь, вортигонты нам подробнее об этом «расскажут».
— Хорошо, Максвелл. Продолжайте. Видимо, я вовремя зашёл к вам.
— Да, весьма, доктор Брин, — улыбнулся заведующий.
— Как будет известно что-то ещё, срочно свяжитесь со мной. Ясно?
— Конечно.
Мы вышли из лаборатории. Было так холодно, что я почти не чувствовал кончиков пальцев.
***
Как только экспедиция возвращалась с рейда, добытые кристаллы тут же отправлялись в лаборатории аномальных материалов, которые располагались в секторе C. Там же находились тестовые камеры, где кристаллы испытывали под воздействием радиации, бомбардировкой фотонов и прочим. Как и в комплексе «Лямбда» и «Биокуполе», в секторе C работала группа учёных, которым необходимо было пройти инструктаж и подготовку к эксплуатации костюма HEV. Также HECU обучали их навыкам стрельбы и ведения боя, поскольку эти три сектора обладали наивысшим уровнем секретности, и в случае нападения или вторжения «Лямбда», «Биокупол» и сектор C практически превращались в автономные крепости. Все исследования, проводимые в этих зонах — тайна, даже для тех, кто работает в остальных частях «Чёрной Мезы».
Но прецедентов вторжения или нападения ещё не случалось, хотя и по сей день в секторе A проходят тренировки. Я слышал жалобы сотрудников, которые только и повторяли, что поступали на службу в «Чёрную Мезу» не для того, чтобы ползти гуськом или палить из автомата. Впрочем, кому-то это даже нравилось.
Брин сказал, что назавтра запланировано тестирование одного образца, качество которого сильно отличается от всех прочих, добытых ранее.
— Его структура нестабильна: неизвестно, как в реальных условиях он отреагирует даже на слабое воздействие, — говорил администратор. — Но в расчётах цифры ненамного превышают норму.
— Что значит «превышают норму»?
— Понимаете, есть гигиена. Она бывает разная, в данном случае мы говорим о каком-то особом её виде, когда нарушение нормы влечёт за собой обвал всей системы. Вы знаете такое явление, как каскадный резонанс?
— Слышал. Мне рассказывали ваши коллеги.
— Ну вот, теперь представьте, что этот каскадный резонанс может и в самом деле произойти. Прежде всего, это неконтролируемый процесс. Абсолютно. В «Лямбде» мы ценой огромных затрат кое-как управляемся с изменениями и искривлениями пространства, в то время как в каскаде эти изменения перманентны и необратимы. То есть так называемые порталы могут быть сгенерированы в любой точке. Любой точке «Чёрной Мезы», любой точке нашей планеты. К тому же мы ещё не знаем про «Нихиланта». Вполне возможно, что в Зене есть технологии или вообще условия для сохранения устойчивости самого резонанса.
— Хотите сказать, спровоцировать разрушение и заставить разрушаться дальше?
— Да. Но я говорю не о фактическом разрушении. Реакции будут касаться условий. Условий нашего пространства, каким мы его знаем, трёхмерного. Эффект телепортации, открытый в «Чёрной Мезе», зиждется на том, что мы можем формировать другие конфигурации условий таким образом, чтобы, пребывая в одной точке, тут же оказаться в другой. Зен просто открыл нам глаза…
— Доктор Брин, меня интересует пока что одно. Вы знаете, что этот образец нестабилен…
— Нестабильность структуры объясняется только чистотой его химического состава, — отрезал администратор.
— Да. Но ведь есть риск резонанса.
— Нет. Заверяю вас, что никакого риска нет. Ну, грозу вызовем в Оклахоме! — Уоллес засмеялся.
— И всё же.
— Это наука. Наука невозможна без рисков.
— Хорошо. Кто руководит завтрашними испытаниями?
— Профессор Вэнс. Вы знаете его, не так ли?
— Да, знаю.
— Вот и прекрасно. Что ж, до завтра. Спокойной ночи.
Был вечер. Во всяком случае, так говорили часы. Я находился на административном уровне, который залегал глубже всего в скалистых породах; инженеры пошли на такой шаг, чтобы обеспечить управленческому сектору естественную защиту в виде горного массива. На случай атомного удара, например, или другого нападения. Здесь постоянно горит свет люминесцентных ламп, отсюда нет прямого выхода на поверхность. В воздухе кружит аромат затхлости; он становится уловимым, когда ты уже и не стараешься отогнать от себя мысли, что буквально закопан под несколькими метрами скальных пород.
Я решил побольше узнать о завтрашнем эксперименте. Судя по всему, несмотря на то, что это должно было стать рядовым испытанием, какие всегда проходят в секторе C, подобное событие заставляет волноваться многих. Когда Брин говорил с доктором Розенбергом, тот от слова к слову постоянно напоминал об опасности такого мероприятия. Администратор хочет испытать образец сразу на максимальных настройках антимасс-спектрометра. В то время как даже при стандартном воздействии в рентген-камере кристалл выдаёт неустойчивый спектр излучения.
Найдя кабинет Ричарда Келлера, обнаружил, что он закрыт. У Вэнса тоже был заперт. Я отправился на стойку информации при входе в сектор D.
— Добрый вечер, — обратился я к оператору. — Позвольте, я займу ваше место. Можете пока пойти выпить кофе.
Оператор встал из-за стойки и исчез в направлении столовой. В это время я вошёл в базу данных.
Образец, о котором говорили учёные, в документах проходил под номером GG-3883. Доставлен три дня назад экспедиционной группой, которую возглавляла старший научный сотрудник комплекса «Лямбда» Джина Кросс. Примечания: «даже при отсутствии прямого воздействия кристалл генерирует сильное электромагнитное поле». Испытания в тестовой камере назначены на 16 декабря в 8:30 по Гринвичу. Старший руководитель — профессор Илай Вэнс. Оператор тестовой камеры — доктор Гордон Фримен.
Скорее всего, Брину известно несколько больше, чем остальному штату учёных, и он делает всё, чтобы так и продолжалось. Вплоть до завтрашнего дня.
Я покинул административный комплекс, сев на монорельс в сторону третьего уровня, где находились общежития.
***
Мне выделили десятую комнату, неподалёку от библиотеки. Комплекс проявлял огромную заботу к персоналу: комнаты в общежитиях больше походили на квартиры — с двумя-тремя комнатами, собственной ванной, туалетом и кухней. У меня оказалась маленькая комнатушка с агитирующим плакатом «Чёрной Мезы» напротив входной двери.
Ради будущего всего человечества.
Звучит неплохо, особенно когда можешь отдавать такие распоряжения, какие будут угодны твоим планам.
Я положил кейс на стол, вытащил из него пистолет и документы. Также я проверил бронежилет: он был прикреплён изнутри верхней крышки кейса. Новая разработка. Тонкий кевлар. Крепкие стяжки. Небольшого веса по сравнению с бронежилетами прошлого поколения. Хороший вариант для моей профессии. За всё время командировок в «Чёрную Мезу» мне ещё не приходилось прибегать к силовым методам решения проблем, но почему-то мои недобрые предчувствия, которыми я мучился ещё на борту Osprey, не исчезли, а только усилились. Я снял пиджак, повесив его на спинку стула, включил ноутбук и сел за стол.
«Защищённый канал связи. G…» Я остановился. С сообщениями штабу пока торопиться не стоит. Наблюдая за тем, как мигает в конце строки ползунок, я думал о завтрашнем дне, о том, что может случиться. Меня мучили сомнения; появился страх. Стало смешно, когда я не смог вспомнить, когда в последний раз боялся. Когда испытывал ужас сродни этому — давящему, тихому, не сбивавшему с ног, но застилавшему глаза и здравый рассудок. Чёртовы предчувствия. Их не отделить от дешёвого наваждения.
Я закрыл ноутбук. Собрал кейс. Вытащил из пиджака пропуск. Надо наведаться к доктору Вэнсу. Наверное, он уже вернулся с работы.
