Можжевельник

Луна скрылась за облаками, темнота укутала степь. Холодный ветерок взъерошил волосы, прошелестел по траве. Вдалеке отрывисто и тревожно прокричала птица, к ней присоединилась ещё одна. Гарри ленился идти в шатёр. Подложив под голову руки, он лежал на земле и моргал всё медленней и медленней; сладкая тяжесть наполнила веки, ночь водоворотом закружилась вокруг… Тьму рассёк серебристый росчерк, и на траву вступил белый олень. Меж рогов будто запуталась луна — так ярко они сияли. Гарри немедленно вскочил на ноги. Олень наклонил голову, присматриваясь. В бездонных чёрных глазах отражались звёзды. Было тихо. Ни шелеста ветра, ни треска ночных кузнечиков. Душный тёмный воздух обволакивал, будто мёд бестолковую муху. Олень едва заметно качнул головой, Гарри проследил взглядом, посмотрел поверх рогов. Юг лёг перед ним как на ладони. Удивительнейшим образом он видел всё: крохотные селения, разбросанные меж поредевших лесов; города большие и маленькие, лепящиеся к берегам иссушенных рек; худых, обречённых людей; полумёртвых дриад; поредевшие стада кентавров; отощавших волков. А далеко, за неровной грядой гор, за острыми скалами, меж тёмных морских волн пульсировал ослепительный, болезненный свет. Олень встал на дыбы и с силой ударил передними ногами о землю. Не сразу, но вскоре Гарри услышал песню. Она была немного похожа на ту, что приснилась ему в первую ночь, и на ту, что беззвучно мурлыкала старая женщина подземного озера, и на ту, что давным-давно перед сном напевала ему мать. Пение становилось всё громче и громче, звук лился, казалось, со всех сторон. ...Земля вздохнула, будто кошка потянулась. Встрепенулись птицы, снимаясь с мест. Вскинули головы лесные звери. Раскрыли тусклые глаза духи леса, озёр и рек. Гарри скорее почувствовал, чем понял, как что-то невидимое, огромное, сдвинулось с места. …Песнь отчаянно зазвенела, затрепетала на одной ноте. Незримая сила вздыбилась, задрожала и рухнула. Земля содрогнулась, сбрасывая оковы. Остро запахло можжевеловым дымом. Гарри закричал. И проснулся. Яркое солнце ослепляло. Перед глазами расплывались золотые круги. Сощурившись, Гарри разглядел обласканную нежными лучами траву. Над головой в вышине трепетали зелёные сосновые ветки. Ветки? Гарри резко сел. С живота и груди посыпались сухие жёлтые иголки. Отряхиваясь, он осмотрелся. Лес — куда ни глянь. Высокие и строгие сосны, тонкие и пугливые берёзки, пышные и мрачные ели, суровые и мощные дубы, пушистый и щетинистый орешник. Меж деревьев носились быстроногие фавны, лисы гонялись за своими хвостами, белки прыгали с ветки на ветку, диковатые девушки с длинными спутанными волосами вели хоровод. Звенел ручей, звонко щебетали птицы. Ни на кого не обращая внимания, Доунан деловито сновал около висящего над огнём котелка. Костёр трепетал, выбрасывая длинные языки пламени. — Проснулся! — громко сказала Морган. Гарри вздрогнул и оглянулся — она сидела позади него. В длинных волосах запутались иголки, трава и, кажется, шишка. — Полдень скоро, а ты всё спишь и спишь, — недовольно проговорила она. — И будить тебя нельзя. — Почему? — Не знаю, — вздохнула она. — Они мне ничего не сказали. Пришли, запретили тебя будить, а сами развели тут пляски. Гарри встал. Лес замер. — Приветствую Юг, — проговорил Гарри и поклонился. — Приветствуем верховного короля! — прошелестели деревья, ликующе пропели птицы и звери, звонко прокричали дикие девы. Они ринулись к нему, как к давно потерянному другу. А может так оно и было. Гарри обступили со всех сторон, каждый норовил прикоснуться рукой ли, носом ли. Нежно пропела флейта, весело зазвенела скрипка, радостно прогудел бойран. Ноги запросились в пляс. Девушки схватили его за руки. Гарри прыгал, скакал и, кажется, даже пел, пока у него не перехватило дыхание, а губы не потрескались от жажды. Обессилев, он упал, раскидав руки и ноги в разные стороны. Но ни звери, ни птицы, ни дикие девушки не остановились. Зелёное небо качалось над головой, оживший и обрётший человеческий облик лес танцевал, взявшись за руки. Берёзы заливисто хохотали. Кряжистые дубы тяжело и важно переступали. Орешник задорно тряс пушистой головой. Сквозь шум и гам до Гарри донеслось недовольное бурчание брауни: — Кому, спрашивается, варил? Знал бы, не торчал весь день у котла. А то сначала — завтрак, так он его проспал. Потом обед — так он его протанцевал. Уж вечер на носу, а он даже крошки во рту не держал. Уморите вы мне короля, как я господину Люмьеру в глаза смотреть буду? Гарри рассмеялся. — Пойдём, оруженосец мой несчастный, — проскрипел он, слова с трудом рождались в пересохшем горле. Гарри и в самом деле протанцевал остаток утра и весь день. К тому времени, когда он добрался до уютно потрескивающего костра, длинные тени легли на землю, причудливо перемешиваясь с полосами света. Свернувшись калачиком, Морган дремала чуть поодаль. Гарри сходил в шатёр, принёс одеяло и подушку. Накинув одеяло на наяду, он бросил подушку около костра, а затем сел, удобно вытянув ноги к яркому огню. Сил не было, будто его выпили до дна, но он не чувствовал себя измотанным — блаженная и неопределённая истома наполнила мышцы. Гарри лениво жевал хрустящий, промасленный кусочек хлеба и вполуха слушал, о чём пел лес. Иногда сознание странно уплывало, иногда мурашки бежали по коже, иногда ему казалось, что все это ему снится, но ветер гладил холодными пальцами, и морок уходил. Захмелев от сытости и усталости, он не сразу почувствовал неприятный, острый укол в груди. То царапалась, пробудившись, стрелка. Радостное томление схлынуло вмиг. Гарри вскинулся, нервно заметался вокруг костра. Он не знал, за что схватиться, что предпринять. — Надо… Надо лететь! — проговорил он, прижимая подушку к груди. Доунан тяжело воздохнул, поднялся и неохотно пошёл к шатру. — Зачем? — спросил кто-то из травы. — Надо спасти Тома! — воскликнул Гарри, бросая подушку. — Он ваш принц. Принц Юга. Я потерял целый день! — Зачем нам принц, когда у нас есть король? — рассмеялся таинственный голос, нежный и густой как мёд. — Так… — только собрался вознегодовать мальчик, но не успел. — Желание короля — закон, — прогрохотало сверху. Гарри осторожно поднял голову — необычайно высокий и мощный дуб яростно трепетал листвой. — Велел спасти — значит, надо спасти! — Но зачем? — удивился голос. Он говорил так, будто в глубине его гортани пели невидимые струны. Перед мысленным взором пронеслось видение, и да — трава колыхнулась, из тёмных нитей сумерек соткалась полосатая кошка. Она дёрнула хвостом, повела плечом и легко запрыгнула на подушку. — И так хорошо. — Тебе бы только есть да спать! — рассердился дуб. — Тебе бы только стоять да нежиться на солнышке, — в тон ему ответила кошка, калачиком свернувшись на подушке. — Я не стою, как видишь, — дуб демонстративно отошёл на шаг назад. Кошка дёрнула ухом. — Том, — напомнил Гарри. — Мой друг. Ваш принц. Надо спасти. — Том — это мальчик? Темноволосый, тощий? — не открывая глаз, спросила кошка. — Да! — ответил Гарри. — Я видела его. Он вчера ночевал в деревне. — То есть он недалеко? Мы сможем его догнать?— прокричал Гарри, прыгая от радости. У кошки затрепетал кончик хвоста. — До деревни недалеко, но они оттуда ушли рано утром. Линт сильный, он далеко их уже увёз. Линт — это конь, — пояснила она. — Ночью мы с ним перемолвились парой слов. Он присматривает за твоим приятелем. Как может. — Но что же делать? — Гарри сел на землю, рука невольно легла на кошачий загривок, пальцы скользнули вдоль гладкой, сильной спины. Она вздрогнула, напряглась, но спустя миг расслабилась. А его словно ударило слабым разрядом тока: он узнал её имя, хоть она его и не называла — Гата. Из глубины танцующего леса вышла девушка. Она могла быть сестрой леди Фиби, только кожа её была белая с едва различимыми узкими тёмными полосами. Откинув назад кудрявые светло-зелёные волосы, она встала на колени и взяла Гарри за руку. И её имя он узнал. Как и то, что она властвует над лесами на юге, как леди Фиби — на севере. — Леди Берта, — когда он взглянул на нежное лицо, губы неудержимо растянулись в улыбку. — Приветствую. — Приветствую, мой король, — улыбнулась она в ответ, затем склонила голову и поцеловала тыльную сторону ладони. — Я не ваш король, — грустно ответил Гарри. — Мой, — мягко возразила она. — Как иначе вы бы узнали моё имя? И лишь когда леди Берта выпустила ладонь из рук, в сознание вломилось, что и Гата, и дуб звали своим королём его, Гарри. Мисс Ходж рассказывала, что раньше День всех святых назывался Самхейном, и в этот день кельты отмечали поворот со светлой половины года на тёмную. Гарри не знал, когда именно он попал в Королевство, но в его мире это был Хэллоуин. ...В лесу Кэр-Аррианрод коронуют принцев. Ночь перед Самхейном принадлежит королю зимы... Он провёл пальцами по левой ладони. На ней не осталось шрама — дыхание Селены исцелило. Ножницы, кажется, так и валяются где-то на дне рюкзака, если Доунан их не выкинул. Он обронил кровь в лесу Кэр-Аррианрод накануне Самхейна, и в ту же ночь стал королём зимы: Север принял его. ...Сердце его в тебе… В тебе течёт сила короля Юга. В тебе есть наша магия... Картинка в голове сложилась как пазл. Судя по всему, он так глубоко и надёжно связан с Томом, что даже Юг признал его как своего короля. «Вот он обрадуется. Украл его трон, а ведь даже не собирался», — мрачно подумал Гарри, а вслух сказал: — Но Тома всё равно надо спасти. — Конечно, надо, — согласилась леди Берта. — К утру как раз наберём сил, а вы восстановитесь. Тогда и двинемся в путь, — заключила она. Как громом поражённый, Доунан застыл над свёрнутым в тугой ком шатёр. — Давайте на него поглядим? — предложила она, заметив, что Гарри повесил нос. — Если рядом есть деревья, то мы его увидим. Леди Берта повела его в глубину танцующего леса. Гата осталась лежать на подушке, брауни — тосковать над сложенными вещами. Юг будто бы говорил с ним. Пока его слова было трудно понять, как лепет ребёнка. Гарри вдохнул в него жизнь, поделился силой. Одна ночь, один день и пламя пробудившегося волшебства охватит земли от Кэр-Аррианрод до Драконьего моря, и злое колдовство, разделяющее Север и Юг, падёт. Они наконец воссоединятся. Два брата, что вечно спорят друг с другом, но не в силах жить порознь. Стоило лишь ещё одну ночь провести в Кэр-Аррианрод, он бы услышал и Север, и Юг. Дриада мягко взяла его лицо в ладони. Гарри послушно поднял взгляд, скользнул в глубину тёмно-зелёных глаз. На мгновение он увидел себя со стороны, леди Берту, деревья, костёр, Морган, Гату, дремлющую на подушке, Доунана у вновь раскинутого шатра. А затем стрелка дёрнулась в груди, и он оказался внутри измождённой рощи. Берёзы вздрогнули, задрожали сухими ветвями. Том стоял в свете лунных лучей, просачивающихся сквозь переплетённые кроны деревьев, и держал в руках охапку тёмного хвороста. Влажная чёлка прилипла ко лбу, ресницы слиплись, промокшая одежда облепила худое тело. — Том, — позвал Гарри, и тут же отпрянул, ослеплённый сердитым светом, вспыхнувшим перед глазами. Он упал в крепкие объятья дриады. Деревья недовольно зашумели. Гарри с удивлением различил сквозь гомон, что они, оказывается, обиделись за него. — Все в порядке, — поспешно сказал он. — Только глаза жжёт. — Потерпи, — мягко попросила леди Берта. — Скоро пройдёт. — Что это было? — Рабский браслет, — помедлив, ответила она. — С ним не сбежишь и не подумаешь плохо о хозяине. Гарри послушно выпил предложенную чашку пряной воды. Леди Берта мягко гладила по спине. Откуда-то появилась Гата и забралась на колени. Он немедленно запустил пальцы в короткую жёсткую шерсть — кошка довольно замурчала. «Не беспокойся, — шепнул кто-то. Не так, как Магнус — его присутствие обжигало, — а мягко, едва ощутимо, будто прикосновение пёрышка, или… Гарри посмотрел вниз, на дремлющую кошку. — Младшие сёстры Берты освободят твоего мальчика от магии браслета».