Половина бесконечности

      Один литературный герой был уверен, что любовь живёт три года, и это правило столь же вечно и непреодолимо в природе, как закон сохранения энергии*. Но Фредерик Бегбедер всё же не смог оставить всё столь безнадёжным — в той же его книге можно найти одну очень хорошую и, наверное, правильную мысль:       «Три года живет та любовь, что не штурмовала вершины и не побывала на дне, а свалилась с неба готовенькая».       Аомине никогда не увлекался современными французскими писателями. Но он точно мог поделиться своей правдой: три года — это рубеж. Граница, переходя которую, теряешь розовые очки, но понимаешь, что человек, с которым ты был всё это время, действительно твой, и вы уже принимаете какие угодно закидоны друг друга. Три года вместе — это знак того, что вы сможете быть друг с другом и дальше. Ведь не зря же цифра «три» очень похожа на половину символа бесконечности.       Их отношения с Кагами уже почти добрались до этой заветной отметки. И это был отличный повод довольно оскалиться, вспоминая, как никто не верил, что это сумасшедшее соперничество на баскетбольной площадке, с которого всё началось, может превратиться в крепкие отношения. И Аомине, ещё не открывая глаз, действительно победоносно улыбнулся, поворачиваясь на бок и закидывая ногу на бедро ещё спящего и расслабленного Тайги.       Кагами что-то пробормотал во сне, чувствуя такое бессовестное посягательство на своё тело, но Аомине это только раззадорило. Он уткнулся носом в загорелое плечо, чувствуя ещё острый запах секса — воспользовавшись тем, что у них обоих в честь годовщины намечались выходные на целую неделю, они уже в первую ночь устроили изматывающий, но безумно приятный «трахомарафон», как окрестил это Тайга, только первую пару минут изображавший, как сильно трясётся за свою прекрасную задницу. Тут же припомнив, как Кагами чуть не скулил, желая насадиться на его член, Аомине не выдержал — скользнул пальцами по спине своего парня, оглаживая линию чуть выделяющегося позвоночника, а потом резко сжал пальцами упругую ягодицу, слыша, как Тайга, уже окончательно проснувшись, глухо выматерился:       — Придурок, только первый день, а я уже думаю, что сидеть нормально не смогу, — проворчал он, но Дайки только влажно поцеловал манившее его плечо:       — Тебе бы только посопротивляться, — пробормотал он, теперь поглаживая пальцами пока что вялый член Тайги, теплеющий под его прикосновениями. Вздрогнув, Кагами подался назад, вжимаясь ягодицами в его пах, и Дайки потёрся членом о ложбинку меж ними.       Кагами действительно всегда ворчал только для виду. И иногда по утрам, когда не хотел вылазить из-под одеяла и тащиться под холодный душ — в этом Дайки его почти всегда был готов поддержать, когда над ухом не звенел на все лады будильник. Но не теперь, когда они могут проваляться в кровати хоть целый день.       Аомине вжался носом в чужой загривок, делая глубокий вдох. Запах Тайги всегда словно обжигал ноздри и оседал приятной тёплой тяжестью в лёгких. Сегодня от него веяло и им самим, ведь ещё несколько часов назад Аомине вжимал его в себя так, что, казалось, под пальцами скрипела влажная от пота кожа. Не выдержав, Аомине мягко подмял сонного и не особо сопротивляющегося Кагами под себя, вжимаясь грудью в его горячую спину. Тот поудобнее повернул голову, поелозил щекой по подушке.       — Дай... — начал было он, но Аомине только со слабым: «Тсс», — прижал палец к его губам.       Размеренное тепло от Тайги накрыло пеленой, как пушистым одеялом, оглушало, и вряд ли сейчас Аомине смог бы услышать что-то, кроме собственного дыхания.       Кагами расслабленно прикрыл глаза, словно давал согласие на что угодно, что бы Аомине ни пришло в голову, и тот невесомо провёл пальцами по его приоткрытым губам, огладил контур, скользнул подушечками к тёплой щеке. Они научились этому совсем недавно — такой невинной, изучающей и неторопливой ласке. И это настолько ново, непонятно, столько неизведанных возможностей хранит в себе, что Аомине готов заскулить от нетерпения — если бы в горле не пересохло от странного волнения.       Такой покорный Кагами всё ещё непривычен, его так хочется изучить, понять, но страшно. Почему-то в такие моменты Аомине ощущает себя глиной — он с удовольствием плавится от размеренного тепла, когда, приподымаясь, проводит ладонями по широким лопаткам и замирает — боязно. Вдруг сделает что-то не так, и растрескается опалённая глина.       Кагами ведёт плечами, и спинные мышцы напрягаются под кожей. И ему тоже страшно — Аомине это знает. Он вновь наклоняется, прижимаясь лбом к коже меж лопаток, легонько на неё дует, и Кагами успокаивается — когда слепо находит на одеяле его пальцы своими и сжимает их, тепло, мягко и так послушно.       Как будто не знает, что самого Аомине это не успокаивает ни на каплю.       От этой тихой покорности ведёт, в запястьях ноют мышцы — как всегда, когда нервы натянуты оголёнными проводами. Аомине, немного сползая к краю кровати, вжимается губами в поясницу Тайги, трепетно слизывая с горячей кожи пару капель пота. Наверное, это его наркота, как и сам Тайга, такой раскрытый и готовый на всё.       Ягодицы у Тайги напряжённые. На левой алеет царапина и уже намечается синяк — да, ночью они трахались как пара диких зверей. Наверное, и правда одичали друг без друга за последний месяц, который у каждого выдался очень занятым и тяжёлым. Аомине нежно ведёт по царапине носом, спустя секунду зализывает её, и у Тайги вырывается рваный вздох.       Дико, всё равно всё получается очень дико, даже нежность у них выходит такой. Но Аомине всё равно вылизывает тонкую ранку, бередит засохшую кровавую корочку. Пальцами он водит меж неловко разведённых бёдер, щекочет кожу — местами нежную, а местами шершавую от его собственной спермы.       — Дайки, — голос Тайги звенит в ушах, обжигает нервы, и Аомине медленно переводит на него взгляд. Глаза Кагами поблёскивают, и на этот раз в них нет и тени сна. Нет и обманчивой покорности, только плавящее, дикое желание продолжать. Он приподнимается на локтях, и Аомине только закусывает губу, когда Тайга сгибает колени и раскрывается теперь уже полностью. Покорно поставляет зад под его прикосновения и утыкается лбом в подушку, беззащитно согнув шею.       Тонкая царапина на его бедре алеет перед глазами, и Аомине даже не может понять, может ли он моргнуть, или так и пялиться на неё, не в силах оторвать взгляд. Член уже давно налился кровью, и Аомине не удерживается — размазывает по головке выступившую вязкую каплю.       Он мажет липким большим пальцем по животу Тайги, прежде чем обхватить ладонью его член, такой же горячий и напряжённый, как у него самого. Кагами нетерпеливо толкается в его ладонь, дёргает бёдрами и возмущённо сопит, когда он почти сразу обрывает эту ласку. Он призывно разводит бёдра шире, и Аомине помогает ему — разводит ладонями ягодицы, не удерживаясь, давит большим пальцем на наметившийся синяк. Покрасневший после ещё недавнего секса анус манит взгляд, и Аомине заполошно облизывает губы, замечая, как на подрагивающих мышцах поблёскивает жемчужная капля.       Пару часов назад Кагами вырубился почти сразу, когда Аомине кончил в него. Наверное, даже сперма его внутри ещё не остыла. Аомине только хрипло стонет, представляя это — нежные, подрагивающие мышцы, всё ещё растянутые, готовые принять его член. Он медленно наклоняется к манящей его капле и осторожно слизывает её самым кончиком языка. Тайга дёргается от этих прикосновений, похоже, выстанывает его имя — слышно едва, теперь уже оглушает приятное сумасшедшее возбуждение.       Аомине жадно впивается в упругие ягодицы пальцами, разводя их ещё больше, пусть на чуть-чуть, но чтобы прижаться губами к мягкой покрасневшей коже меж ними. Даже немного прикусить, а потом зализать след этой совершенно дикой ласки. Капля слюны стекает аж до кончика подбородка, но Аомине даже не отвлекается, чтобы её стереть. Он усердно вылизывает подрагивающий анус, помогает себе пальцами, разводит ими горячие нежные мышцы и только глухо стонет, когда их обволакивает тёплая вязкая жидкость.       Тайгу трясёт дрожью так, что, кажется, его знобит. Он дышит хрипло, как после пробежки, и его даже чуть уносит вперёд, когда Аомине медленно входит в него членом. Он подхватывает его под грудь, расслабленно вжимаясь лбом в плечо. И, наверное, шепчет слишком нежное: «Тайга» — когда двигается медленно, размеренно и так по-необычному неторопливо. Колени у Кагами разъезжаются по простыни, и, похоже, теперь он тает, как податливая на тёплые прикосновения глина.       А потом он снова устало сопит, по обыкновению проваливаясь в сон почти сразу после оргазма. И Аомине даже немного этому рад — он ещё не готов к тому, что Тайга может увидеть, какое у него наверняка нежное сейчас лицо. Но увидит, всё равно когда-нибудь раскроет ещё одну маленькую тайну из тысячи тайн Аомине Дайки. Времени у них на это много — ещё целая бесконечность.