Пройдя через кривое зеркало смерти

Сквозняк, неизвестно как пробравшийся сюда снаружи, чуть всколыхнул бумаги, беспорядочно разбросанные по столу. Маленькая фигурка, сидящая рядом, лишь проводила листочки взглядом. А после чуть поплотнее укуталась в свитер с капюшоном — страшный холод ощущался буквально отовсюду. Мелодичный перестук колбочек в умелых пальцах стал уже любимой музыкой, серо-зелёные стены — любимой картиной. Хотя честнее было бы сказать «привычной» — ребёнок, сидящий на столе, ненавидел это место всем сердцем. Но умело скрывал недовольство за широкой ухмылкой, либо же за непроницаемым выражением лица. Взгляд невольно притягивала долговязая мужская фигура в плаще, которая сосредоточенно работала за столом, но дитя отводило взгляд. Ему не хотелось растить ещё больше ненависти в своей душе. Ему хотелось разобраться хотя бы в тех чувствах, которые есть сейчас. А этот мужчина… Мешал. Отвлекал. Неимоверно раздражал одним своим присутствием. Но сейчас ребёнок не был на своей территории, потому приходилось смириться с тем, что они оба здесь. — Ты сегодня особенно молчалив, — голос мужчины казался исходящим из старого телевизора — шипящий, будто с помехами, вкрадчивый, пытающийся выказать остатки эмоций. — Мне не о чем с тобой говорить, — фигурка в свитере дёрнулась, стараясь утаить в голосе ненависть, не дать ей даже малейшего выхода. Он только этого и ждёт. — Почему же? У нас всегда есть темы для разго-… — Нет, — это слово прозвучало резче, чем того хотелось бы. — Прекрати… — мужчина отложил колбочки и подошел к ребёнку, сидящему на столе. — Я же знаю, ты хочешь говорить. Почему бы тебе не излить свою душу мне? — Я… — он невольно отвёл взгляд и посильнее натянул капюшон. — Я не считаю, что душу достоин видеть открытой хоть кто-то, кто этой самой душе не дорог и не близок. — Но ведь мы ближе, чем ты думаешь, — высохшая рука аккуратно коснулась холодной щеки под капюшоном. — Ну же. Посмотри на меня и скажи, что тебя мучает, Санс. Острые плечи, укрытые тёплой тканью, вздрогнули. Так же как и голос, через пару минут произнесший: — Ты убил меня. Я не могу тебе верить. — Не называй вещи неправильно. Я сделал всё так, как-то было нужно, — мужчина покачал головой, словно желая, чтобы его собеседник сильнее почувствовал свою вину. Санс промолчал и попытался отодвинуться. Но сухая рука с силой вцепилась в его руку, сжимая и обозначая, что плоти под ней уже давно нет. — Гастер… Зачем тебе я? Зачем тебе то, что я могу сказать? — наконец, решился подать голос Санс. Как ему показалось, вопросы отдались эхом в каждой колбочке, отразились от каждой стены, прозвучали настолько жутко, насколько это возможно. Но собеседник не испугался, наоборот — его странное лицо исказила улыбка. — Мои эксперименты ещё не завершены, малыш. Я хочу понять саму суть монстров… суть того, что делает нас монстрами. А ты помнишь всё. Явно что-то окажется полезным, не находишь? — и глаз, похожий скорее на прорезь в маске, подмигнул хмурому ребёнку. Казалось, в комнате стало ещё холоднее. В глубине глазницы скелетика то и дело мерцал слабый голубой огонёк. Сансу действительно хотелось использовать свои новые силы и размазать этого учёного по стене. Но, к сожалению, Гастер был намного сильнее, и ребёнок это понимал. Да и любые проявления магии он тоже фиксировал для экспериментов… Наконец, в обоих глазницах зажглись ровные белые огоньки. Мятежная душа пришла в некоторое подобие равновесия. — Я буду говорить, — звонко разнеслось по всем коридорам подземной лаборатории. — Но я хочу… нет, требую, чтобы ты мне кое-что пообещал. Улыбка Гастера стала настолько широкой, что чуть ли не разрезала «маску» его лица пополам. Сансу даже послышался сухой треск костей. — Всё что угодно для тебя. Только говори… — и он вновь попытался коснуться чужого лица, на что ребёнок только мотнул головой, отстраняясь. — Мне нужен мой брат, — резко сказал Санс. — Я имею право хоть час в день проводить с ним. Если ты и дальше будешь держать меня здесь, внизу, взаперти, я всё забуду начисто, — ребёнок постарался нахмуриться как можно более натурально и сделать голос как можно более грозным. Но Гастер точно знал — не забудет. Несмотря на это он только кивнул, даже не пытаясь спрятать своё торжество от такого поворота событий. Маленькая фигурка вновь удобно устроилась на столе. Большая вновь подошла к столу и своим колбам, по которым вновь потекли неизвестные жидкости. Всполохи, временами плясавшие на экспериментаторском столе, заставляли кривиться в танце судорожные тени от этих двух фигур. — С чего мне начать? — Знаешь… — речь прервал очередной несильный всполох. — Начни в первой жертвы. Я хочу услышать всё в хронологическом порядке.. Мужчина услышал судорожный вздох. Те воспоминания, к которым сейчас обращался его ассистент, явно не приносили никаких хороших эмоций. — Хорошо… — наконец, раздалось за его спиной. — Ты знаешь, первая девочка всю свою жизнь ужасно боялась пауков…