Личное море для белой акулы

       Чарльз судорожно трет лицо ладонями, затянутыми в тепло темной перчатки. У него раскалывается голова, и, кажется, его знобит, но это не имеет никакого значения сейчас, сейчас нельзя выпить чаю с лимоном, закинуть в себя горсть таблеток, и лечь спать, и это его сильно расстраивает. Мышцы ноют, это, возможно, от физической нагрузки, но сейчас и это не важно. Единственное, что сейчас важно — заряженный дротиками со снотворным пистолет и сине-желтый кого-то из загонщиков, который с трудом, но все же натягивается на холодное мокрое тело.        — Если меня когда-нибудь спросят, какой день из моей жизни был самым отвратительным, я знаю, что отвечу, — мрачно бормочет он, откидывая с лица волосы и оглядывая пространство кладовки в поисках того, что могло бы пригодиться.        Все царапины и укус, сделанный, казалось бы, вечность назад, он обработал. Костюм для дайвинга нашел. Даже оружие смог себе найти. Но что-то Чарльзу все еще не давало покоя.        Вой сирены где-то несколькими метрами бетона выше отзывается болью в висках, и он кажется словно приглушенным ватой. Чарльз сидит в этой кладовой уже, кажется, час, и вот уже минут тридцать как его накрывают волны жара и холода, а кожа под обтягивающим костюмом болит, и безумно хочется спать.        — Черт, — почти рычит он, когда тупая боль в голове достигает своего апогея, и поднимается на ноги с деревянного ящика. У Ксавьера крайне сосредоточенный и серьезный вид, он подхватывает с блестящей стали стола пистолет, берет на всякий случай одну упаковку бинтов из аптечки и с решимостью, с которой, должно быть, отправляются на войну, выходит в залитый красным маревом аварийных ламп коридор.        Стены движутся, сирена кричит, здание стонет, а Чарльз упрямо шагает по серому, темному бетону, чувствуя, как озноб медленно отступает. Ксавьер мысленно вздыхает — неужели обойдется? Слабость в теле грузами висит на ногах и руках, но то, что обжигающего холода, идущего словно изнутри, нет, уже катастрофически здорово.        Когда Чарльз сворачивает в основной коридор и видит, как по полу медленно расползается вода, тянет к нему прозрачные, розоватые в свете ламп руки, он поджимает губы и сводит брови к переносице, резко меняя маршрут. У него осталось катастрофически мало времени, чтобы выбраться из «Акватики», и он не может его терять. Как только вода затопит второй уровень, все, что ему останется — наслаждаться тем, как его переломает о искореженный каркас лаборатории тоннами воды, которые просто разорвут Центр на части.        Когда Чарльз через очередные двери влетает в отдел местного камбуза, он скользит по мокрой плитке и растягивается на мраморных ступенях.        — Черт бы их побрал, — со злым весельем восклицает Ксавьер, поднимаясь на ноги и оглядывая помещение, по пояс ему затопленное водой. — И здесь успели. Наверняка пробили какую-то дверь на лестницу вниз. Как успевают? Их всего трое! Нет, серьезно, я уже готов поверить в К'Тулху.        Лампы мигают, но они целы, и здесь нет ни этого проклятого красного света «авариек», ни звука сирены. Выдыхает и, не вставая на ступенях, осторожно сползает по ним в воду, привыкая. Вода здесь мутная, беловатая, Чарльзу она не нравится, но выбора нет — возвращаться в медленно затапливающийся коридор катастрофически не хочется.        Он ступает по скользкому кафелю под водой, и вглядывается в белую муть. Он не уверен, что при следующей встрече Эрик не решит его сожрать, поэтому лучше не рисковать. Чарльз до боли в пальцах сжимает пистолет, и старается не обращать внимания на боль в глазах и мерный гул в голове. Сейчас он практически проклинает себя, трех своих подопечных и знакомство с Себастьяном Шоу. Ну, последнее в большей степени, даже не само знакомство, а того, с кем оно произошло.        Чарльз, конечно, очень любит свою работу, вроде бы, но сейчас он думает, что лучше бы в свое время пошел в театральный, нет, ну его же звали, сидел бы сейчас где-нибудь, да читал сценарии, готовился к съемкам, а теперь…        — Выживу — вернусь в университет, кафедра все еще ждет меня, с руками оторвут… И больше ни шага в ихтиологию… Не сиделось тебе, возомнил себя ихтиологом, — ругается сам с собой Ксавьер, не отрывая взгляда от плавающих кругом железных кастрюль. Разговоры с самим собой если не помогали, то успокаивали.        Открылась и закрылась железная дверь, к которой медленно, сквозь воду, шел Ксавьер. Это лишь небольшой плеск воды, движение, почти незаметное во всеобщем хаосе, но почему-то оно показалось Чарльз катастрофически важным. Течения тут нет, вода поднимается очень медленно, в коридоре, куда он идет, она явно не бурлит. Толкнуть дверь с той стороны невозможно — нечему просто. И Чарльз поджимает губы, вопрос крутится в голове, но никак не желает формироваться.        Плеск воды раздается где-то сбоку и Чарльз поворачивает голову, вскидывает пистолет. Да, не умеет с ним обращаться, но он уверен, что это не сложно. Он видел, как усыпляли акул Хэнк и Скотт, и наверняка сумеет это повторить.        Плещется мутная вода, но в ней не видно ничего, она плотная, белесая. Отвратительно.        Чарльз делает еще несколько шагов по направлению к двери, когда с той же стороны снова раздается плеск, а вопрос наконец-то сформировывается.        Что могло толкнуть тяжелую, металлическую дверь так, чтобы она открылась, со стороны, в которой только пустой коридор, полный воды?        Ответом Чарльзу служит медленно плывущий к нему и рассекающий собой воду черный плавник.        — Если меня когда-нибудь спросят, какой день из моей жизни был самым отвратительным, я знаю, что отвечу, — снова восклицает Ксавьер, рванув через воду к железному разделочному столу, забираясь на него.        Логан - о, да, несомненнно, это Логан — слишком массивный силуэт для того, чтобы оказаться Рэйвен, и слишком темный плавник, чтобы оказаться Эриком, — плывет к нему медленно.        — Разве что музыки из «Челюстей» не хватает, — нервно улыбается Чарльз, думая, что его голос звучит слишком громко для затопленного камбуза, и целится в черный силуэт в мутной, белой воде.        Вопреки ожиданиям Ксавьера, Логан не выпрыгивает из воды, он бросается к столу черной тенью, но… Ударяет в стол. Тот шатается, дрожит, но держится, и Чарльз мысленно желает тем, кто придумал прибивать и прикручивать мебель к полу на кораблях и лодках, светлого посмертия. Он почти падает, когда происходит еще один удар, и шипит. Логан серьезно решил действовать, как акула, и биться о стол собой?        — Твою мать, — Чарльз судорожно оглядывается и, повинуясь секундному порыву, прыгает со стола в воду, как можно дальше от Логана, как можно ближе к двери.        Вода принимает его в свои объятия, смыкается над головой, она мягкая и ласковая, но Чарльз все равно ударяется о кафель пола коленями. То, что он не роняет пистолет — удивительно, а то, что он не стреляет случайно куда-нибудь себе в ногу — и вовсе чудо. Чарльз не встает, на это нет времени, он просто выныривает и толкается ногами о пол, гребет руками, не думая о том, успеет он доплыть или нет, что делать дальше. Ему незачем думать об этом, либо умрет, либо нет, сейчас есть только туман в голове и паника, которая захлестывает с головой, заставляет жадно хватать ртом воздух и все равно задыхаться.        И в то же время все катастрофически медленное, спокойное. Чарльз чувствует, что туман в голове в какой-то мере помогает ему, обволакивает. Замедляет все.        И когда Ксавьер в метре от необходимой ему двери чувствует, как его ногу обхватывают жесткие пальцы, сжимая, почти прорывая костюм, он может лишь глубоко вдохнуть, приготовившись уйти в белую муть в последний раз. Рука сама роняет в воде пистолет, а глаза закрываются.        Выстрел, раздающийся прямо над головой, тонет в плеске воды — Чарльз на миг все же уходит под воду, но тут же выныривает, разрывая ватные оковы.        — Профессор Ксавье!        — Чарльз! Ты жив!        Вокруг Чарльза руки, они вытаскивают его из воды и тащат к двери, Ксавьер цепляется за них и, наконец-то, позволяет себе провалиться в блаженное горячее марево лихорадки.        Хэнк и Скотт нашли его — и это главное.        — Эрик, отпусти, Эрик, они убили его, — шипит Рэйвен, дергаясь, отчаянно и резко, собираясь рвануть вперед по коридору, рассекая воду, убить людей, найти Логана, но руки Эрика крепко обхватывают ее, не давая сдвинуться с места.        Он смотрит на утаскивающих бессознательного ученого людей, и сдерживает ее, думая, что не сейчас и не так их нужно убить. И что вряд ли Логан дал по себе попасть так просто. Рэйвен, однако, в его руках воет раненным зверем, ее коготки крепко впиваются ему в руку. Благо, что кожа у него такая упругая и крепкая, иначе давно бы эти когти прорвали ее.        — Отпусти!        — Да успокойся ты, — зашипел Эрик сжимая ее в своих объятиях крепче.        — Они убили его!        — Он не дал бы себя так просто убить, — шипит полуакула, и, оскалившись, резко склоняется, кусает ее в шею, резко, зло, исключительно для того, чтобы болью заставить ее прийти в себя.        Она дергается и затихает, и только тогда он разжимает зубы. А в следующий миг, когда люди уже скрылись за поворотом коридора, дверь кухни хлопает, вода плещется, и к ним плывет темный, грузный силуэт.        — Я же сказал, — отмечает Эрик, и отпускает женскую особь, плывя к Логану навстречу.        Кажется, эти трое человек действительно начинают доставлять проблемы.        Эрик вздыхает и плывет мимо Логана, слушая, как Рэйвен, кажется, лезет обниматься к их собрату, девчонка человечная, и что-то причитает, суетится вокруг него. Из ее суеты он понимает, что выстрел из этого человеческого оружия Логана не ранил, но просто спугнул, но это его уже не волнует. Эрик же лишь недовольно скалится и плывет вперед, рассекая воду. Ему показалось, что с биополе Чарльза было каким-то… тусклым, блеклым. Примерно как и у него самого, но с чем связано свое неправильное самочувствие Эрик итак знает - сыворотка эта огнем жжет вены и артерии. Но что с человеком - он не понимает, и лучше выяснить.        Эрик просто должен проверить. Не беспокойство, но опасение. Мало ли, что там…        Это для его, Рэйвен и Логана безопасности. Ничего личного.