Личное море для белой акулы

       Над головой у них мигает красная аварийная лампа, а в лифтовой шахте пахнет жженым пластиком. Пыльная крошка сыплется им на волосы, как мука, как звездная пыль, оседает на очках, песком осаживается на языке. Слышно завывание сирены — видимо, на разрушенном первом уровне все же где-то уцелела пара динамиков. Вой доносится словно издалека, он глухой, он — просто вибрация воздуха.        Скотт зависает на перекладинах, подняв взгляд, и жадно смотрит вверх, на заваленную часть шахты на высоте первого уровня, на высоте нескольких метров. Что угодно может спровоцировать обвал, любое движение бушующего моря на поверхности.        Воспоминаниями Саммерса будут холод железных перекладин под руками, осторожные движения и полная тишина. Лишь где-то вне шахты стонет здание, скрипит металл и шумит внизу ревущий поток воды, пытающийся ухватить за ноги, пытающийся не дать двум ученым подняться из персонального Ада наверх. Подобно Атланту с небосводом на плечах, стонет «Акватика», удерживая много тонн морской воды, не давая ей поглотить себя и своих создателей, утащить к холодному дну, утащить туда, куда не попадает свет.        Скотт мог бы поклясться, что слышит в плеске воды в затопляющейся шахте смех Себастьяна Шоу, а в вое железа станции — недовольное ворчание Чарльза Ксавьера. А в звуке сирены, в вибрирующем воздухе — крик Джин Грей, милой и умной Джин, которой жуткая тварь, порожденная больным ублюдком Шоу, откусывает руку.        — Скотт? Мы почти на месте, — окликает его Хэнк, ловко забирающийся на бетон и не менее ловко открывающий одну из дверц лифта. Видимо, механизм сломало, или еще что, уж больно легко они поддаются слабому физически ученому. Саммерс забирается следом, и они выходят в коридор, оглядывают бетонную гробницу, кажущуюся почти инфернальной в свете красных аварийных ламп.        — Ты знаешь, куда нам теперь? — голос у Скотта хриплый, слишком много молчал, видимо.        Хэнк неопределенно пожимает плечами, направившись по коридору.        — Мы должна проверить все лестницы и лифтовые шахты, вентиляционные ходы и лазы. Что-то должно было уцелеть.        Скотт хмыкает и снова замолкает, искренне надеясь, что коллега прав.        Лампы продолжают мигать над головой, стены — дрожать и стонать под давлением воды, а сирена — выть где-то одиноким динамиком, надрывно кричать, прежде чем умолкнуть навек. Двое человек, совершенно обычных людей, идут по коридору, и каждый мысленно молится о том, чтобы шанс выжить все же был. Хотя бы небольшой. Они уж точно сумеют им воспользоваться.        А где-то между первым и вторым этажами станции «Акватика» Чарльз дернулся, заметив, как Рэйвен бросилась на него, и замер, чувствуя, как все внутри каменеет от всепоглощающего ужаса в ожидании боли. Краем глаза заметил, как Эрик дернулся было, хватая ее за руку, крепко сжимая пальцами предплечье, но разве это ее задержит, боже, она сейчас его укусит. Чарльз только успевает издать что-то между вскриком и стоном, дернуться, но Рэйвен рядом, вытянулась, и… Крепко обняла его за шею одной рукой.        Она мокрая и холодная, но сейчас это почти незаметно - Чарльз и сам такой же, но она еще и шершавая. Ее глаза — это льдинки, это холод зимних ночей, желтое марево арктического солнца. Чарльз сглатывает вязкую слюну, чувствуя, как расслабляется его тело. Рэйвен пахнет морем и солью, не рыбой даже. Она совсем не склизкая, как можно было бы подумать, у нее просто вместо кожи плотные чешуйки, похожие чем-то на наждачную бумагу или язык кошки.        - «Она прекрасна внешне», - думает Чарльз, но самое главное для него — она его не ест. Даже не кусается. И не собирается, судя по всему.        Чарльз замер, а Рэйвен, как кошка, потерлась об него, покачиваясь на воде, двигая хвостом. Ксавьер не может сдержать ошарашенной улыбки. Они смотрят друг на друга, и Чарльз, осмелев, осторожно поднимает руку, гладит Рэйвен по лбу, носу. Мягко, медленно, стараясь не напугать, вспоминая все, что знает об акулах.        — Он тебя не съел, — с каким-то явным удовольствием заявляет она и вырывает у Эрика свою руку, который все это время стоял немой напряженной статуей рядом.        Чарльз все еще слишком удивлен, глядя на подопечную с темной, чешуйчатой кожей, но не перестает ее осторожно гладить, он почти не обращает внимания на окружающий мир.        — Я была уверена, что он это сделает, правда, — зачем-то сообщает Рэйвен ему и, наконец, отпускает, отплывает на полуметр. Наконец, и Чарльз, и Эрик отмирают.        — Зачем ты вмешиваешься? — рыкнул сбоку Эрик, плеснув хвостом и оскалившись.        На Рэйвен это явно не действует. Она смотрит на него беглым взглядом, в котором Чарльз неожиданно для себя узнает совершенно человеческий скепсис, и вновь переводит все свое внимание на Ксавьера. Чарльз так и замирает в воде на ступенях, чувствуя, как неприятно липнет мокрая и холодная одежда к телу и как начинают замерзать пальцы и кончик носа. И почему он раньше этого не замечал? Отчего-то он уверен, что и губы уже синеют, и до переохлаждения осталось недолго. Он неуверенно, осторожно ступает под водой по ступеням вверх, медленно, демонстрируя двум полуакулам каждое свое движение.        — Холодно? — спрашивают Эрик и Рэйвен одновременно, глядя на него темными, серыми глазами. У Эрика — чуть зеленоватыми, у Рэйвен — совсем почти пожелтевшими.        Чарльз на всякий случай кивает и выбирается на несколько ступеней вверх, заранее зная, что вода поднимается быстро, и лучше идти дальше. Он чувствует, как в воздухе вибрирует напряжение. С его одежды капает морская вода, а на губах у него соль, они сухие и потрескавшиеся. Неужели прошло уже так много времени?        Разговор у них явно не вяжется, и Чарльз судорожно обдумывает ситуацию.        Рэйвен, несомненно, не представляет для него вреда, но вот Эрик и то, что он, Чарльз, несомненно, должен умереть — прямая для него угроза. Он смотрит на них, и Рэйвен щурит взгляд. Сейчас у Чарльза есть выбор, неясный, он сам еще не очень хорошо его понял. Он может остаться тут и помереть от переохлаждения, погибнуть в зубах кого-то из подопечных или дождаться, пока они утащат его под воду, сейчас перед ним — Смерть, она стоит и улыбается, и чтобы оказаться рядом с ней, взять ее за руку, нужно лишь остаться так стоять. У Чарльза есть выбор — сделать это или попытаться сейчас броситься по лестнице, так быстро, как только сможет. Да, может упасть, подскользнуться. Да, может не успеть, оплошать. Да, второй уровень может быть затоплен. Да, возможно, это тоже ведет к смерти, но он должен попытаться.        — Ты… Ты волнуешься, — сообщает Рэйвен ему, запнувшись на миг, а Ксавьер отмечает, что способность считывать электрическое поле человека у нее не пропала. Он неуверенно улыбается, смотрит на Эрика, внимательно и долго, и все трое замирают. Он представляет, что сейчас твориться с его биополем, но его это мало волнует.        Эрик щурится, скалится. Чарльз дышит глубоко и тяжело. Рэйвен смотрит настороженно и мягко.        — Спасибо, — почти одними губами говорит Ксавьер, а в следующий миг бросается по лестнице вверх прежде, чем вода поднимется до его уровня, или его попытаются поймать двое его подопечных.        Ступени под ногами почти не чувствуются, и Чарльз бежит, цепляется руками за перила, чтобы не скользить, поднимаясь выше, пролет за пролетом, и едва ли не влетает в дверь на второй уровень. Она не заперта, второй уровень не затоплен, но только когда дверца хлопает у него за спиной, он позволяет себе остановиться и испытать восторг.        — Получилось, — онемевшими губами шепчет он и оглядывается на дверь.        Второй этаж залит красным светом, аварийные генераторы все еще работают. Здание скрипит, где-то воет сирена. Чарльз выдыхает и убирает мокрые жесткие от соли волосы с лица, облизывает губы, и это почти болезненно. Все внутри, наконец, сводит от холода, и он растирает руки, пальцы которых начинают уже неметь.        — Хэнк? Скотт? — он кричит, искренне надеясь, что его коллеги выбрались, но тишина служит ему ответом, и Чарльз умолкает.        Времени у него очень мало, и он судорожно стягивает с себя остатки майки, а с рук снимает повязки из ее обрывков. То, чем он завязал волосы, давно где-то потеряно, а в мокрых лентах-бинтах нет смысла. Он оставляет одежду прямо на полу, обхватывает себя за плечи, чувствуя, как холод пробирает каждую его клетку.        Вскоре Чарльз бредет по коридору, открывая незапертые двери в поисках кладовых или комнат с запасным снаряжением, надеясь найти гидрокостюм, который наверняка сможет защитить его от холода и, возможно, пригодиться, если ему снова придется оказаться в воде. Царапины на руке кровоточат, и он мысленно прибавляет к «найти гидрокостюм» заметку о поиске аптечки.        Он не знает, как скоро вода доберется до второго уровня, но искренне надеется этого не застать. Он прекрасно понимает, какая охота идет под сводами «Акватики».        — Теперь уже мое убийство, черт бы тебя побрал, не принесет тебе мира, Эрик, — мысленно доругивается он с акулоподобным существом, по сути, спасшем ему жизнь.        Как все в этом мире относительно.        Тем временем где-то внизу, на лестничной клетке, Эрик плавает кругами, явно нервничая и злясь.        — Он сбежал из-за тебя! — шипит он Рэйвен, а та, усевшись на одной из подводных ступеней, тоскливо разглядывает собственные коготки на руках, думая, какая же нелепая человеческая половина ее тела. На терзания собрата ей, кажется, все равно, и выглядит она странно удовлетворенной.        — Я не думаю, что он сегодня умрет, — замечает она, медленно двигая хвостом, удобно устроившись на ступенях полусидя.        — Я бы смог укусить его.        Эрик вскидывается и выглядит почти-оскорбленным, но на Рэйвен это явно не производит никакого впечатления. Тигровая акула щурит свои желтые глаза, вздыхает и, прежде чем уйти под воду, соскальзывает со ступеней и уплывает, на миг становится совершенно серьезной, мрачной.        — Укусить бы смог. А убить - нет. Он — единственный, кто делал для нас что-то хорошее. Просто подумай об этом, Эрик.        Рэйвен очень быстрая, она как тень, как свет, ей хватает пары движений, ловких, выверенных, чтобы исчезнуть за дверью на первый уровень, скрыться под водой.        Эрик думает, что ненавидит теперь еще и ее.        Игра на выживание обрела новый оттенок, и он Эрику совершенно не нравился. Хищник, машина для убийства, раб инстинктов чувствовал, что все в этом мире действительно слишком относительно. А еще чувствовал, что убить Чарльза Ксавьера действительно становиться для него проблемой.        Вот черт.