Антибиоз

Сасори. — Сакура, останься, пожалуйста. Нужно поговорить. Ещё раз. Нормально. Я чувствовал, как мой голос ломается некогда прочным льдом, и это заставляло гордость во мне трепыхаться и взвиваться. Акацки ушли, мы остались с Сакурой совершенно одни на крыше, и этот факт, после всего мной совершенного, был для меня ядом, пущенным в кровь. Я ощущал, как вина прокалывает сердце, но вместе с тем мой разум отрицал это, шепча, что я ни в чем не виноват, что это не я предал Сакуру, а она меня, ведь начала встречаться с Саске сразу после нашего разрыва. Но можно ли было назвать те несколько дней, что мы пытались «встречаться», полноценными отношениями? Конечно же, нет. Поэтому никто никому не обязан, но это делало мне ещё больнее и ещё больше душило мое чертово тщеславие. Сейчас, именно сейчас, мне нужно собственноручно сразиться со своими демонами, чтобы не сгубить все окончательно между мной и Сакурой, но я понимал, что не в состоянии справиться с собой. Эгоист и индивидуалист, я не мог так просто ради кого-то задавить в себе свои принципы. Это было выше (ниже!) моих сил. — Да, конечно, — Сакура стиснула зубы и постаралась мне вежливо улыбнуться, хотя получилось так, будто она хочет убить меня. Что же, справедливо — соскочи у неё палец с курка, я бы принял пулю грудью. — Конечно, Сасори. Я выслушаю тебя. В её голосе сквозил сарказм, и я мысленно сделал себе пометку о том, что стоит быть аккуратнее и не злить её ещё больше. Кажется, мы оба на грани — она на грани негодования и злости, я на грани попытки загладить вину и сделать ещё больнее. Вся жизнь — это нескончаемое «на грани», бесконечная гряда выборов, которые мы должны делать для того, чтобы двигаться вперед. Сакура подошла ближе, и я не мог не восхититься её красотой в лучах солнца. Эстет по натуре, я всегда очень тонко чувствовал красоту. А она была в ней сверх меры, её красота была полна противоречий: хрупкой, но сильной, нежной, но решительной, светлой и яркой, но особенно, что мне нравилось в ней, было сочетание античности и современности. В искусстве я всегда был адептом античности как эталона, образца гармоничности, сияния красоты в её первозданном значении. Но в Сакуре мне нравилось даже это смешение внешности греческой Богини с лекалами «совершенства», что пытается привить нам современное общество. Все в Сакуре было на месте, как-то трогательно, равномерно, радостно. И даже её вульгарный образ, выбранный для неё Саске, у которого, похоже, нисколько нет вкуса, не портил общее впечатление. Сердце забилось чаще, как только, смотря сейчас на Сакуру, я понял одну простую вещь — созерцая эту девушку, мне хотелось жить дальше. И это уже было похоже на необходимость. И это вновь повергло меня в состояние когнитивного диссонанса. — Я слушаю, Сасори, — ещё раз нажала Сакура, требовательно нахмурившись и ожидая того, что я начну разговор. Это спустило меня с моего мысленного эмпирия. Я взял Сакуру за руку и подвел к ограждению — смотря на небо, мне всегда было легче сформулировать свои мысли, а сейчас четко поставленная речь мне была очень необходима. Она руку не отдернула, но и сжимать мою собственную не стала — знак обиды и равнодушия счелся без труда. Что же, сейчас я постараюсь исправить это. Главное ничего не испортить. — Сакура, — я старался смотреть ей в глаза, но взгляд то и дело поднимался и опускался с неба на улицу и обратно — это очень плохое начало невербального контакта. — Напряжения между нами не заметит только слепой или мертвый. Я... не желаю его. — Никто не желает напряжения, Сасори, — флегматично заметила Сакура и, словно издеваясь, словно чувствуя свое превосходство, не отрывала своего взгляда от меня, как бы упрекая меня в трусливости. Но никакой трусливости не было — я перестал отвлекать свое внимание на что угодно, кроме Сакуры, и теперь тоже смотрел прямо ей в лицо. — Это нормально. Так в чем проблема? — Я не каждый, — процедил я сквозь зубы, стараясь заглушить в себе толчок раздражения — пока слабый, но толчок. — Конечно, — Сакура ухмыльнулась и нервно прищурилась. — Ты же слишком индивидуален, чтобы быть каждым, Акасуна но Сасори. Вот только ты чуть зациклен на этом, не так ли? Потому что об этом даже речи не было. Рука автоматически сжалась на поручне перил. Это не то начало разговора, которое я планировал и множество раз прокручивал в голове. Надо бы охладить кое-чей пыл. — А тебя, я смотрю, вся наша ситуация очень уж задевает, не так ли? — холодно спросил, я выливая этот ушат ледяной воды без малейшего намека на пощаду. Сакура немного стушевалась, но попыталась сгладить создавшееся впечатление, вот только тщетно, потому что я заметил. Иногда мне действительно казалось, что наши с ней отношения — это соревнование, кто кого сделает. Все это плохо могло закончиться — мне нужно срезать дальнейшие шипы, чтобы они не переросли в настоящую ссору. Это не то, чего я хочу добиться, а своего я добьюсь все равно. Даже наступив себе на горло. Пока Сакура не ответила что-то, что окончательно сорвало бы мои тормоза, я попытался перехватить инициативу осторожно, но верно: — Сакура, пожалуйста, послушай. Я не хочу продолжения нашей ссоры, понимаешь? Не хочу её разрастания. Я хочу мира между нами. Хочу загладить вину. Можешь ли ты дать мне этот шанс? Сакура внимательно вгляделась в меня, словно пытаясь забраться под кожу и узнать мои намерения — она не доверяла мне. И это было правильно. Потому что я тоже не доверял себе. И не мог разобраться в себе. Что я выкину в следующую минуту? А что выкинет она сама? Мы оба не знали. Сакура умна. Она очень умна. И она не горда, в отличие от меня, но знает себе цену, а это зачастую даже лучше гордости. Но именно это все усложняет. Внезапно Сакура засмеялась, и я действительно изумился. Этот смех не поддался интерпретации. Он не был злым, не был добродушным, ироничным, судорожным или ещё каким-нибудь. Это был смех, который я ещё долго буду разгадывать. И, возможно, это был тот смех, который станет ключом к тому, что Сакура чувствовала в этот момент на самом деле. — Сасори, я тебя умоляю! Мне не нужна эта мена, понимаешь? Что это — «давай я что-нибудь сделаю, а ты простишь меня»? Это освободит тебя от груза, который я повесила на тебя? А я возьму и упрощу задачу. Тебе не нужно ничего делать — я прощаю тебя без всего этого. Я непонятливо поморщился, пытаясь переварить полученную информацию. Очевидно, что не все так просто. С Сакурой вообще просто не могло быть. Что, что она от меня все-таки хочет? Как бы подтверждая мои мысли, Сакура широко улыбнулась и с участием накрыла мою напряженную руку на поручне своими пальцами. — Я прощу тебя, и тебе ничего не придется делать, осознаешь? Ничего! — Сакура звенела голосом, и её глаза светились почти счастливым блеском удовольствия. — Но при этом... будешь ли ты доволен таким прощением? Неполноценным, спонтанным, не зависящим от тебя. Не достойным тебя. Ох, тебя, должно быть, будет та-а-а-ак разрывать... очень сильно! Я враждебно вскинул голову, а Сакура снова рассмеялась и сжала мою руку. Я мгновенно ошпарился этим прикосновением и отдернул руку — Сакура рассмеялась ещё больше. — Амплуа стервы тебе не идет, ты слишком вошла в образ девушки Саске, — я максимально приблизился к Сакуре и посмотрел на неё сверху вниз. Сакура приоткрыла рот в наигранном удивлении. — Это мое собственное амплуа, Акасуна. Господи, неужели ты действительно думал, что все так просто? Нет, дорогой, нет. Нет-нет-нет. Хотя, знаешь что? Я согласна на мир. Мир, дружба, жвачка. Ради дела, не так ли? Я понял, что, если покажу сейчас свои истинные чувства, то мгновенно проиграю и унижусь. Потому что Сакура, судя по всему, показывать их не намерена. — Конечно. Просто ради дела Акацки. Мы должны работать вместе. В работе не должно быть понятия «напряжение», — небрежно высказался я, а Сакура похлопала меня по плечу и направилась было к выходу. — Расслабься, Акасуна, а то смотри, какой напыщенный. Если мы поговорили, то я пойду. Нет, не поговорили. Это был, наверное, самый ужасный разговор в моей жизни. Что-то у меня внутри покрылось мерзкой и склизкой пленкой неприятия и отторжения. Все должно было пройти не так. Сакура не та. Она действовала слишком очевидно, чересчур виктимно. Чего она добивалась? Я обернулся и резко и категорически изрек: — Ты что, пытаешься перевоспитать меня? Сакура остановилась и тоже обернулась. Она расслабленно тихо выдохнула, словно сбрасывая с себя свою выспреннею, чужую ей роль. Кажется, это снова была она — я зацепился за это и пытался удержать всеми силами. — Да, ты проницателен, догадался. И что после этого, Сасори? Что станет с твоей независимостью, свободой, с твоей полноценностью? Тебя хотят перевоспитать, ты это осознаешь? Подогнать под свои мерки. Подмять под себя. Что ты сделаешь после этого? Я открыл было рот, но не вымолвил и слова. Я не мог дать ответ на этот вопрос. Все это меня слишком коробило. И я не люблю бросать слов на ветер. А ещё Сакура обыграла меня в этой битве — рыпаться бесполезно. Средства не оправдали цель. Сакура покачала головой: — Я принимаю твою дружбу, Сасори. Правда принимаю. Я хочу мира между нами не меньше, чем ты. Но при этом, прости, я не смогу принять твою симпатию. В данный момент мы не можем быть вместе, ты и сам это понимаешь. Отношения — это не свобода, не независимость, осознаешь? Если я действительно нравлюсь тебе как человек, как девушка, да как кто угодно, если я интересна тебе, если ты думаешь, что именно я подхожу тебе, что я достойна тебя как никто другой, то ты сломаешь свои барьеры, преодолеешь всех демонов, что сковывают тебя, переступишь через принципы. А если все это не так, если ты вдруг почувствуешь, что тяготеешь ко мне недостаточно, чтобы подавить в себе что-то, с чем жил всю жизнь, то и жалеть будет не о чем, не так ли? Я не отвечал, потому что был обескуражен. Сакура мгновенно выросла в моих глазах, возвысилась, поумнела ещё больше — я был в восторге. Но, вместе с тем, она была права. Она была полностью права. И от этого было горько. — Подумай, Сасори. А до тех пор, пока ты не решишься, не решишься на самом деле, смекаешь? До тех пор я буду притворяться, что встречаюсь с Саске, помогать Акацки в их плане, до тех пор мы с тобой будем «дружить» и «сотрудничать» или как это называется, до тех пор будет происходить то, что будет. А после... может быть, у нас получится. Но ты просто помни о том, что ты не один, есть ещё и я, не так ли? Так вот, я достаточно толерантна для всего этого, но... я не ангел. И у меня не ангельское терпение, так же я далеко не обладаю олимпийским спокойствием и железными нервами. Учитывай это, хорошо? Я, словно очнувшись, кивнул, прекрасно понимая, что Сакура имела в виду. Конечно — она не станет ждать вечно. Я вообще удивляюсь, как эта девушка все ещё терпит все мои выходки и идет на уступки. Неужели я смог завоевать её доверие, так сильно нравлюсь ей? В голове мгновенно всплыл новый вопрос: а достоин ли я, в таком случае, вообще Сакуру как девушку? И даже как друга? Сакура склонила голову набок в каком-то теплом нежном жесте — это была точно она настоящая. После она подошла ко мне и мягко и трепетно обняла. У меня перехватило дыхание — за короткий период наших псевдо-отношений было многое, но мы ни разу не обнимались вот так вот... открыто и ласково. Это было ново для меня и даже действительно похоже на дружеские объятья — без подтекста, совершенно доверчивые и платонические. Я осторожно сомкнул руки на спине Сакуры и прикрыл глаза, прислушиваясь к себе. Между нашими телами было небольшое расстояние, мы обнялись легко, даже как-то невесомо, целомудренно, как бы принося дань уважения личному пространству друг друга. И мне это нравилось. Это была та часть идеала в отношениях, который я подспудно лелеял. Чтобы партнер ценил твою собственную свободу, твои желания. — Спасибо, Сасори, — тихо произнесла Сакура, мгновенно отстраняясь и уходя. Моя рука, не слушаясь разума, простерлась ей вслед, но я тут же сжал пальцы в кулак и опустил её. Я было помнился, чтобы помочь Сакуре спуститься с крыши, но не успел: она тенью проскользнула вперед и скрылась за люком. Я развернулся и снова подошел к краю крыши, опираясь на перекладину перил. Небо, чересчур облачное, чересчур яркое и залитое дневным солнцем, ослепило меня на мгновение. Внизу простирался школьный двор, который сжался до камерных размеров — пространство вокруг казалось слишком узким, завершенным, мелким. Зелень, пробиваясь между грунтом, кирпичом и асфальтом, была похожа на отвратительную тину, обвивающую все, что находится вокруг. Во всем этом было нечто фантасмагорическое, я смотрел на обыденную картину улицы глазами больного делирием. Горло саднило, дыхания не хватало, будто у меня на шее регулировали гарроту. Мысли лезли друг на друга, толкаясь, сшибая, я не мог ни на чем сосредоточиться. Сакура, сбор Акацки, вопрос о поджоге кабинета, Саске, я сам... Как же много всего свалилось — тяжело распутать, разобраться, ничего не понимаю. Мне нужно построить все это в голове, разложить, проанализировать, а потом уже действовать. Успокойся, Акасуна. Дыши. Ты сильный. Обстоятельствам, всей этой плотной завесе неразгаданных дел, тебя не сломить. Надо начать с чего-то. Или с кого-то. Этим «кем-то» будет Сакура. Почему-то в голове всплыл наш первый за этот чертов длинный день разговор, когда я перехватил Сакуру в коридоре. То, как я набросился на неё с беспочвенными, совершенно необоснованными претензиями, как обвинил в предательстве. Господи, я даже намекнул на то, что она ведет себя как шлюха! Это ужасно, как она вообще после всего этого могла так хорошо ко мне относиться? А простила ли она меня на самом деле? И зачем она начала все-таки встречаться с Саске, что послужило катализатором этому? Слишком много вопросов и мало ответов. И, прокручивая все это в голове, я создаю их ещё больше. Нужно действовать, а не думать. Сакура сама поставила условия. Увы, сейчас мне придется лишь подчиниться им. Потому что это здраво и справедливо. Сакура права — я прошу свободы, но при этом не могу считаться с чужой. Я предъявлял права на Сакуру, но сам таких привилегий не имел. Она достойна свободы не меньше, чем я сам. Звонок застал меня врасплох и прояснил что-то в голове, словно очистил её — картина улицы снова была четкой, перед глазами больше не расползались фракталы. Я устало потер лоб и пошел за рюкзаком — Обито прав, мне достанется нагоняй лично от него, если он узнает, что я прогулял второй урок подряд. Спустившись с крыши, я закинул рюкзак на одно плечо, размял до сих пор напряженную спину и сделал шаг вниз по лестнице. — Хаос в твоей голове не хроничен, Сасори. От неожиданности прозвучавшего за спиной голоса я отступился мимо ступеньки и уже понял, что земное притяжение сильнее моей реакции, а среагировать я вовремя не успеваю все равно, но меня вовремя схватили за рюкзак и потянули назад. Вот если бы все-таки покатился кубарем вниз, то перед глазами маячили бы не только фракталы, но и туманности со сверхновыми — акме моего душевного состояния, вот так да, но я был бы даже не против. — О, это было опасно, прости-прости, было не очень умно с моей стороны застать врасплох человека, который спускается с лестницы. Но вот насчет сумбура, полагаю, я прав. Даже не оборачиваясь, я узнал этот голос (хотя бы потому что говорил с ним несколькими минутами ранее). Я выдохнул и развернулся к говорившему, автоматически поправляя рюкзак. — У тебя разве не урок? — почти возмущенно осведомился я, потому что это вообще-то несправедливо — давать налево и направо сентенции о том, что плохо прогуливать, а самому прогулять, будучи даже не учащимся! — Окно, — Обито показал большим пальцем куда-то назад, хотя там была стена (никогда не понимал его активной жестикуляции) и подмигнул мне, одновременно поднимая руку в согнутом локте с обращенной вперед ладонью, одетой в черную тонкую перчатку. Ей богу, Обито — единственный преподаватель на моем учебном веку, который носит перчатки. Поначалу для всех это было дико, но потом привыкли — у каждого свои привычки и заскоки. — Но, как ответственный преподаватель, обещаю, что заставлю тебя опоздать на урок не более чем на пятнадцать минут. Я усмехнулся, складывая руки на груди. Засекать время, конечно же, не буду, но ловлю на слове. Из вредности. Я тут вообще-то по чьей-то милости чуть с лестницы не упал. А вообще, как я полагаю, сейчас меня обвиняют в незакрытом гештальте. Очень мило. И очень правдиво. — Сумбур? — просто спросил я, поджав губы. — Хочешь закрыть мой гештальт? — Да, сумбур, и нет — свой гештальт можешь закрыть ты один, — Обито тут же стал серьезным. — Я не подслушивал ваш разговор с Сакурой, а тактично отошел подальше, хотя вряд ли отсюда было бы что-то слышно, судя по всему, вы стояли достаточно далеко. И нет, я понял это не потому что я подслушивал, а потому что тактично встал в сторону! — Все ясно, ты подслушивал, но не услышал, — насмешливо перебил я, но Обито даже не смутился. — Да, в смысле нет, во всяком случае, Сакура ушла растерянной — вот что важно, а не то, что я не подслушивал. Она заметила меня, и мы просто солидарно друг другу кивнули. Я без понятия, что ты пытаешься вылепить из своей жизни, Сасори, но ты явно все только портишь. И я, зная твою желчную и гордую натуру, не побоюсь утверждать — ты не справишься один, не в этот раз. Я согнул ногу в колене, поднимая глаза к потолку. Проницательно, но это же Обито — он слишком хорошо нас всех знает. И мне искренне хотелось бы его помощи, потому что да, я чувствую, что не в силах справиться сам, а помощь от взрослого человека, повидавшего виды и, к тому же, хорошо разбирающегося в человеке и в жизни в целом, вообще на вес золота. Но зачем впутывать его в это? Разве у него не полно собственных дел — работа преподавателя, работа в полиции, неугомонные родственники, Акацки, личная жизнь? Хоть я и часть Акацки, зачем я ему? — Сасори. Обито, словно прочитав мои мысли, заинтонировал не прикрытым ничем осуждением. Какой же я дурак. Мы же, черт возьми, друзья. — Да, Обито, прости. Ты прав. Я хочу открыться. Но... — Понимаю, — закончил за меня Обито, оглядевшись вокруг. — Обстановка и время, действительно, не располагают. И нужна подготовка. Извини, я не в тему. Если ты решишься пространно поговорить обо всем, что тревожит, то ты знаешь, как со мной связаться. Я всегда буду готов выслушать. А теперь иди. Нельзя тебе в новом классе показать себя с невыгодной стороны в первые же дни. Ты должен завоевать их доверие. Высекая своих новых одноклассников, ты высечешь себя самого, Сасори. Я снова будто споткнулся и уже полетел с лестницы, но на этот раз ментальной. Последние слова Обито резанули по сердцу и, должно быть, даже больше, чем ситуация с Сакурой — я что-то для себя осознал в этот момент. Пока не понимая толком, что конкретно, но что-то было. Что-то странное, ирреальное, но очень важное. Но вместо того, чтобы спрашивать, я пожал протянутую руку Обито и очень быстро, перепрыгивая через две или три ступени, помчался вниз, буркнув Обито сухое «До встречи». Но тут я снова остановился, когда Обито крикнул мне: — Если что, через пять минут я буду в нашем холле, ждать у входа. Так, не понял. — Зачем... — Ты скажешь об этом кое-кому. Иди. Что? Так, ладно, к странностям Обито мне не привыкать, поэтому просто сделаем вид, что все поняли. — Ладно. И, ответив, я снова воспарил над лестничными пролетами. Спустившись в нужный кабинет, на урок мировой литературы, я окинул столь ненавистный мне класс для отстающих заинтересованным, но настороженным взглядом, прощупывая для себя почву. «Нельзя тебе в новом классе показать себя с невыгодной стороны в первые же дни». Верно, нельзя. Но, судя по лицам, повернувшимся в мою сторону, я уже это сделал. Я помню, как повел себя в один из первых дней на уроке алгебры, настроив против себя не только учительницу, но и весь класс. Я не смог доступно объяснить материал. Я оскорбил их всех. Я помню, как вел себя во все остальные дни, как был высокомерен, напыщен, презрителен. А так же я знаю, что все это возвратится мне сторицей, если я не попробую исправить ситуацию. Сейчас же. — О, Сасори. Только тебя и ждем, — Какаши Хатаке — учитель литературы и по совместительству классный руководитель этого класса, скучающе перелистывал страницы учебника, даже не поднимая головы на мой приход. — Проходи. И при виде Хатаке у меня в голове будто что-то щелкнуло. «Если что, через пять минут я буду в нашем холле, ждать у входа. Ты скажешь об этом кое-кому». О, чертов Обито! Никогда не брал в толк, как у него получается всего несколькими словами суметь не только прогнозировать, но и сценировать цепь дальнейших событий. Я тут же, огибая парты и одноклассников, подошел к Хатаке, который все-таки удосужился отвлечься на меня от своего увеселительного занятия и, загораживая вид на него классу, прошептал: — Какаши-сенсей, у Обито-сенсея сейчас окно. Он сказал, что ждет у входа. Не волнуйтесь, я проведу урок как нужно. Идите. Хатаке сразу же засиял как начищенный горшок не потому что мог пропустить урок и отдохнуть, а потому что мог отдохнуть с Обито. Мне даже немного жаль его. Его отнюдь не дружеская симпатия к Обито очевидна для всех Акацки и, может быть, даже для самого Учихи. Мне кажется, у него даже были бы шансы, если бы не Нохара, потому что, Обито, по факту, у нас бисексуал. Вообще, личная жизнь Обито — интересная вещь. И, если он собирается копаться в моей, то почему бы не копнуть в его собственной, нужно подумать об этом. Хатаке тут же встал и, оперевшись кулаками о стол, сложил губы в умилительную улыбку и прикрыл глаза, чем стал похож на какое-то очень довольное существо, которое исполнило свое заветное желание. Ох, как же мало нужно человеку для счастья. — Так как в условиях перевода Сасори в этот класс был пункт про то, что он будет поднимать с колен вашу успеваемость, по совместительству подготавливая вас к экзаменам и, напомню, зачастую заменяя учителей и ведя для вас уроки, то не буду задерживать вашу с ним подготовку и поспешу откланяться, — Какаши воодушевленно хлопнул в ладони и, взяв свой портфель, благодарно сжал мое плечо. Ретировавшись как можно быстрее, но при этом сохраняя профессиональную учительскую солидность (если то, что преподаватель в спешке чуть не пришиб себя дверью, можно так назвать), Хатаке оставил за собой лишь открытый учебник и недоуменных учащихся. Которые теперь на мне. Впрочем, этого я и добивался. Потому что будет намного легче загладить перед ними вину и расположить к себе без посторонних преподавательских глаз. — Удачного свидания, — тихо буркнул я, ставя рюкзак рядом с преподавательским столом и усаживаясь за него. Только сейчас я ощутил всю тяжесть того обвала, что был на меня спущен. Не похоже, что мои одноклассники были заинтересованы в литературе и в присутствии учителя, а сейчас они и вовсе даже перестали делать вид для приличия, что им интересно. Эти... личности демонстративно, как и в первый раз на алгебре, стали заниматься своими делами, полностью игнорируя меня, и сейчас мне нужно придумать что-то, что привлекло бы ко мне внимание. Думай, Сасори, тебе нужен подход к ним, метод преподавания. Но я же не учитель. Плохая отговорка — если ситуация предполагает, человек должен стать кем угодно, хоть космонавтом, это ведь гребаная мимикрия, приспособление к обстоятельствам в нужный момент. Я достаточно организован и хладнокровен, чтобы повлиять на этих людей. Вот только манипулировать не умею — стоило бы взять у Обито пару уроков. Как мне заострить их внимание, а после припаять его к себе на все оставшееся время урока? Какой путь выбрать? Это должно быть не что-то банальное, не авторитарный стиль общения, поэтому варианты «повышение тона» или «ручкой по столу и указкой по доске так, чтобы на две части распалась» отпадают — это не профессионально и до ужаса тривиально. Лучше всего подойдет демократический, располагающий к себе тон, но такой, чтобы они знали, кто тут босс и кому стоит подчиняться. Или же... почему это вообще так сложно и как вообще такой же ученик, как и все остальные (и что, что на несколько разрядов умнее и способнее), может заставить себя слушаться пусть и глупых, пусть пустых, но ровесников? Нужно что-то неординарное, эффектное, но и эффективное, чтобы удивить и дать понять, что я готов к контакту. А если проще — нужно заинтересовать и удержать интерес. Долго думать нельзя — для начала можно попробовать что-нибудь простенькое. А дальше импровизация. — Cogito ergo sum, — произнес я на полутоне, без интереса шурша страницами учебника, как Хатаке несколькими минутами ранее, — Но, похоже, не в вашем случае, — добавил я на ещё более пониженных децибелах, чтобы одноклассники точно не услышали. Все тут же смолкли и даже обратили на меня свое удивленное внимание. Что же, это был хороший фальстарт. А вот теперь на старт. — Чего?! — первый, как и полагалось, взвинтился Наруто, но, в принципе, я предполагал, что так и будет. Я просканировал Наруто, ставя на нем акцент, потому что с этим олу... парнем нужно разобраться в первую очередь, мы с ним неплохо повздорили в первые дни. А, значит, ужиться с ним — первозданная задача. — Ты сейчас оскорбить нас попытался, что ли? Удержавшись от того, чтобы закатить глаза, я сложил пальцы в замок у подбородка и всецело посвятил себя разглядыванию Наруто. Привычная белая распахнутая рубашка с короткими рукавами, под которой надета футболка с ярким принтом — вроде, Дэдпул, а, может, кто ещё, я не особо разбираюсь во вселенной Марвел. А жаль. Он фанат? Этим можно было бы подцепить. Но не в данной ситуации. Синие джинсы — как обычно, не следует школьному дресс-коду, впрочем, не он один, многие другие тоже, и я в частности, вот только в собственном стиле. Оранжевые кеды, феньки и напульсники на руках, странная подвеска, похожая на удлиненный кристалл темно-бирюзового цвета — возможно, семейная реликвия или вроде того, не похоже на обычную бижутерную безделушку, что-то большее. Этим можно было бы воспользоваться как предлогом начать разговор, когда-нибудь. Загорелая кожа, привычные блондинистые вихрастые волосы. Что-то не так. В Наруто было все как обычно, но, глядя на него, какое-то странное чувство не покидало меня, словно из рук ускользало что-то важное, почти необходимое. И это было дико — Узумаки как личность никогда меня не интересовал (да я даже личности в нем ни в разе не видел), а сейчас я вдруг понял, что в нем есть что-то, что мне нужно. Но сейчас будет не лучшим решением отвлекаться на это. Просто расставим приоритеты. Узумаки Наруто — первый план, все остальные — дополнение. Именно поэтому совместим. — Вовсе нет, — попытался я звучать как можно убедительнее. — С латинского эта фраза переводится как «Я мыслю, следовательно, я существую». Декарт. Вы сами, как думаете, существуете ли... Выдержав небольшую паузу, я чуть отрешенно взглянул в окно, а после снова повернулся к одноклассникам: — ... или все-таки живете? На меня недоуменно посмотрели, на этот раз почти все. Ага, присутствует обратная связь. Есть две развилки дальнейших событий, когда человек сталкивается с тем, чего не понимает. Первая — блокировка, он пытается всячески подавить и не подпустить к себе неудобоваримую для него информацию, любое новое знание. Вторая — увлеченность, перерастающая в упорство добиться растолкования, раскодировки неизвестного и непонятного. Я опасался, что столкнусь с первым, но, кажется, для этих подростков ещё не все потеряно — они желают знать. — Все очень просто, — я встал из-за стола и прошел вдоль рядов, обращаясь совершенно к каждому, как к индивидуальностям. Они — личности, Сасори. Помни об этом. — Есть существа инертные по мозговым процессам. Не мыслящие. Они потребляют, удовлетворяют потребности, им... весело, грустно, они, на самом деле, могут испытывать разные эмоции. Но эмоции — не мысли. Такие люди пустые. По натуре. Приведу пример. Когда мы едим, мы настолько увлечены процессом, настолько наслаждаемся им, что думаем о том, как потребить как можно больше, о том, как это вкусно, как хорошо, что мы сейчас употребляем это. Это приравнивается к тому, что мы не думаем вовсе. Мы не задумываемся о составе того, что употребляем, когда нам необходимо сдержаться, что будем после употребления... — Когда я сижу на диете, я думаю о том, как потребить как можно меньше и о том, насколько это калорийно, — сердито брякнула Ино и надула губы, а я чуть не хлопнул себя по лбу, но снова вовремя сдержался. Полемика? Полемика. Я с энтузиазмом подлетел к парте Ино и, отодвинув свободный стул напротив её парты, плюхнулся на него, свесив руки со спинки стула и с внемлением вытянув голову в сторону девушки. Та заметно напряглась. — Молодец, Ино. Правильно. Но не забывай, что таких случаев единицы. Назовем это плеядой девушек, мечтающих похудеть. Так что насчет остальных? — Зачем мне остальные, если они ко мне никак не относятся? — уже более робко задала вопрос Ино, а я на это только развел руками. Туше. Что здесь ещё сказать, если у людей такой обывательский поход к жизни? — Что ж, что насчет остальных? — я снова поднялся с места и подошел к доске, обведя участливым взглядом каждого. — У кого какие мысли на этот счет? Делитесь мнением, я слушаю. — У меня есть, — Наруто откинулся на стуле и завис в воздухе, придерживаясь за край парты. — У нас урок литературы, разве нет? Потому что урок философии с Обито... Обито-сенсеем у нас только завтра, — кадык Наруто дернулся — он тяжело сглотнул слово. Интересно. Обращается к Обито по имени? Настолько фамильярно? Надо будет спросить по этому поводу самого Учиху. — У нас сейчас литература. Так к чему ты ведешь, даттебайо? «Ты должен завоевать их доверие». Да черт возьми, знаю я, но как будто это так просто сделать! Я соединил кончики пальцев друг с другом, пытаясь сосредоточиться, и выдохнул. Хорошо, Наруто. Как будто я не сделаю тебя, я тебя умоляю. — Конечно, это урок литературы, вы думаете, я не знаю, куда я пришел? — риторический вопрос — зачастую лучшее нападение и универсальная защита. Продолжаем пудрить мозги. — Но литература и философия очень связаны. К чему я подвожу вас? Это мотивация. — Если на учебу, то можешь не пытаться, до тебя это пытались сделать мно-о-ого лет, — глумливо поддержал Наруто Киба, а я незаметно прикусил губу. Их много. Аргументов много. Но они слабы. — На учебу? Скучно, — отмахнулся я, продолжая наблюдать и анализировать. У меня нет конкретного плана. Поэтому я пытаюсь тянуть. Но надолго меня не хватит. — Скорее, на все. В классе мгновенно зашелестели различные тембры, которые слились в одну полифонию. Видно, я все-таки смог расшевелить их умы, одно очко в мою пользу. — Что ты имеешь в виду? — поинтересовался у меня кто-то, имя кого я так и не запомнил. Хороший, черт возьми, вопрос. Вообще, я имел в виду то, что получение навыков и знаний, то есть совершенствование — это сама жизнь и её цель, но они не поймут и начнут отрицать, я утрачу блеклый авторитет, который сумел получить. Пубертатная психология — аннигилировать то, чего не признаешь. — Почему вы не можете отнестись к учебе более... эмпирически? — столкнувшись с отсутствием понятия в терминологии, я поспешил добавить, проясняя, — Получайте наслаждение от того, что (не) делаете. — Каким образом вообще можно получать удовольствие от учебы? — огрызнулся Наруто, смотря на меня с открытой неприязнью, словно я здесь проповедую какой-то бред (частично, он прав), а после того, как услышу отказ, назову всех богохульниками и отправлю на инквизицию (здесь он тоже в чем-то прав). Это все затягивается — нужно пресекать. — Я здесь именно за этим, — я, наконец, обратился к опостылевшему учебнику литературы с твердыми намерениями. — Поправьте меня, если я ошибаюсь, но мы изучаем Эдгара По. Однако никто править не стал — все просто промолчали. Кажется, я совершил промах — слишком рано перешел к теме того, что им не нравится. Скосившись на свои наручные часы, я понял, что от начала урока прошло уже двадцать минут, если сложить и время моего опоздания. Не так много, но все встало на свои места — мои одноклассники сделали мне чертово одолжение. Они пошли на диалог не из желания и не из заинтересованности, а для того, чтобы потянуть время, чтобы я не начал непосредственно урок литературы. Излюбленный прием учеников для того, чтобы отвлечь внимание учителя на что угодно, главное не учиться. Мелкие ничтожества. Я рано начал торжествовать. Они попытались свести из меня веревки, такого я никогда не прощаю. Теперь будет иной подход. Я пойду ва-банк. — Десять минут с ухода Какаши-сенсея, а я уже перешел к литературе. Слабенько, вам ещё учиться и учиться, — полоснул я словно лезвием и посмотрел на реакцию — многие вжали головы в плечи. Уже хорошо. Я умышленно швырнул учебник на дальний конец стола, специально обезоруживая себя. Ко мне снова было приковано внимание. — Послушайте, давайте на чистоту, — я заиграл желваками, пытаясь напустить на себя уже авторитарный вид, потому что деваться было некуда. — Нам необходимо сотрудничать. Если вы действительно думаете, что учителя готовы вытаскивать каждого из вас из того болота по учебе, в котором вы погрязли, то вы ошибаетесь — у них сотни учеников, личная жизнь и тому подобное, им откровенно наплевать на вас. Буду честным — мне тоже плевать на вас, но я могу вытащить вас. Каждого, по отдельности, смекаете? Я готов выделить время на каждого и подготовить вас к экзаменам — класс у вас не такой и большой, а я достаточно вынослив, чтобы справиться с этим. Но для этого между нами не должно быть глупых обид, антипатии и прочей чуши, которую люди привыкли форсировать и воспринимать как истину в последней инстанции из-за своего уперства. Я признаю, что повел себя в первые дни как последняя скотина, но сейчас я прошу прощения за свое поведение и обещаю, что этого не повторится. Будете недовольны мной? Можете гнать меня в шею — я официально заявлю директору, что не справился с поставленной передо мной задачей и сложу полномочия. Но при этом вы должны быть справедливы как к себе, так и ко мне, потому что это нужно именно вам в первую очередь. Я, стараясь не выказывать беспокойства, вновь стал ходить по кабинету — необходимый эффект я произвел, было видно, что ко мне прониклись уважением, которое было похоже на подлинное. Не все, но многие. И я продолжил: — Должно быть, вы спросите, зачем. Учитель на моем месте ответил бы что-то вроде: «Конечно же, для сдачи экзаменов и поступления в высшее учебное заведение», а я скажу — это второстепенно. Получая знания и культуру, вы делаете из себя людей. Не обезьян, людей, понимаете? Сейчас вы не знаете, кто вы есть, зачем все это нужно, вы дезориентированы, растеряны и ничего не понимаете — вы на распутье. Учеба поможет вам определиться. Знания концентрируют и приводят к внутренней гармонии, к удовлетворению, вот только не внешних потребностей, о которых я говорил, а внутренних, но для вас все это пока тяжело — я понимаю. Но, постепенно погружаясь в это, вы осознаете сами для себя все, что нужно осознать. Что насчет университета. Хорошо, вы отдадите деньги за обучение, возможно, все-таки поступите. Кто-то в престижный университет, кто-то куда-нибудь попроще. Но это фактически и не будет являться вашей собственной заслугой. Только приложив усилия, вы сможете сказать, что это было вашим достижением. Меня слушали молча, фактически, с раскрытыми ртами, а я не мог остановиться. Мысль о том, что я могу заложить что-нибудь в эти мозги, поглотила меня. — Россия. Та страна, которая в ближайшем будущем либо поднимется над собой, либо погрузится на ещё большее дно. Та страна, которую глодают, как детритофаги окоченевший труп, чиновники, те самые глупые и пустые люди. Будучи не в состоянии удовлетворить свои разрастающиеся потребности, они обирают народ, вследствие чего страдает сама страна. А знаете, кто такие чиновники? Это те самые люди, которые, либо не имея образования вовсе, либо заплатив за него, ничего не умеют, ничего не знают и не осознают. Именно из-за таких людей страна идет на откат. Но в Японии, вы — будущее нашей страны, такого не допустите, верно? Кажется, я пробудил их совесть — они начали переговариваться. Мгновенно, чтобы не терять заполученную власть, я проскандировал: — А теперь Эдгар По, не так ли? Первым поднял боевой клич Наруто — кажется, именно его я больше всего воодушевил. Этот клич подхватили остальные и взялись за учебники. — Нет-нет, учебники и тетради вам лучше убрать, у меня свой метод преподавания. Мы будем беседовать, спорить, и я разожгу ваш интерес к автору и его произведениям. Поэтому убираем все лишнее с парт и просто релаксируем, — едва заметно улыбнулся я и воодушевил всех ещё больше. Поймав на себе одобрительную ухмылку Наруто, я вдруг понял, почему он сразу поглотил собой все пространство, как только я начал вести урок. Узумаки Наруто. Лучший друг Учихи Саске. Двоюродный брат Узумаки Карин.