Happiness

Сехуна выписали из больницы спустя неделю. Выслушав целую кучу наставлений от врача, Лухан заботливо усадил мужа в инвалидную коляску и, прихватив заранее собранную сумку с вещами, направился к машине. Сехун молчал. Он не произнес ни слова, пока они ехали домой, отстраненно глядя в окно и едва слышно шепча что-то. Что именно он шептал, Лухан смог расслышать, только когда помогал ему вылезти из машины: - Вот мы и дома. Сердце болезненно сжалось, но Лухан заставил себя натянуть на лицо улыбку, слегка приобнимая мужа за талию, когда им навстречу выбежали дети. Неугомонный Бэкхен радостно скакал вокруг отца, беспрестанно повторяя: «С возвращением домой, па!», в ответ на что Сехун лишь улыбнулся и крепко обнял его. Кенсу же, до этого скромно стоявший в сторонке, нерешительно подошел к отцу, дергая его за рубашку и протягивая вверх маленькие ручки, словно выпрашивая ласку и для себя. Чмокнув Бэкхена в макушку, Сехун выпустил его из объятий, чтобы взять на руки Кенсу. Лухан молча стоял рядом, с горечью наблюдая за тем, как сильно Сехун сжимал в объятиях сыновей, как напряжены были его руки и спина, словно вина за произошедшее накрыла его с новой силой, стоило ему увидеть детей. Будто почувствовав странное поведение отца, Кенсу лишь сильнее вцепился в его рубашку и уткнулся мокрым носиком ему в шею, всхлипывая: - Я скучал по тебе, па. Я так сильно по тебе скучал! - Я тоже по тебе скучал, малыш, — успокаивающе прошептал Сехун, гладя сына по голове и тут же вздрагивая, почувствовав осторожное прикосновение к плечу. - Пойдем в дом, тебе нужно отдохнуть. Кенсу, папа только вернулся из больницы, не заставляй его таскать тебя, как маленького. - Все в порядке, — мягко кивнул Сехун, покачивая сына на руках, и направился в гостиную, где его ждали родители. Кенсу отказался слезть с его рук и продолжал тихонечко плакать, несмотря на уговоры Лухана. Бэкхен же вприпрыжку направился следом, слишком радостный, чтобы ревновать сейчас отца к младшему брату. Проводив их тоскливым взглядом, Лухан поднялся в спальню, бросая сумку с вещами у кровати и с тяжелым вздохом опускаясь на кровать. Хотелось просто закрыть глаза и забыть всё произошедшее, как страшный сон. Если бы он только мог забыть сам и заставить забыть Сехуна. Ненависть к себе переполняла его с того самого момента, как врач сказал, что их маленькой девочки больше нет. Если бы он только не позволил Сехуну сесть за руль после их дурацкой ссоры, если бы лучше заботился о своей семье, если бы взял выходной и отвез их сам… Кто вообще работает по субботам? Он должен был остаться дома. Проводив родителей и включив Кенсу мультики, по которым тот так соскучился, пока жил у дедушки с бабушкой, Сехун медленно поднялся наверх, отчего-то боясь оставаться с Луханом наедине. Бэкхен играл в баскетбол на заднем дворе с соседским мальчишкой. Как Сехун и боялся, Лухан лежал на кровати, закрыв лицо руками. Он осторожно прилег рядом, шепча виновато: - Прости меня. - Это я должен просить прощения, — тут же ответил Лухан, повернувшись к мужу спиной, не желая, чтобы тот видел его слезы, и не подозревая, как сильно ранит его этим жестом. Судорожно вздохнув, Сехун придвинулся ближе и нерешительно протянул руку, на ощупь найдя чужую ладонь и крепко ее сжимая. - Нет, не должен. Это всё моя вина. Из-за моего глупого упрямства и детских капризов наша девочка умерла. Я убил её, — уткнувшись в спину Лухана, прошептал он. — Я убил нашу дочь. - Прекрати. Почувствовав, как слезы потоком хлынули из глаз, Сехун до боли закусил губу, стараясь не разрыдаться. Он не хотел, чтобы Лухан видел, как он плачет, не хотел, чтобы он чувствовал себя виноватым за то, что Сехун поставил свое упрямство выше здравого смысла. Он не хотел, чтобы Лухан ненавидел себя за то, в чем совсем не был виноват, но было слишком поздно. Лухан развернулся к нему лицом, почувствовав как стремительно намокает рубашка от чужих слез, и крепко обнял его. - Не говори так, — пробормотал он, зарывшись носом в волосы Сехуна и крепче сжимая в объятиях дрожащее тело. — Ты никого не убивал. Это был несчастный случай. — Стараясь успокоить мужа, он сам не смог сдержать слез, которые горячим потоком заструились по щекам. — Мы всё исправим, обещаю. Давай попробуем еще раз, Се? Повисшую в комнате тишину прерывали только громкие радостные крики Бэкхена, доносящиеся из открытого окна, и судорожные всхлипы Сехуна, который застыл на мгновение, услышав вопрос мужа, а после медленно выпутался из его объятий и отвернулся, безуспешно пытаясь стереть слезы с лица. - Доктор сказал, что я больше не смогу забеременеть, — с трудом вымолвил он спустя полминуты молчания, не смея взглянуть в глаза мужу. Лухан должен его презирать, ненавидеть, и это правильно, так Сехуну было бы легче. Пусть он кричит или даже ударит, Сехун примет всё, лишь бы Лухан его не бросал. Он не справится с этим в одиночку. Но Лухан лишь развернул его к себе лицом и принялся нежно сцеловывать не перестающие литься слезы, и только сжатые до побеления костяшки выдавали его внутреннее отчаяние. Он не смел показать свою боль, потому что Сехуну сейчас намного больнее. Он лишь притянул его ближе, позволяя выплакаться себе в плечо. Для Сехуна это было нужнее любых слов утешения — знать, что рядом есть кто-то, кто готов разделить твою боль.

***

Лухан готов был поклясться, что никогда еще Сехун не плакал так много со времен обнаружения беременности Бэкхеном. Они больше не говорили о выкидыше, но Сехун ни на минуту не переставал об этом думать. Он так и не смог забыть. Каждый раз, как Лухан уходил на работу, он простаивал целыми днями у колыбельки, которую они поставили в спальне незадолго до аварии. Не в силах больше смотреть на это, Лухан убрал её в чулан, но это повлекло за собой многочасовую истерику Сехуна, который не переставал плакать, пока Лухан не принес её обратно. Даже дети не смогли стать для него утешением, и, казалось, делали только хуже. Будучи весьма любознательным ребенком, Бэкхен однажды за ужином спросил, почему папин живот снова стал маленьким, и когда они смогут увидеть маленькую сестренку. Сехун тогда заперся в ванной и прорыдал там всю ночь, выйдя только на следующий день после длительных уговоров Лухана. Лухану тоже было тяжело, но он понимал, что Сехуну нужно время, чтобы прийти в себя. Он хотел побыть один и Лухан давал ему такую возможность, самостоятельно заботясь о детях и выполняя работу по дому. Понадобилось немало времени, чтобы объяснить Бэкхену и Кенсу значение слова «выкидыш», но как только дети поняли, что они не должны больше спрашивать папу о сестренке, они постарались окружить его своей любовью как можно сильнее, целуя и обнимая его при каждой возможности. Сехуну было неимоверно стыдно за то, что он не уделяет должного внимания детям и что взвалил свои обязанности на Лухана, но он был слишком слаб, чтобы попытаться выбраться из той пучины самоуничижения, в которую сам себя загнал. Спустя месяц Лухан решил, что пора возвращать Сехуна к нормальной жизни, иначе потом может стать слишком поздно. - Ты нужен детям, Сехун-а, они очень по тебе скучают. Ты не можешь закрываться и от них тоже, — пытался он достучаться до мужа. — Я знаю, что тебе очень больно, но ты должен жить дальше. Мы потеряли нашу малышку, но у нас ведь есть Кенсу с Бэкхеном, ради которых стоит начать все заново, — ласково перебирая прядки его волос, Лухан заправил непослушную челку ему за ухо и наклонился, чтобы поцеловать дрожащие мокрые ресницы, под которыми начали скапливаться слезы. — Не плачь, прошу тебя. Крепко зажмурив глаза, Сехун уткнулся носом ему в шею, сдавленно дыша. - Спасибо, — прошептал он, обвивая руками сильную спину и постепенно успокаиваясь. — Спасибо, что пытаешься разгрести всё то дерьмо, что я натворил. В тот же момент рядом с кроватью раздался шокированный возглас, и Сехун испуганно оторвался от мужа, обнаружив смотрящего на него во все глаза Бэкхена, который прикрывал ладошкой рот. - Па сказал нехорошее слово, — неверяще произнес он. — Па сказал нехорошее слово! — закричал он так восторженно, будто увидел динозавра вживую, кидаясь к лестнице с радостным смехом: — Кенсу, папа сказал нехорошее слово! Уголки губ Сехуна поползли вверх, формируя улыбку, и он смущенно фыркнул, снова утыкаясь в шею Лухана. Улыбка была совсем слабая, едва заметная, но такая искренняя, что у Лухана появилась крохотная надежда на то, что они смогут начать всё сначала.