Wishing On A Star

Неправильно. Всё это неправильно. Перевёрнутый мир, «П.О.Р.О.К.», съехавший с катушек. Весь чёртов мир, поражённый болячкой и существа, лишённые разума, что когда-то были людьми. Неправильно. И белокурые волосы, испачканные кровью, и тонкие вывихнутые пальцы, и вся хрупкая мертвая фигурка – неправильно. Тёплая ладонь ложится на плечо. Минхо. -Ничего не изменишь, нужно уходить, Ньют. У Минхо голос едва грубый, но есть что-то, заставляющее каждого из них развернутся и идти. Лидер. Минхо – лидер, и это призвание, едва ли не дар. Это суть. Минхо – лидер, и им, наверное, повезло, потому что их лидер не глуп. Минхо прав. Ничего уже не изменишь. Соня – неудачница. Такой вывод он сделал, когда увидел её впервые. Ньют не хотел обидеть её, не хотел задеть собственным выводом. Неудачница. Как и все они. Подростки, ещё юные подростки, застрявшие, выжившие в этом апокалипсисе. Подростки, ставшие лабораторными крысами, материалом для Авы Пейдж и всей её сумасшедшей компании. Неудачники. Таковым он считал каждого. Они могли спасти мир. Так им говорили. Но Ньют не верил во спасение мира, Ньют не верил в лекарство. Ньют – реалист. Соня – неудачница, как и все они. Соня – иная, неправильная, не для этого мира. Соня слишком отличалась, слишком яро выделялась. Слишком тонкие руки, слишком мягкие волосы, слишком завораживающие черты лица. Соня не для этого мира. Не для мира, где нужно каждый раз брать оружие, где нужно едва ли не сроднится со сталью в руке, потому что опасность везде, потому что здесь ты никогда не будешь в безопасности. Когда он видит её в первый раз, то грязь частично прячет её, окрашивает светлые волосы в непонятный оттенок, и всю Соню – тоже. Но стоит краске слететь, и он видит. Соня кажется ему слишком неправильной для всего этого, неправильной, потому что их мир – самая большая несправедливость и «неправильность» , здесь белое становится чёрным, а чёрное белым. У Сони светлые локоны, стянутые в слегка растрёпанную косу, у Сони запястья тонкие-тонкие, руки-ветки, но не хлещут, не оставляют ссадин, лишь ласково касаются, доказывая в очередной раз: Соня – не для этого мира. Соне подошла бы другая жизнь. Та, забытая, чуждая для него. Он ничего не помнит, но чувствует: тот мир бы ей подошёл. Соне, наверняка, идут лёгкие ситцевые платья, а не эти мешковатые и грязные рубахи, Соне, наверняка, идут тонкие каблуки, а не грубые ботинки. Соне наверняка идёт женственность, что-то показывающее её истинно-женскую суть. Соне война не к лицу. Так Ньюту кажется. В этом Ньют уверен. Соня – боец. Звучит странно и неправильно, словно допустили речевую ошибку. Ньют оглядывается: может говорили про Харриет? Харриет крепко держит мачете, Харриет идёт война, Харриет и есть война. Харриет – грубая, Харриет ругается, не следит за языком и язвит через каждые тридцать секунд, а ещё Харриет – лидер, и голос у неё громкий и звонкий, от него отдаёт металлом, чем-то жёстким, непоколебимым и знакомым. Так говорит Минхо. Они – лидеры. И Харриет идёт война, ей идёт хладнокровие и этот сумасшедший взгляд, когда в чужое тело врезается сталь. Харриет война к лицу, не Соне. Соня с ножом смотрится странно, Соня с ножом что-то рушит внутри него. Медленно, кирпичик по кирпичику. Соне не идёт война, но она сжимает нож крепко, лезвия касается осторожно. Соне не идёт война, но это не значит, что она не будет пытаться. Соня выжила только поэтому. Соня – сильная, не снаружи – внутри, внутри стержень, удерживающий её. Соня жива, что уже значит многое. Соня до сих пор жива. Не слабая. Соня – простая. Это Ньют понимает не сразу. Совсем не сразу. Соня с идеальными чертами лица, со светлой растрепавшейся косичкой – Соня не из этого мира. Соня по-прежнему остаётся нездешней, слишком светлой и незапятнанной, но Соня – простая. В ней нет манерности, нет фальши, Соня – искренняя, иногда по-детски наивная, а иногда слишком мудрая. Соня не ластится к кому-нибудь из компании, как поступает Бренда. Соня улыбается Харриет, и садится в самый дальний угол, пробует какую-то дрянь, что ребята обозвали алкоголем, что, конечно же, неправда. Алкоголя здесь нет, а это – просто дрянь, сделанная кем-то из них. Соня морщится когда горячее пойло заливается в глотку. Ей, кажется, не нравится, а Ньют отчего-то улыбается. Чистая, правильная, иллюзорная. Чёрт, что она здесь потеряла? Когда он садится рядом, девушка не дёргается, не изображает из себя невесть кого, как поступает Бренда, стоит Томасу появиться на горизонте. Соня просто улыбается, легко так, просто и широко. У Сони душа светлая, незапачканная настолько, что ему становится страшно. Ньют боится, но знает: ей придётся запачкаться, выхода другого нет. Ньют улыбается в ответ, заливая в глотку пойло. Действительно, дрянь. Соня – солнце. Яркое и лучезарное, слишком светлое среди этой тьмы. Соня улыбается широко, смеётся негромко и снова улыбается. Соня разговаривает немного, больше смотрит и изучает, блуждает взглядом. У Сони волосы мягкие, а кожа тёплая. Соня – странная. Она много говорит о книгах, много рассуждает, не хохочет, не прыгает, а главное – не вспоминает о том, где они и чем может грозить им завтрашний день. Соня знает, просто не хочет говорить. Зачем говорить о том, что и так на виду, зачем говорить о том, что завтра любой из них может умереть, зачем говорить, что умереть они могут и прямо сейчас? Соня – светлая, и Ньют радуется, что она не говорит о смерти и крови. Ей это не идёт. Смерть, кровь и особенно война. Ньют надеется, что она выживет, что когда-нибудь она будет читать книги, нежась под лучами полуденного солнца. Ньют хочет верить, что она выживет. Но Ньют – реалист, получается лишь надеяться. Ньют смотрит вперёд. Там – жара, а позади – молния и буря в ночи. Ньют смотрит вперёд. Там – солнце. Но всё это иллюзия, ложь. Солнца больше не будет. По крайней мере, у него. Его солнце ушло за тучи, его солнце рассеялось, его солнце исчезло. Солнца больше не будет. Его солнце закатилось где-то в Топке вместе с белокурой девушкой с простоватым именем Соня. Солнца больше не будет. Никогда.