Медаль за победу в Холодной Войне

Медаль «За победу в Холодной Войне». 1989, октябрь. Альфред лежал на боку в собственной постели и смотрел в окно. Он не разделся, не снял даже ужасных черных кожаных туфель, которые называл похоронными, и едва ослабил галстук. Эта комната в доме в пригороде Вашингтона была его последним убежищем. Он не смел выключить телефон, хотя ему до боли хотелось, и через каждую минуту вздрагивал, боясь, что ужасный аппарат зазвонит. И его вызовут на невнятный совет, приедут за ним на машине, чтобы отвести на неясное собрание, дадут ему гору бумаги, испещренной мелким шрифтом, и скажут: «Вот, взгляните. Не правда ли, какая огромная пропасть между нашей экономикой и экономикой СССР?». СССР… А потом они прибавят, обмениваясь многозначительными улыбками: «Это даже экономикой назвать нельзя. Сплошная коммунистическая фикция, бред под красным знаменем СССР». СССР… Они будут смеяться и ждать одобрения Альфреда Джонса. Человека, в чьей крови течет идеология нации, чье сердце наполнено беспокойством за человеческие жизни, и чья душа сияет от невероятной гордости за страну. Сам - страна. Альфред нашарил одеяло и одним движением завернулся в него. Как был – в строгом костюме, в очках и туфлях. Поджал под себя ноги, натянул одеяло еще повыше и продолжил смотреть на прямоугольник неба, усыпанного небольшими яркими звездами. Он хотел быть там, среди этих светящихся гигантских газовых шаров, управлять большим кораблем, смотреть на мир, и, глядя вот так, как сильнейший на этой земле человек, сверху-вниз…понять, о чем думает проклятый красный советский союз…. СССР. Альфред знал, что Союз Советских Социалистических Республик – всего лишь общее название группы государств. Ха! Конечно, он это знал. Аббревиатура USSR, казалось, вскоре вспухнет красным ожогом на груди Америки, врежется в сознание, оставляя незаживающую кровоточащую рану – алую. Альфред больше не видел звезд. Голова заболела, он уткнулся в чистую простыню, отчего-то пахнущую сладостями, и потерся лбом о ткань, ероша волосы. Иван Брагинский – имя России. Государства, основавшего страшную коалицию USSR, ставшего ее идейным лидером и предводителем. И спрятавшийся там. Как его зовут? СССР – не его имя. Россия – уже давно не его имя. Иван Брагинский…. Альфред попытался это произнести, но с губ его не сорвалось ни звука. Ivan Braginsky… «Не могу произнести, потому что не привык к таким звукам. И привыкать не собираюсь, потому что мне это не нужно!» «Хочу поздравить вас! Рано или поздно, американский английский заполнит информационное пространство всего мира. Как язык межнационального общения, он никогда не умрет. Да и у вас есть гораздо более важные дела, чем изучение чужих языков…» Альфред не говорил на других языках. Для него, наверное, навсегда останется загадкой, о чем думает, играясь своими высоко литературными оборотами, его недруг Ivan Braginsky… Альфред разозлился, заворочался на постели, перелег на спину, накрылся одеялом, словно лежал на больничной койке, пошевелил ногами в похоронных туфлях и вздохнул, успокоившись. На стенах и потолке комнаты висели плакаты с героями комиксов, певцами, рок-музыкантами, диснеевскими мультяшками, изображениями кораблей из Звездных Войн… Альфред закусил губу, сдернул с носа очки, не желая смотреть вокруг себя. Он хотел быть в бесконечном черном небе, среди светящихся точек, лететь на громадном космическом флагмане… и стрелять по флотилии СССР. Сбить огромную железную посудину и наблюдать, как ее блестящий бок с надписью из букв русского алфавита пропадает во тьме космоса…. Они с СССР теперь друзья. Они торговались, пытаясь отказаться от части оружия, они спорили, они пытались найти путь к сосуществованию. Железный занавес пошел вверх. Но Альфреду все равно не видно, что происходит с… Иваном Брагинским. И хочется взлететь повыше, и заглянуть в душу врагу… другу. Врагу. Альфред злится на Ивана Брагинского за упрямство, глупость, жестокость, силу, а главное – за непонимание. И Альфред будет злиться, даже если все вокруг выдохнут и шепнут друг другу на ухо: «они теперь друзья». Наверно, пора научиться. - …И… Ива-н… Брагински… 1991, июль. Америка чувствовал себя стариком, когда читал в очках. Без очков он не видел, но в повседневной жизни и внимания на них не обращал. Когда же ему выдали стопку документов, и пришлось не один раз протереть очки, а потом еще и приподнять бумаги к носу, чтобы мелкие буквы не плясали, Альфред расстроился и почувствовал себя жутко старым. Он морщился, морщился, затем снял очки, отложил их на журнальный столик и уставился в листок, расслабив глаза. Вот, так гораздо лучше. Можно подумать о чем-то приятном. Об обеде. Или, если уж рассматривать государственный масштаб, то о новостройках и больших авианосцах! И хотя бумага, которую он только что мучил, касалась перегруппировки техники в Европе, построить или обновить пару авианосцев очень уж хотелось. Альфред ожидал начала заседания сената, но вице-президент Куэйл еще не подошел. Заходить в зал заседаний ему не хотелось, поэтому один из республиканцев поделился с ним предметом заседания в виде стопки документов. Альфред, несмотря на старческую (по его мнению) близорукость почувствовал себя чересчур активным ребенком, которого привели на важную встречу и стараются всеми силами занять, чтобы не мешал. Когда слева от него послышались шаги, он обернулся, готовясь увидеть спешащего сюда председателя Куэйла – и обманут не был: вице-президент (и с ним еще один мужчина) быстрым шагом приближались к залу. - Привет, - поздоровался Альфред, вставая и надевая очки. - Добрый день, - поздоровался Куэйл, а незнакомый мужчина оробел и начал кидать короткие взгляды то на вице-президента, то на Альфреда. - Что такое? – поинтересовался Джонс. - Что-то случилось? - Случилось, - Куэйл криво усмехнулся. - Джек Мэтлок возвращается в США. - Зачем? Разве он не наш посол в СССР? Куэйл посмотрел на Альфреда, как на малое дитя, но ухмыляться не перестал. - Дело в том, что со дня на день на президента СССР будет совершено нападение. И советскому союзу… придет конец. Альфред не любил, когда взглядом принижают его достоинство. Поэтому сказал: - Что дальше? На президента Рейгана тоже пытались… - Мальчик мой, в составе СССР не осталось никого. В данной ситуации, если свергнуть руководство – правительственный механизм сломается. А ведь Мэтлок его предупреждал… - Никого? А Россия? - Что Россия? Мистер Джонс, вас опять тревожат посторонние мысли? РСФСР провозгласило независимость еще год назад… - Я знаю, - честно ответил Альфред, - что РСФСР независимо. - Тогда вы, наверное, понимаете, что вскоре должно произойти? - Понимаю… Вице-президент кивнул ему и жестом пригласил в зал заседаний. Сопровождающему мужчине он отдал несколько приказаний, а на Альфреда больше внимания не обращал. Альфред поднапрягся и соединил в уме все факты об СССР последних двух лет. Действительно, у этого государства (единственной в своем роде коммунистической утопии) нет будущего. Постепенно страны бывшие ССР получат суверенитет, но… что же тогда останется? Russian Soviet Federated Socialist Republic. Ну и имечко у тебя, Брагинский. Так и будешь жить, лишенный союзников, под таким громоздким именем? И подумать-то смешно. Но на самом деле, Альфреду не было смешно. Ему было грустно. Потому что, кажется, звездных войн не будет. А ведь он так старался. Только у него, единственного на планете, было бы господство в космосе. Только он мог бы подняться высоко-высоко и сказать оттуда РСФСР… нет, Ивану Брагинскому, что он лучше него. Подперев голову рукой, Альфред не слушал председателя сената. Что же теперь останется? Он останется один? И на земле, и в космосе? И не будет космического флагмана с русской надписью на блестящем металлическом боку? Будут они с РСФСР друзьями? Какие они друзья – после всего? Все меняется. Вот разваливается СССР. На глазах. Приедет Джек Мэтлок и скажет, что и как происходит в Москве. Давно он не видел этого парня. Наверно, он постарел. Альфред не станет спрашивать его про Ивана Брагинского, просто проглотит этот вопрос, выслушает доклад и попытается предположить, что делается в коммунистическом лагере. Или уже на коммунистическом пустыре? Альфреду было жалко не деньги за «звездные войны», не время и не людей. Ему даже не было особо интересно, куда специалисты в дальнейшем приложат эту программу. Просто он уже… не посмотрит на Брагинского свысока. А вдруг Брагинский исчезнет? Не за железным занавесом. Не даже из поля зрения Альфреда. А… навсегда. Исчезнет. Внезапно даже шум разговаривающих в зале сенаторов затих. В голове Альфреда повисла звенящая тишина. Революция – это плохо. Гражданская война – это плохо. Смена правительства – это плохо. Вдруг, что-то случится с его врагом… другом. Врагом. Вне зависимости от Альфреда шум зала вновь вторгся в сознание. И, перекрывая его, в голове заговорил какой-то мужчина (отдаленно похожий на авторитетного Джека Мэтлока): «Россия – слишком мощное государство, чтобы за один день перестать существовать». И, несмотря на холодные мокрые руки и горький привкус во рту, Альфред заставил себя поверить внутреннему голосу мифического Джека Мэтлока и выкинуть, стереть, забыть все мысли об Иване Брагинском. 1994, январь. Вот если бы можно было взять олимпийский комплекс из Лос-Анджелеса и привезти его в Атланту! Альфред упал на постель и закрыл глаза, расслабляясь всем телом. Он представил, как большая машина перевозит кусок земли с западного побережья на восточное. Конечно, это лучше сделать по воздуху…. Невероятная конструкция из железных рук, крыльев и пропеллеров, с шумом и пафосной музыкой вырвала фрагмент Лос-Анджелеса и полетела с ним на новое место. Альфред засмеялся. Ерунда! В Атланте есть прекрасный стадион. А построить всю инфраструктуру заново – еще один способ поднять свой международный престиж. Альфред лучший! Альфред проводит Олимпийские игры в четвертый раз! И через такой короткий промежуток времени! Внезапно веселье слегка спало. В прошлый раз прогремел скандал мирового уровня. Бойкот Олимпийских игр в Москве. Глупости, максимализм. Глупые коммунисты, глупый Советский Союз. А ведь на этот раз… участником игр… заявлен Россия. Альфред подпрыгнул, словно ужаленный, сел, сделал пару упражнений руками и твердо решил, что обыграет Россию по всем видам спорта, не даст ему ни одной золотой медали, а потом будет тысячу лет хвастаться перед друзьями! Пару минут его переполняла радость и боевой азарт. Потом это чувство как-то странно видоизменилось, переросло в нечто большее, по всему телу Джонса разлился адреналин, он оглянулся, сжал кулак и почти физически ощутил, как мозг нуждается в сложной работе. Каков будет следующий шаг СССР? Сможет ли он узнать об этом заранее? Не подведет ли разведка? Альфред моргнул и вспомнил о нескольких дополнительных подъездных путях, строящихся сейчас в Атланте. Как он будет приветствовать Россию? А… сохранился ли у него гимн? Уж не избавились ли они от него после бойкота в 1984? Вновь все вокруг померкло. Каким образом… он примет у себя Россию… после холодной войны? С каким лицом? Но ведь война закончилась 4 года назад. Альфред окаменел. Он понял, что не знает (со времени подписания мирного договора) ничего об Иване Брагинском. Он благополучно ЗАБЫЛ о своем противнике. Забыл о развалившемся СССР и ликвидированном РСФСР. Альфред был занят другим! Да и Брагинский в эти годы словно затаился. Несколько олимпиад прошло. Что же? Бойкот продолжается? Или…случилось нечто ужасное, что не позволило Брагинскому и его людям приехать? Стоп, стоп! Он же заявлен! Россия в списке. Точно в списке. Альфред метнулся к столу, но не нашел там ни одного важного документа касательно Олимпиады. Точно, ведь он приехал отдохнуть и разрядить напряжение последних месяцев. Выиграв право принимать Олимпиаду у себя дома, Джонс оказался загружен экономическими вопросами по уши. Символика, организация, приглашения – все на его плечах. Не считая регулярных визитов в правительство, которых никто не отменял! А что же с Брагинским? Где же постоянная гонка? Где слежка? Альфред вспомнил, что ракеты из Европы давно и благополучно убрали. Пусть так! Но не убрали же из его черепной коробки часть мозга, отвечающего за память! Альфред нырнул в себя. И нашел в себе Брагинского. Хотел взглянуть на себя, а получил только его – кругом одного Брагинского. Себя он не видел, а лишь ощущал: боль и слабость во всем теле, воспаленный рассудок и уставшие глаза. Зрение тогда садилось. 1975 год, война во Вьетнаме, Союз-Апполон. Альфреда измотали военные действия на другом краю земного шара. Словно бы кусок его тела оторвали и бросили гнить вдали от ЦНС, которая все равно, словно с помощью радара, находит оторванную часть и постоянно передает от нее сигнал «SOS». Низкий гемоглобин, слабость. Человеческие потери. И вот, когда сознание Альфреда раздваивается от видений влажного и смертоносного Вьетнама, к нему приезжает дышащий морозной прохладой Брагинский и хочет состыковаться на орбите. Были бы тогда силы – Альфред бы смеялся. Но он не мог этого сделать и послушно говорил с представителями СССР. Они делали вид, что Вьетнам им не интересен. Делали вид, что соединение их кораблей на орбите принесет земле мир и всепрощение. А в правое ухо Альфреду жужжали о том, что НАТО начало модернизацию ядерного оружия передового базирования. Того самого передового базирования, которое при необходимости снесет Брагинскому голову. А в левое ухо сам Иван Брагинский мягким голосом на идеально чистом (слишком чистом) английском восхвалял свои космические технологии и не стеснялся опустить достоинства Альфреда, измученного войной. Именно тогда, бледный, подавленный, потерявшийся в собственной морали, Альфред Джонс отключил сознание и включил память тела. Оно запомнило и впитало тепло рук Брагинского, запах, вкус, текстуру его тела. Мельчайшие датчики взбесились и записали на пленку (по живой ткани) ломаную линию их отношений, то и дело уходившую в максимум. Позор. Забыть. Стереть из памяти голос, акцент, мягкость губ, жесткость пальцев, жар кожи и прохладу воздуха вокруг Брагинского. Нет! Не забывать! Помнить и подстегивать себя желанием мести. Десять долгих лет тело Альфреда жгла неудовлетворенность. И в 1985, когда, казалось бы, раздавленный промахами в Афганистане и кризисом социализма, Брагинский приполз заключать договор о разоружении, Альфред хотел прижать его к стене, ударить, повалить лицом вниз и сделать все, что сам пережил и не смог стереть с естественного носителя. Брагинский сказал ему, что свои войска он вывел в точности по плану, выполнил цель войны, вернулся победителем, и что его солдаты не стали заканчивать жизни самоубийством. Наглостью и упрямством (даже большими, чем у Альфреда) Брагинский, варвар и убийца, задавил возможность США ударить хотя бы словами. Заткнул рот поцелуем и ликвидировал возможность мозга логически рассуждать. Он всегда поступал с Альфредом как с младшим, а не как с равным. И Джонс не мог себе простить слабость, неумение противостоять напору Брагинского, когда тот физически близко. Какими только словами он не ругал себя и свое тело, но всё время, что был отделен от Брагинского океаном, думал о нем. О друге, враге, друге… враге, любовнике, враге. Альфред дал себе слово, что «звездными войнами» отомстит СССР за все. Вскроет грудную клетку, вынет сердце, заглянет в душу, поставит на колени – и подчинит себе во всех смыслах. А он взял – и развалился. СССР развалился. И среди кусков попробуй еще найди Брагинского. И попробуй объяснить, почему до сих пор хочешь поставить его на колени. 1995, июнь Альфред прибыл только на второй день саммита Большой Семерки. У него были дела. И даже если это не спасение мира – остальным шести идиотам об этом знать не обязательно. Альфред, в общем-то, и ехать не хотел. В основном говорили об экономике. А ему было плевать на урегулирование международной экономики. Старики из Европы могут начать умирать голодной смертью – но его это заботить никак не будет. Альфред не считал себя бессердечным. Просто таково его американское душевное устройство. Еще больше Альфреда раздражало, что братец Мэтью радостно принимает у себя стариков, и везде слышится французская, немецкая, итальянская речь. Но, прежде всего – французская. Альфред решил, что целью его визита будет «вбить в голову Мэтью, что английский сам по себе язык национального общения». И конечно, программа максимум была «Заставить своим авторитетом европейских балбесов учить английский». Американский английский, братец Артур, а не твое напыщенное бульканье. Преисполнившись гордости и боевого духа, Альфред хотел уже найти президента Клинтона и рассказать ему о планах завоевания языкового пространства, но наткнулся в коридоре на интересную парочку. Его братик Мэтью и вынужденный родственник Франциск Бонфуа тихо и проникновенно разговаривали на французском. Мозг Альфреда вскипел, он буквально вклинился между ними и похлопал Мэтью по плечу. - Что за секреты тут, а, братишка?! - Привет, Альфред, - пролепетал Канада, неприятно скрадывая букву «р» в его имени. - Никаких секретов. Мы же на саммите. - Не-а! Я смотрю, вы тут о чем-то переговариваетесь в углу! - Конечно, мы же… - Бесит меня твоя двуязычная привычка, братец!! Ничего хорошего она не приносит!!! – Альфред сильнее хлопал Мэтью по плечу, заставляя раскачиваться. При желании Америка мог и стену кулаком проломить. - Не говори здесь об этом так громко… тебя могут неправильно понять, - с трудом проговорил Мэтью. Франциск, к которому Альфред так и не повернулся, внезапно вздохнул, томно и с разочарованием, открыл рот, и лишь после паузы произнес с сильным акцентом: - Вы ведете себя так, мсье Джонс, будто я лишил вашего брата девственности. Канада икнул, а Альфред повысил голос: - Ахахахаха! О девственности мы с Мэтью сами можем поговорить! На английском и без вашей помощи! - Школьные уроки сексуального образования пошли на пользу? – неторопливо поинтересовался Франциск. - Пошли, спасибо!!! Канада начал таять в воздухе. - Вы нас не оставите наедине, мсье Джонс? - Не оставлю!!! Франциск снова вздохнул, отбросил волосы назад, нашел взглядом Мэтью и мягко заговорил с ним по-французски. Затем сделал шаг вперед и погладил по плечу (Альфред оттащил брата куда-то себе под мышку). Франциск цокнул языком, сказал что-то еще и, кивнув, отошел. - Что он тебе сказал? – Альфред встряхнул брата. - Сказал, что бояться мне нечего.… А если уж бояться, то всем семи странам. - Ничего не бойся! Я же не боюсь! – приободрил Альфред, считая, что такое заявление, конечно, гораздо более убедительно, чем сопли Франциска. - Братик, а тебя не беспокоит, что Россия вступит в большую семерку?.. то есть, с ним, наверно, уже восьмерку. - Россия? – на автомате переспросил Джонс, но еще несколько секунд ему понадобилось, чтобы осознать факт. - Понимаешь, меня это почему-то очень беспокоит. Когда Россия войдет в нашу группу, то я перестану быть самой крупой страной из нас. У него и ВВП больше, чем у меня. Я стану совсем ненужным тогда? Альфред не смог выдавить и звука, потому что его голову заполнила новая информация. Мэтью, увидев это, расстроено вздохнул. - Братик Франция сказал, что бояться нечего. Никто меня не исключит. Можно ведь здесь быть и двум похожим странам. Хотя я не считаю, что чем-то на Россию похож. - Каким образом Россия это устроил?! – перебил Альфред. - Вчера здесь был его президент и предложил провести следующую встречу у них, в Москве, и говорить по поводу ядерного урегулирования. Европейцы и Япония согласились. Президент Клинтон тоже согласился… - Вот так сразу?! - Россия уже два года пытается с нами подружиться. Ты же приезжал и в Токио, и в Неаполь. Я помню. Ты слушал? - Конечно, я слушал! ...ааааа, фак! Ладно! Поедем значит в гребаную Москву! Альфред сложил руки на груди, надулся и сел на ближайший стул. Когда он злился, он всегда ругался. Канада замолчал и растворился в окружении, присев рядом. В кои-то веке раз, мучительно раздумывающему Альфреду удалось скрыть свою высокую фигуру за постаментом и вазой, которые служили украшением холла. Поэтому проходившие мимо Англия и Франция его не заметили. Франциск, видимо, разозлился, и теперь говорил по-французски быстро и эмоционально. Артур мрачно топал рядом и вяло отмахивался от него. - Помедленней, помедленней… Говори уже нормально! Франциск гневно вздохнул и замолчал. Артур не остановился, а пошел дальше, хмуря свои невозможные брови. - Снова устроят ядерную войну в песочнице, свидетелями которой будем мы все… да, мне очень интересно, сколько лопаточек заготовил Брагинский и которой он ударит Джонса по голове. Франциск вновь разразился громкой тирадой, Артур что-то пробурчал, а потом, кажется, они начали ссориться. 1996, апрель. Альфред хотел пойти вместе с Мэтью, потому что рядом с ним чувствовал себя сильнее, но их делегации, оказывается, приезжали в разное время. Поэтому Альфреду самому предстояло создать вокруг себя комфортное пространство и применить все возможные средства, чтобы выглядеть героем. Не подобает герою шлепать по лужам в аэропорту Москвы, потому что, видите ли – это русский апрель! В машине пришлось оттирать туфли салфеткой, чтобы их похоронный шарм не перебивали никакие грязные брызги. Хорошо. Костюм в порядке. Красивейшая черная двойка, дорогущая и сидящая по фигуре. Галстук, платок, очки, прическа. От глупых бумаг Альфред отказался, чтобы не выглядеть ботаником. Что он не знает о ядерном оружии? Он знает все. Прокручивая эти мысли в голове, он зажал в угол сознания того Альфреда, который боялся увидеть Россию и спасовать перед ним. Своевольный Брагинский не так часто выезжал из страны, потому что решал домашние дела, и они не виделись.… Да, десять лет. На задворках сознания охнул и задохнулся тот Альфред, который однажды забеспокоился, что Иван исчезнет с лица земли. Смерть и позор тому Альфреду. Впереди Джонс увидел Хонду и услышал японскую речь. Потом оба человека перешли на английский, и что-то в звучании их голосов заставило мурашки бежать по позвоночнику. Хонда говорил очень хорошо, но другой человек говорил еще лучше. Брагинский. Очень высокий, намного выше Японии, но не нависающий, а деликатно стоящий рядом. А где же… его неизменный серый плащ, напоминающий о временах революции? Вот почему не удалось заметить отнюдь не маленького Брагинского сразу – из-за черного костюма. Он словно слился с атмосферой, перестал так выделяться, как делал это раньше. Хотя, если присмотреться, то экстравагантный белый шарф остался при нем, и его длинные концы мотаются в районе колен, делая официальный костюм странным. Это же Россия, что с него взять. Альфред не замедлил шага и вскоре подошел к Брагинскому. Как в замедленной съемке тот обернулся (мягкие белые волосы взметнулись и легли на лоб), медленно-медленно улыбнулся: вежливо и по-детски. Когда время обрело нормальную скорость, ушей Альфреда достиг до боли знакомый голос: - Рад приветствовать представителей США от лица Российской Федерации… - Привет, - сказал Альфред, как всем и всегда говорил. – Тебя поставили швейцаром? В этот момент подошел президент Клинтон с сопровождающими, они вежливо поздоровались с Брагинским и прошли дальше, в зал. Иван проводил их взглядом, и у Альфреда была возможность изучить его почти безэмоциональное лицо сбоку. Но, когда он вновь обернулся, улыбка вернулась, а глаза несколько лицемерно сощурились. - Что ты, это ведь русская традиция – встречать гостей лично. - Вот как, - Альфред засунул руки в карманы брюк и испытующе поглядел ан Брагинского. - Русская традиция? - Да. - Российской Федерации? - Теперь, да. Альфред сказал в сторону только «Пф! Ясно!» и прошел мимо. У него начинали трястись самые кончики пальцев, руки в карманах упорно сжимали подкладку. И, насколько бы тихо Брагинский ни приветствовал гостей – его голос все равно разносился по залу. До того момента, пока слово не взяли президенты. Тогда Альфред выпал из реальности и никуда не смотрел, и никого не слушал. Ему было неинтересно, что именно подумают о нем остальные. Наверняка, они приняли это за напряженную обстановку между двумя соперниками – США и Россией. Подумали, что от их молчаливого противостояния даже воздух в зале задребезжал. А потом, как только выдалась возможность, Альфред полетел домой. Он не хотел больше встречать Брагинского, поэтому, выразив свое доверие президенту, попросту улетел на самолете обратно в США. В самолете он выпил снотворное и плохо соображал вплоть до того момента, пока его не привезли на квартиру в Атланте (а именно там Альфред сейчас и обитал). Он принял душ, выпил кофе, надел футболку, спортивные штаны и лег на постель. …Фиалковые глаза Брагинского полны боли и одиночества. Что за бред, Джонс? Альфред зарылся под одеяло и даже наедине с собой старался ничем не выдать беспокойства. В голове отдавались эхом слова, произнесенные с причудливым русским акцентом: «Russian Federation». Складно, почти стихи. Как это будет на русском? Альфред знал, что произношение будет резко отличаться, но, увы, прослушал речь их президента. О, Боже мой, эти глаза… Не такие, как раньше. Ничего не изменилось в его лице, только выражение глаз стало уязвимым, более детским, и в тоже время философским. Что с тобой, Иван Брагинский? И где тот Иван, который звался RSFSR и USSR, где его паранойя и улыбка с медным привкусом? Альфред заворочался, повернулся на другой бок. Он все такой же высокий, такой же сильный на вид, негибкий. Без серой военной шинели он выглядит более цивилизованно, но все равно странно. И пахнет от Российской Федерации по-другому. Раньше запах был травы и бензина и одеколона, а теперь стал… Альфред вспомнил едва уловимый аромат, который оттолкнуло от него потоком воздуха. В тот момент захотелось резко развернуться, прижаться к Брагинскому, вдохнуть запах волос, а еще лучше – откусить кусок плоти на шее, чтобы почувствовать его вкус. И хотя то убогое количество фраз, что он услышал от Ивана, были вполне в его характере – они все равно были другими. Страх, ползущий от них по позвоночнику, был не материальный, ирреальный, бесплотный, не такой колкий и болезненный, как во времена холодной войны. Самый большой страх Альфреда, тем не менее, вышел наружу сам. А вдруг Иван Брагинский тоже ЗАБЫЛ всё, что связывало их с сорок пятого по девяносто первый год? Вдруг он ЗАБЫЛ их войну? Это не подмена, не клон, не галлюцинация. Это Иван. Но вдруг ЕГО Ивана больше не существует? Альфред понял, что остался один. Одна господствующая мировая держава, один путь развития экономики, одна доктрина, одни деньги, один язык. Смех его в этот момент был невеселым. Значит, он победил? Поставил на колени Ивана Брагинского и его коммунизм. И теперь он может придти, на правах победителя, прижать его к стене, впиться в губы поцелуем и присвоить себе его тело – любыми доступными способами. Альфред представил, как зароется в волосы Ивана, сдернет с него одежду, прильнет, станет чередовать грубость и ласку. С этим новым Россией можно делать что угодно. Потому что в его глазах больше нет неистового пламени социализма, обжигающего любого врага. Теперь, в своем новом, подавленном состоянии Брагинский позволит… иметь… себя. Альфред сделал рваный вдох, тихо-тихо застонал, зарываясь под одеяло. Все тело напружинилось, разогрелось, волоски встали дыбом, и член тоже встал. Очень легко, упруго, так, словно ему 14 лет. Уткнувшись носом в подушку, Альфред с наслаждением подтянул к себе ноги, запустил руку под резинку спортивных штанов и без промедления сжал твердую плоть. Волна дрожи прошла по позвоночнику, вся кожа враз стала чувствительной, от быстрой ласки он развратно намок, сочился, пачкая и ткань и руку. Сказывалось долгое напряжение, не имевшее никакой разрядки. Теперь же удовольствие от простых движений зашкаливало. Альфред стонал сам с собой. Он ничего не говорил, не воображал конкретного. Мысли крутились вокруг образа Брагинского и желания заняться с ним сексом. Потом и эти мысли померкли, бросив Альфреда в пучину острого наслаждения, а затем к ослепительному обездвиживающему оргазму. Когда сознание вернулось, мысли, словно услышав выстрел, рванули со старта. Брагинский всегда был больше, сильнее, старше, чем Альфред. Сейчас, конечно, он стал слабее. Сейчас он вынужден обращаться за помощью. Но даже его мягкое желание дружить повергает цивилизованное сообщество в ужас. Поэтому мысль, что однажды Джонс поставит его на колени и отымеет, кажется все менее реальной. Альфред не готов доминировать над ним, заведомо старшим и крупным. Или готов? Осознание того, что он только что делал, подсказало, что он, кажется, не готов. Если он разобьет Российскую Федерацию на приближающихся Олимпийских играх в Атланте, то, наверняка, почувствует себя сильнее и будет морально готов сделать это с Брагинским. Эта мысль успокоила Альфреда и придала ему сил двигаться дальше. Он стал ждать встречи, переключился в режим выработки адреналина и изобретения новых гениальных планов. 2007, апрель. Обе палаты конгресса рассмотрели проект демократической партии об учреждении новой медали «За победу в Холодной Войне». Отчасти благодаря речи Хиллари Клинтон, отчасти благодаря работе конгрессменов – медаль была утверждена и выпущена. Одним из первых в руках ее держал Альфред Джонс, которому подарили ее, как ребенку, чтобы не обиделся. Медного цвета монета на ленте с сиреневыми бортиками и красными, белыми, черными и желтыми полосками, была увесистой и очень реальной. На ней было изображение орла и ленты с надписью «Duty Honor Country». Вспомнился Орленок Сэм, символ печально известно Олимпиады 84го. Альфред отнес медаль домой, открыл шкаф, нашел свою куртку пилота, ту самую, украшенную звездой и цифрой «50», аккуратно вынул ее, огладил ладонями – и пристегнул медаль на правую сторону груди. Вид у всего этого был немного глупый, но Альфреда не заботило. Он не любил военные мундиры, и медаль на них вешать не собирался. Немного подумав, он надел куртку и походил. С медалью было хорошо и комфортно. Потом он спрятал куртку. Она являлась вещественным доказательством эгоизма США. Но для Альфреда она была самым большим сокровищем собственной памяти. Пока живы напоминания о прошлом, Альфред Джонс знает, кто он такой. И он будет хранить их до самого конца. …Конечно, он знал, что Иван Брагинский об этом знает. Понимал, что его друг, враг и любовник промолчит. И что будет сильно задет. Но рана была бы больнее, если бы они оба забыли эту войну.