***
Нацуме два, и он впервые пробует мыло на вкус. Микан громко смеется, расплескивая воду, а мальчик только недовольно хмурится, пытаясь найти объяснение вкусному запаху, но гадкому вкусу. Девушка тихо улыбается, чувствуя внутреннее тепло, разливающееся по венам. — Его не надо есть, — все еще посмеиваясь, говорит кареглазая. В небольшой, но очень светлой ванной открыты все окна, поэтому слышно пение местных птиц. — Давай я лучше потру тебе спину? Нацуме? Он молчит, но Микан знает его настоящее молчание. Черноволосый, как она смогла понять, не стремился к общению, удивляя ее все больше и больше. Дети в его возрасте обычно лепетали какие-нибудь звуки, пытаясь подражать взрослым, но этот мальчишка… он не делал всех тех детских глупостей, больше предпочитая наблюдать. Тихо и незаметно. А еще она точно знала, что он стремился к чему-то большему, тайно таская ее старые книги, которые она любит читать по вечерам. Микан знала, что он ничего не понимает в этих каракулях, но видеть его необычайное для ребенка старание было невероятно прекрасным чувством, от которого щемило в груди. Ей казалось это слишком ненормальным. Слишком сильным чувством, которого она боялась. Две судьбы стали едины. Слишком туги стали узелки. Ведь, когда-нибудь их дороги точно разойдутся, он вырастет и забудет ее, а она опять останется одна. Как тогда, в ее первой жизни. — Не думай об этом сейчас. Все это будет потом, не сейчас, — кивает девушка самой себе, наблюдая за красноглазым мальчиком, который вырывается из ее рук и бежит в другую комнату. Она громко смеется и бежит за ним, чуть не поскальзываясь на мокром полу. Поправляет полотенце на плече и бежит за ним дальше, чтобы хоть как-то добиться от него привычных детских эмоции. Одинокий дом снова наполняется веселым криком, когда она узнает слабое место малыша. Нацуме ужасно боится щекотки, и Микан с удовольствием этим пользуется.***
Нацуме пять, и он без ума от клубники. — Что это? — спрашивает черноволосый, показывая на красные ягоды. Микан отвлекается, удивленно переводя взгляд на спеющую клубнику. Вздох счастья и радости срывается с губ, когда она отмечает первые спелые ягоды. Аккуратно откладывает лейку, подходя к мальчику, который сидит на корточках и пристально смотрит на такую привлекательную ягоду. Девушка опускается рядом, еле скрывая улыбку. Нацуме непонимающе смотрит на нее. — Это клубника, — срывает несколько ягод и протягивает ему, но зависнув на мгновение, она качает головой, понимая, что нужно сначала помыть. Все же он ребенок, о котором она должна заботиться. — Держи. Думаю, тебе понравиться, — спустя время говорит она, опуская рядом с ним небольшую миску с ягодами. — Ну как?! Она замирает, ожидая его реакцию, как что-то необычное. Как дети ожидают фейерверка в конце фестиваля, чтобы насладиться зрелищем. В такой ситуации — она ребенок, а ее воспитанник — фейерверк, эмоции которого под запретом. Она до сих пор не может понять его странную реакцию на это мир, которую он боится показать кому-либо. Микан никогда не говорила с ним на эту тему, но всем сердцем желала, чтобы этот мальчишка более открыто показывал свои эмоции. Но в это раз все было иначе. Мальчик сначала замер, а потом блаженно прикрыл глаза, медленно наслаждаясь сладковатым вкусом ягоды. Кареглазой даже показалось, что он пребывает в каком-то странном состоянии, похожим на сон, потому что улыбался он так только во сне. Секундная заминка, девушка протягивает руку к волосам черноволосого, а потом треплет их, пытаясь привести его в себя. Мальчик резко подпрыгивает на месте, отчего Микан непонятливо сжимает губы, а спустя секунду начинает тихо смеяться, когда красноглазый отнимает у нее миску со всеми ягодами. Микан на самое маленькое мгновение ловит себя на мысли, что ей очень нравится наблюдать за хомячущим малышом. В этот момент он казался более уязвимее, чем в обычные дни, и ей отчаянно не хотелось расставаться с этим маленьким человечком. А еще у нее появилось странная потребность в защите этого маленького хитрого лиса, который сидел напротив нее и наслаждался перекусом, иногда поглядывая на нее. Эта самая потребность была неудержимой и слишком требовательной, заставляя ее судорожно сжимать кулаки. После нескольких таких взглядов, девушке протягивают оставшиеся ягоды, и она не может сдержать теплой улыбки, которую Нацуме привык наблюдать у нее очень редко. — Спасибо, Нацуме-кун, — она блаженно жмурится, и мальчик отмечает на ее щеке небольшую ямочку, которую не видно в обычное время. Он тянется к ней, но тут же отдергивает свою детскую ручку, делая вид, что хотел просто потянуться. Карие глаза замечают это, но их обладательница ничего не говорит. Ему и не нужно этого, потому что она знает, он не привык к таким личным разговором, в которых пытаются влезть в твою душу и узнать все секреты. Они чужды ему, как и ей. Единственное отличие: она — почти бессмертное существо, а он — новоиспеченная душа, которая не должна знать таких подробностей.***
Нацуме одиннадцать, и он все чаще начинает задаваться вопросами об этом мире. Рубиновый взгляд медленно переходит со страниц очередной книги на сидящую девушку в черном. Зоркий взгляд отмечает тонкие кисти рук, пальцы которых ловко перебирали разные травы, потом переходит по медленно вздыхающей груди и останавливается на миловидном лице, которое за все эти десять лет не изменилось. Все те же тонкие брови, маленький профиль с чуть курносым носом, тонкими бледными губами и каскад длинных золотисто-коричневых волос. Вся ее внешность полностью олицетворяла ее причастность к эльфам, но ее глаза… Нацуме не мог понять, почему они слишком выделялись во внешности воздушного существа. — Сколько тебе на самом деле лет? — мальчик давно задавался вопросом о ее возрасте, медленно начиная осознавать, что она нисколько не стареет, как все те души, которых они встречали в городе. Он знал, что души здесь рождаются после смерти на Земле, растут, взрослеют и умирают, попадая обратно на Землю. Что-то вроде колеса Сансары без возможности выхода из этого круговорота. Микан замирает, поджимая губы. Откладывает травы и переводит взгляд на мальчика, которые возвышается над ней в ее любимом кресле. — Знаешь, в человеческом мире есть понятие «неприличных вопросов», которые лучше не задавать девушкам, — она тихо улыбается, наблюдая за его нахмуренным лицом и посерьезневшим взглядом. Так и хочется потискать его за щеку. — Но, все же?! Ты никогда не отмечала свой День рождения. Всегда только мой, — не отступает парнишка, а девушка вздыхает, совсем не желая открывать правду о том, что на самом деле она давно уже почти старуха. — Сколько? Кареглазая машет рукой. И правда, почему она решила скрывать от него это? Все равно это не будет иметь для него значения, потому что он ребенок, им ведь всегда все интересно. Поэтому взявшись опять за работу, девушка, несмотря на мальчика, говорит: — Это моя пятидесятая весна. Я старею в два раза медленнее, потому что… — здесь она замолкает, создавая тем самым неприятную паузу. — Потому что я — Хранитель, давший обет Богу. Черноволосый хмурится, пытаясь вспомнить, кто такие хранители, но девушка продолжает: — Я отказалась от жизни на Земле, отдавая себя всю на обучение Новых душ и их воспитание, — некстати вспоминается происшествие одиннадцатилетней давности, когда было убито много Новых душ. Сердце сжимается от этого воспоминания, заставляя пальцы дрожать. — Но ведь ты одиночка, — подперев подбородок, говорит Нацуме. Девушка кивает и усмехается. — Считай, ты у меня первый воспитанник. Она улыбается, но мальчику почему-то кажется эта улыбка лживой. Он отводит взгляд, делая вид, что она удовлетворила его интерес, но на самом деле все было наоборот. Ему стало еще интересней, почему она так сделала, почему все это время была странником, и правда ли он у нее первый? И последний вопрос его волновал почему-то намного больше, чем первые два. Он не хотел признаваться в этом, но он слишком привязался к этой иногда глупой, но такой теплой эльфийки, которая и правда стала почти чуть ли не всем миром для него. Эти чувства кружили голову, заставляя его существование сжиматься. Парнишка выдохнул. Нужно прекращать с этим.***
Нацуме почти шестнадцать, и он впервые видит Падших. Один их вид вызывает в нем дрожь, заставляя сердце замереть, а руки вспотеть. Одна из тварей тянет к нему свои противные руки, на которых он не может найти ни одного живого места. Всё эти твари — одно сплошное ходячее мясо, которые не были похожи ни на людей, ни на душ. Они были отдельным видом, которые сделали себя такими сами. Выбрали этот путь, который Нацуме никогда бы не выбрал. Он отпрыгивает в сторону, при этом хватая маленького ребёнка, который оказался с ним рядом. На площади начинается паника, люди начинают убегать, прятаться и громко кричать. В то же время другие люди в форме рыцарей пытаются оттеснить монстров в более безлюдное место, чтобы там и прикончить их, но из-за паникующей толпы сделать это затруднительно. Парень оглядывается по сторонам, пытаясь отыскать знакомую макушку девушки, с которой они разделились. Его охватывает паника, когда он не находит её не через минуту, не через пять. Он пробирается через толпу, перед этим отдав малыша его внезапно появившейся воспитаннице. Сердце гулко бьётся в груди, а ему кажется, что мир начинает плыть перед глазами. Всё смешивается в один противный коричневый цвет, когда он не может отыскать её. — Чёрт! — кричит он в сердцах, тяжело дыша. Недалеко от него, в метрах десяти, замертво падает монстр, а убивший его солдат переходит на нового. Но силы его становятся не равны, когда на него начинает идти второй Падший, намериваясь помочь сородичу. Или просто отобрать добычу. Парнишка, сам того не замечая, идёт к рыцарю, на ходу вытаскивая меч из ножен падшего рыцаря. Всё это происходит за считанные секунды, когда холодный металл легко проходит сквозь плоть твари, заставляя последнюю завыть. Удар приходится по туловищу, пополам разрезая монстра. Рука, с непривычки, начинает ныть, а дышать становится невыносимо трудно. — Хороший удар. Так держать! — подбадривает его мужчина, наконец-то справляясь со своим врагом. Черноволосый только кивает, в конце концов, замечая знакомое лицо. Микан тоже замечает его, и из её слез начинают идти слезы. Последний вздох слетает с губ солдата, лежащего подле неё, и она опять чувствует свою бесполезность. Маленькие окровавленные руки судорожно пытаются зажать рану, хотя она уже понимает, что это пустая трата времени. Тело погибшего исчезает постепенно, как и неожиданная бойня, оставляя после себя только серебристый песок. Его подхватывает ветер, скользя вдоль всех выживших и Нацуме, который опускается рядом с ней. Сжимает руку, а потом и вовсе притягивает её к себе. Её пальцы впиваются в его одежды, наровясь разорвать их, но парень чувствует, что она не способна в данный момент даже подняться. — Опять… опять, — шепчет она, щекоча своим дыханием его шею. Парень прикрывает глаза, сжимая её в объятьях сильнее. Опять странное чувство посещает его, но сейчас он просто шлёт его лесом, вслушиваясь в всхлипы девушки. — Тсс, я здесь, — тихо произносит он, вспоминая, как она когда-то говорила ему те же самые слова. — Ты не виновата. Ты сделал все, что было в твоих силах. Не нужно винить себя. Туманный карий взгляд встречается с ярко-красным, в котором непоколебимая решимость. Ей хочется согласится с ним, но обманывать себя не хочется. Она опять не смогла спасти человека, как тогда тех маленьких детей и еще одного человека из прошлого. Он умирал на её коленях, а она была не в силах что-либо сделать. Она не смогла даже позвать на помощь, тяжело дыша и осмысливая тот факт, что она теперь останется одна! Чёртова эгоистка! — Я… я не виновата… — тихо шелестит она, медленно опуская голову на плечо парня. Силы внезапно покидают ее хрупкое тело, но последний всхлип все же срывается с ее алых губ. — Я не виновата… — Да, это не твоя вина, — тихо соглашается он, поднимая внезапно потяжелевшее тело. Сжимает ее аккуратно, чтобы не было больно. — Все пройдет, просто нужно подождать. И уходит в сторону знакомого леса, не обращая уже внимание ни на что. Он нашел то, чем дорожил всем сердцем. И пусть для нее он до сих пор мальчишка, он точно знал, что, если его постигнет та же участь, что и Падших, у него будет человек, который будет его оплакивать также. Он точно знал, что он кому-то был нужен в этом мире. Ему было достаточно и ее одной. Была бы только она рядом.