Ошибка

Свет пробивался сквозь камни; ещё несколько мгновений, и завал посыпался вниз, с небольшого уступа в выкопанную яму, и путь к выходу был открыт. Магнус нехотя открыл глаза и с удивлением увидел, что мечи некоторых стражников обнажены; это вызвало у него очередной приступ недовольства, и он покосился на спящую у него на плече Люцию. Она казалась такой беззащитной сейчас, но, проснувшись всего лишь через мгновение, смотрела на весь мир широко раскрытыми от страха глазами. Пламя уже давно погасло, и не было ни единого признака её ведьмовства; только крольчонок всё ещё жался в руках девушки, так и не поджаренный на пламени и не превратившийся в какую-нибудь еду; собственно говоря, Магнусу было плевать на судьбу зверька, он просто предпочитал оставить странную ведьму в живых, а для этого следовало умолчать относительно того, что она умела колдовать, что она вообще имела какой-то дар. Его отец не одобрил бы подобный поступок, но, впрочем, зачем, далеко ходить, если можно посмотреть на чёртову Сабину, которая просто не может быть обыкновенной женщиной, потому что нормальные, верные своей религии и тому, кто они есть, люди просто не ведут себя подобным образом и не совершают ничего подобного? - Опустите мечи, - поднимаясь на ноги и игнорируя всё, что могло быть в его голове связанным со здравым смыслом, промолвил Магнус. – Это не мятежница; она пряталась здесь от них, опасаясь попасть в эту шайку. Кто-то попытался возразить, но холодный, подобный тому, что был у короля Гая, взгляд Магнуса заставил солдата замолчать, просто не вмешиваясь в разговор, что мог бы стоить ему жизни. - Не стоит ей доверять, - отметил кто-то. – Проверьте всё, а перед этим девица вполне может оказаться в темнице. Люция до сих пор молчала; у неё словно пропал дар речи, а Магнус, оглянувшись, едва заметно усмехнулся. Темницы были единственным вариантом – собственно говоря, ей могли бы просто отрубить голову, если б его не было здесь, и никто бы не разбирался, но что-то в этой девушке заставляло пытаться сохранить ей жизнь. В её глазах уже не горела всё та же отвратительная апатия, что и прежде, и она казалась ещё более прекрасной благодаря собственной живости. Это действительно было прекрасным зрелищем, и приходилось напоминать себе в сотый и в тысячный раз, что просто так притащить её с собой – это слишком подозрительно. Соблазн был, но, впрочем, на то он и один из Дамора, чтобы уметь останавливать собственные порывы, какими б они ни были, даже если те кажутся слишком сильными. - Значит, она будет находиться в дворцовой тюрьме до тех, пока я не пойму, что именно делать с нею дальше, - с показательным равнодушием протянул Магнус. – И я не собираюсь слушать ваши возражения. - Как прикажете, Ваше Высочество. Гай повторял много раз – пленных взять для казни. Вероятно, здесь было несколько человек, которых потащили бы в Лимерос едва ли не на поводках; собственно говоря, у них и вовсе не остаётся выбора, кроме как выполнять то, что желает Его Высочество. Гай был жесток; Магнус знал, что отец никого не пощадит, а устроит публичную казнь только по той причине, что ему действительно хочется поставить все народы Митики и этого мира на колени, чтобы те пали перед ним и никогда больше не поднимали голову, совершая всё только для того, чтобы Его Высочество мог почувствовать себя счастливым. - Само существование пелсийцев и их поведение - позор для Лимероса, - прошептал себе под нос Магнус, покидая пещеру, словно повторяя это, дабы не забыть то, что отец повторял раз за разом, убеждая его в подобных истинах. – Создавать вино, поклоняться языческим духам, у которых даже нет имён – хуже может быть только Оранос. Подействовало не так уж и хорошо; Магнус, как и прежде, не чувствовал ненависти, только раздражение по отношению к Пелсии. Пустота – это достаточно частое порождение чувств из его души. Ему было плевать слишком на многое; почему бы просто не плюнуть на судьбу какой-то девицы? Впрочем, кто его знает, где его отец отыскал свою Сабину? Этот пример почему-то всё чаще и чаще появлялся у него перед глазами в памяти; следовало отстраниться от мыслей, что крутились у него в голове всё это время, потому что они не принесли бы совершенно ничего хорошего, но у него крайне смутно получалось вообще разгадать причины собственного поведения. Когда солдаты вывели даже не пытающуюся вырваться Люцию, швыряя её к остальным, к тем, кто официально был признан к мятежникам, принц стал уже до идеальности равнодушным. Его тёмно-карие глаза почти что почернели от какого-то отражения безучастности и ненависти; казалось, он совершенно забыл о том, что принято бороться за будущее, ну, или пытаться изменить что-то в этой жизни. Редко получалось стать таким, как отец, но сегодня он был уверен в том, что поступит правильно. Он уже почти дошёл до своего коня, когда оглянулся и столкнулся взглядом с её синими глазами – ясными, но в тот же момент хранящими какой-то оттенок бесконечного испуга. Казалось, ещё было совсем не поздно всё отменить, броситься к ней и вытащить девочку из плена, в который он сам её толкает, но, впрочем, Магнус прекрасно помнил о том, что он, как принц, не имеет совершенно никакого права поступить подобным образом. Пусть уж лучше она доберётся до Лимероса именно так; у них не будет потом возможности помешать ему, а все остальные и без того ничего не будут знать; по крайней мере, пока что ей придётся кочевать вместе с остальными. Да и, впрочем, он всё равно дарит ей шанс на жизнь. Она ведьма, она должна гореть на кострище, а он позволяет ей оставаться живой и невредимой – чем не подарок девочке? А всё остальное уже точно не имеет никакого значения, если она не попытается сбежать куда-нибудь и погубить всё то, что у неё есть.