Часть 5
8 мая 2016 г. в 10:29
— Чай будешь? — срывающимся голосом спросил Киёши, и Ханамия издевательски осклабился, пытаясь выплыть из той горячей мути, что плавала сейчас у него в голове вместо мозга.
— Естественно, ты же именно за этим меня сюда притащил.
Киёши кивнул, целуя Ханамию в шею. Губы у него дрожали, а взгляд был таким бестолковым и бессмысленным, что Ханамия с удовольствием понял, что тот тоже плохо соображает. Очень плохо. Может, действительно стоит остановиться на пару минут, чтобы хотя бы не пропустить момент, когда Киёши его завалит? Кто-то из них двоих должен сохранять хотя бы относительный рассудок, и, конечно же, это будет явно не сейриновский придурок.
Ханамия провокационно прижался к паху Киёши, хоть и понимал, что трезвости мышления это ему не добавит. Но Киёши задышал чаще и впился зубами ему в плечо, что привело Ханамию в неплохое расположение духа. Было приятно видеть, как Киёши теряет контроль над собой. А чем меньше его у Киёши, тем больше у Ханамии — это же ясно как день. Но горячий язык Киёши скользнул по шее Ханамии, и он недовольно констатировал, что контроль — штука эфемерная и ускользающая, а Киёши — слишком материален для того, чтобы избегать реального положения вещей.
— Хватит! — задыхающимся голосом пробормотал Ханамия, чувствуя, что ещё немного — и ноги откажутся его держать. — Да погоди ты пару минут, идиот!
Он изо всех имеющихся сил отпихнул Киёши от себя, пытаясь отдышаться. Глаза у Киёши были совсем тёмные, он смотрел на Ханамию не мигая и, кажется, не совсем понимал, чего от него хотят. А может, и понимал, просто притворялся. Это же Киёши, а он та ещё хитрая сволочь.
Киёши замер, а потом медленно отпустил его. Видно было, что этот придурок уже себе там чего-то навоображал: его смущённый вид не требовал никаких объяснений.
— Я тебя не... помял?
— Ещё чего. Хотя ты такой неловкий, что даже удивляюсь, как этого ещё не случилось, — соврал Ханамия, замерев у стены. Неловким Киёши уж точно нельзя было назвать.
— Идём в кухню, в самом деле, — Киёши завёл Ханамию в маленькую кухню с мини-морозильником, небольшим столом и плитой на две конфорки. Ханамия успел удивиться, как здоровый Киёши здесь вообще помещается.
— А где твои? — спросил он, устраиваясь на табуретке в углу, чтобы что-то спросить. Где сейчас старики Киёши, его интересовало в последнюю очередь. Разве что с точки зрения распределения времени: не хотелось, чтобы кто-то сюда припёрся в самый неподходящий момент.
— Уехали погостить к дальним родственникам, в Осаку, — охотно бросился поддерживать разговор Киёши, ловко доставая из шкафа чашки и зажигая газ под начищенным до блеска чайником. — Я поэтому спешил тебя перехватить, пока они... Ну, пока здесь нет никого. Не идти же куда-нибудь в мотель. Это как-то... Не хочу, короче.
— Ты потому торчал возле моей школы, что захотел потрахаться, пока взрослых нет дома? — Ханамия издевательски осклабился, ёрзая задницей на неудобной табуретке. Стояк не проходил, но сдаваться Ханамия всё равно не собирался. К тому же произошедшее несколько минут назад преображение Киёши пугало, и он подсознательно хотел оттянуть тот момент, когда горячее безумие опять заволочёт мозг, а Киёши навалится на него всем телом и так же, как и он сам, перестанет соображать.
— И это тоже, — не стал отпираться сейриновский придурок. Ханамия злорадно заметил, как у него покраснели кончики ушей. — Но неужели так трудно поверить в то, что я действительно скучал?
Ханамия даже не стал отвечать — неинтересно. К тому же если Киёши действительно скучал, то это были его личные половые трудности. Со своими инстинктами Ханамия умел справляться. Он перевёл взгляд на руки, аккуратно засыпавшие чаинки в заварочный чайник, и с неудовольствием поправил самого себя: почти умел. Руки у Киёши были красивые, крупные кисти бережно и аккуратно сыпали чай, не теряя ни грамма. А ещё этими самыми руками...
— Скучают только придурки, которым скучно с самим собою, — резко выдохнул Ханамия, сжимая кулаки под столом.
— Не только, — покачал головой Киёши, серьёзно глядя на него, но спорить не стал, а просто поставил перед ним чашку с уже заваренным чаем. Ханамия смотрел, как кружили и оседали на дно листья, и ему казалось, что его также несёт водоворотом, затягивая в чёрную глубину. Зачем он здесь, почему Киёши, для чего всё это — он не знал и не хотел думать. Он вдруг почувствовал, что ужасно устал.
— Я не хочу, — он смотрел на дно чашки и понимал, что ему всё лень. Ругаться с Киёши, сопротивляться ему, пить чай. В этом не было никакого смысла лично для Ханамии. Потому что он всё потерял с того самого момента, как сыграл с Киёши первую игру. Ну или чуть позже.
— Ты не хочешь чай? — удивился Киёши, наклоняясь над ним, и это было невыносимо. Отвратительно. Хорошо.
— Не хочу, — повторил Ханамия, закрывая глаза, пока Киёши целовал его, скользя губами по вискам и губам, спускаясь к горлу. Ханамия поднял голову выше, чтобы облегчить ему доступ, пока Киёши запустил руки ему под свитер и гладил по спине широкими ладонями. — Я не хочу, чтобы ты был здесь, идиот.
— Нет уж, Ханамия, это мой дом, — ладони Киёши легли на его лопатки плотно и мягко. Так, наверное, он держит мяч, когда играет, — промелькнула мысль у Ханамии в голове, но пропала, унесённая потоком бессознательного с запахом зелёного чая. — Так что тебе придётся смириться.
— Мне нужно уйти, — Ханамия сам поразился, как беспомощно это прозвучало.
— Нет, не нужно, — Киёши рывком поднял его, прижимая к себе. — Можешь говорить что угодно, делать что угодно, но уйти я тебе не позволю.
— Это насилие, ты об этом знаешь? За это судят, — пробормотал Ханамия, вцепившись в рубашку Киёши пальцами. Устойчивости не было никакой, ноги дрожали, как каучуковые.
— Мне сейчас всё равно, — сознался Киёши, улыбаясь. Его губы касались уха Ханамии. Было щекотно, и окружающее ощущалось на грани обморока. — Я хочу, чтобы мы были вместе.
— Только такой идиот, как ты, говорит такую сентиментальную хрень, когда хочет трахаться.
Фраза словно кодово щёлкнула в подсознании, и Ханамия содрал рубашку с Киёши и протянул руку, пытаясь вытащить ремень из джинсов.
— Давай всё-таки чай допьём, — хрипло пробормотал Киёши, перехватывая его запястье, что ещё раз убедило Ханамию в том, что Киёши — садист и сволочь. — А то и в прошлый раз получилось так... негостеприимно.
Ханамия посмотрел на Киёши, как на умалишённого, и внезапно его начало трясти от злого смеха. Он попытался перестать, но его трясло всё сильнее, а ладони непроизвольно сжались в кулаки. И очень хотелось смазать Киёши по роже.
— Ну, давай пить чай, — он рывком освободился из рук Киёши и почти упал на табуретку, вцепившись пальцами в сиденье. Ширинка джинсов давила на стояк, в паху ныло, а в голове плавала всё та же белёсая муть, которая то и дело вспыхивала перед глазами блестящими искрами. — А темы для разговора ты тоже заранее подготовил?
— Нет, — растерянно покачал головой Киёши. — Но... разве мы и так не сможем поговорить?
Ханамия подхватил чашку в ладонь и отпил крошечный глоток горьковатой жидкости. Он пытался взять ситуацию под контроль, но это было лишено всякого смысла. Стоило Киёши просто дотронуться до него, и восприятие Ханамии менялось полностью, погружая в какой-то паршивый параллельный мир.
Поэтому он просто пил чай, надеясь, что этот весь бред вдруг прекратится, жидкость в чашке закончится, он встанет и, послав Киёши по известному адресу, пойдёт домой. И знал, что ничего подобного не будет. Оглушительно тикали старые часы, секундная стрелка не работала, замерев чёрным остриём на римской цифре «три», несколько полос на светлой стене от заходящего солнца отвлекали от желания подставить Киёши задницу.
Ханамия очень аккуратно поставил ополовиненную чашку на стол и вытер влажные ладони о джинсы. Киёши стоял напротив, опираясь о стену, — голый по пояс, с вытянутым наполовину ремнём, совершенно невозмутимый. Он смотрел на Ханамию как наркоман, по крайней мере, зрачки у него были такими же. Чёрными, почти полностью заполнившими карюю радужку.
Ханамии стало страшно и весело — он не помнил, чтобы кто-то смотрел на него так безумно.
Солнце быстро опускалось за горизонт, золотистые полосы передвинулись со стены на Киёши, расчертив его грудную клетку косыми линиями, а Ханамия пил чай мелкими глотками, не отрывая взгляд от Киёши. Напряжение сгустило воздух до состояния, когда его можно было резать. Или черпать ложкой, используя в качестве сиропа для грёбаного чая.
— Спасибо, — Ханамия сделал последний глоток и растянул губы в злой усмешке. — Вот и поговорили.
Киёши продолжал смотреть на него, словно не слышал ни слова. А потом протянул руку открытой ладонью кверху, словно ожидал, что Ханамия вцепится в неё в ответ. Идиот.
— Тебе понравился чай? — вдруг спросил он.
— Горький, — мстительно ответил Ханамия и медленно протянул руку навстречу.
До комнаты Киёши оставалось сделать несколько шагов.
Ханамии казалось, что в голове раздаётся эхо тысяч голосов, которые орали, кричали, визжали, чтобы он остановился, иначе назад дороги не будет. Ханамия Макото очень любил вызов и не любил, когда его пытаются отговорить от задуманного. Особенно если это пытался сделать он сам.
Ханамия улыбнулся, крепче сжал пальцы Киёши в своих и закрыл глаза, шагая за ним.
Упасть он не боялся.