Till they're sore // ex Bad romance

То, что Элисон не появилась, как обещала, в Сити Холле, и ее отключенный телефон могли с наибольшей вероятностью означать, что Брюс увидит ее в тупике в Нероуз, но ее не было на улице, а тепловизор сквозь крыши двух автомобилей не показал никого с массой меньше ста восьмидесяти фунтов. Передумать в последний момент — нормальное поведение для женщины, но можно было и предупредить. Наблюдая с крыши за бездействующей шайкой внизу, Брюс в конце концов смирился с мыслью, что несколько переоценил степень витиеватости джокеровских способов передавать послания. Клоун просто ждал, и ждал явно не его. И по всем признакам, по тому, как он расхаживал взад-вперед, ускоряя темп, и даже дважды брался за мобильный телефон, ожидание не было его любимым занятием. А потом Джокер схватил за шиворот кого-то из своих людей, втолкнул в машину и, впрыгнув в водительскую дверь, с визгом рванул прочь из тупика. Бэтмен бросился с крыши, но ветер был неподходящим для преследования по воздуху, и он только успел бросить маячок. *** …и вот, ты зол как сто чертей и несешься сломя голову, чтобы полюбоваться на результаты деятельности чужих головных тараканов, оказавшихся для тебя полной неожиданностью. Несешься, гонимый бешенством, любопытством и чувством ви… Нет, стоп-стоп-стоп. Дубль два. …бешенством, любопытством и, сверх того, ощущением дичайшего дежавю. Не намного лучше, но сойдет. Несколько слов, невнятно произнесенных в трубку, и привычная картина мира дает трещину, а многовариантная конструкция, больше напоминающая радиоактивный терновый куст, чем план, разлетается вдребезги. Справа, вжавшись в сиденье, судорожно вцепившись в подлокотник и бормоча молитвы, сидит первый попавшийся из парней Лукаса, которого он прихватил с собой не глядя и, как назло, это Ма-артин. Велел же убрать его с глаз долой. Ладно, что имеем, все в дело. Глухой удар по крыше. Передать руль — хоть на что-то это отребье должно сгодиться? Рявкнуть, приказав смотреть на дорогу, и немного высунуться из окна, не снимая ногу с педали газа. Снять с крыши какую-то липкую гадость и скорее вернуться на сиденье, пока у попутчика не случился припадок. Маячок. Запустить липучку в похожий автомобиль. Извини, Бэтс, встречу придется перенести. Пл-ланы. Он не планировал, он просто видел. Мозаика перестроилась, и он не был уверен, нравится ли ему на этот раз картинка. Хаос был удобен. Из хаоса возник мир. Из слова «хаос» можно было выжать все что угодно. Ты произносишь его, и каждый понимает тебя по-своему, начиная от собственного отца и заканчивая Харви… нет, пожалуй, заканчивая Харли. Как она там, а? Каждый видит в этом что-то свое, только не то, что видишь ты. Беспорядок, анархия, воля случая, вихрь архетипов, и никто не вспомнит о раздавленной бабочке в плейстоцене. И, кажется, на этот раз он раздавил не ту бабочку. Натужно рассмеялся сквозь скрежет собственных зубов. Теперь пешочком, пешочком, юноша, разве мама не учила тебя, что надо гулять? Ну-с, и какая у нас диспозиция? Четверо. И вон там, через переулок, еще трое, славно спрятались, ничего не скажешь. Назад, назад к машине, тихо. Ну, Ма-артин, твой выход, считай до тридцати и стартуй. Пока-пока. Будешь быстро бегать, может быть, даже вернешься домой. Двадцать девять, тридцать… поехали… теперь давай бегом… ага… уши заткнуть… у-упс. Не вернешься. Обычный патрон, пристроенный в нужное место, способен сотворить чудеса. «И их осталось трое». Вы серьезно думаете, что я сдвинут на ножах? Я не маньяк, благодарю покорно. По крайней мере, не настолько. Элемент антуража, такой же, как грим и дикие истории о шрамах. Да, это впечатляет. Да, это правда, когда-то можно было подумать, что многажды взглянув в глаза умирающему от твоей руки и увидев в них ненависть и первобытный страх, станет возможным растворить в этом страхе и ненависти воспоминание о последних секундах друга и… друга. Какая наивность. Если близкому человеку удается сделать из тебя убийцу… наверное, это неспроста. Теперь это просто часть той мишуры, которая… всего лишь часть тебя. Лучше бы ничего кроме нее не осталось. А вот «Узи» — дивная вещь, господа, просто дивная, хвала Израилю. Сейчас продемонстрируем. Как там… Ерушала-аим ше-ель заха-ав, ах-хах! *** В обморок хлопнуться, к сожалению, не получилось, и я просидела на земле минут двадцать, кляня себя и весь мир и тихонько поскуливая. Кровью заляпано было все — и вечернее платье и кеды. Р-романтика, блин. Мэг меня убьет. О чем я думаю? И туфли потеряла… Ничего не происходило. Я поднялась и, по стеночке, пошла, сама не зная куда, лишь бы двигаться. Тут до меня дошло, что совет сидеть за баком стоило понимать буквально. Мимо меня пронеслось что-то показавшееся огромным и ярдах в пятидесяти врезалось в стену. Из открытой водительской двери кто-то выкатился и, спотыкаясь, бросился бежать, из тени выскочили четверо и схватили его. А потом машина взорвалась и, похоже, для этих пятерых все закончилось. Я упала, ободрав плечо о выступающий кирпич и выронив мобильник. Кажется, он разбился окончательно. Вот и все. Рот снова наполнился кровью. Сквозь шум в ушах я услышала автоматные очереди. Тишина. — Ээй… знал бы, что ты тут ночевать собралась… Меня вздернули за подмышки и усадили, прислонив к чему-то холодному и жесткому. Открывать глаза совершенно не хотелось, но я попробовала. Получилось. И закрыла опять. Потому что у меня перед носом маячила размалеванная физиономия Джокера в двух экземплярах. О боже, он жив. Я чуть не обрадовалась. Я только что желала ему смерти, а стоило увидеть рядом… Стоп. Сейчас ему полагается меня пристрелить. Я снова открыла глаза, безуспешно стараясь хоть что-то прочитать на этом раскрашенном лице. Нет, не могу на это смотреть. Мельтешит. И мутит. Нечеловеческим усилием свела изображение в одно. Чуть полегчало. — Ты похожа на енота. — На себя посмотри. — Лучшая защита — нападение. — Ты… меня… подставил. Приблизился так, что картинка опять раздвоилась, ухмыльнулся. — Значит, мы квиты, — так просто, как будто речь о том, что мы друг другу ноги отдавили. — Идти можешь? — Не уверена. Что ж, отлично, один вопрос решен. Ощущение-себя-дерьмом тут же испарилось, как по волшебству. Он подобрал с земли автомат, которого я сначала не заметила, помог мне встать и повел куда-то по переулку. Меня колотило. — Так больно? Я удивленно уставилась на него. — Будто сам не знаешь. — Почти не помню. — Как такое можно забыть? — Можно, если ты занят другим. А потом… — он оборвал себя и неопределенно махнул рукой с автоматом. Голова кружилась. Я остановилась, вцепившись в его рукав. Мне было важно это сказать. — Дико больно. Но плохо мне не поэтому. У меня всегда было чувство собственной защищенности, мне казалось, что я неприкосновенна, что никто не может причинить мне серьезный вред. Даже встретив тебя, зная, кто ты, я не верила, что возможно… вот так. Знаю, глупо… И получила: — Прости. Коротко и сухо. Я опешила. — За что? Это же не ты сделал. — Я — причина. — Ты слишком эгоцентричен. Ну почему я не могу не спорить даже с очевидными вещами? Даже с утверждениями, с которыми я на все сто, на тысячу процентов согласна? Это просто болезнь какая-то! Он довел меня до машины, которая оказалась тем здоровенным джипом, что привез сюда меня и покойных бандитов Марони, помог забраться внутрь и рванул с места так, что меня с силой отбросило назад. Ну что за привычка? Восстановив равновесие, я опустила козырек и хотела посмотреть в зеркало, но было слишком темно. И очень хорошо. Что-то я к этому не готова. Через несколько минут он остановил машину в каком-то закоулке, заглушил двигатель и повернулся ко мне. — А теперь скажи пожалуйста, почему ты не послала меня к черту и не вызвала себе «скорую»? — Телефон сломался и работал только в одну сторону. — Ясно. Могу тебя отвезти, — очень буднично предложил он. Н-да, это был бы номер, сначала Бэтмен, потом Джокер закидывают полудохлую меня в приемную «скорой» и смываются. И смех и грех. И вообще, мне туда нельзя! — Не надо. Может, само заживет… Он непонимающе уставился на меня. — Ты что, врачей боишься? — Вряд ли это тебе интересно. — Ты скажи, а я решу, интересно мне это или нет. Я рассказала о своей проблеме. — Зашьют под общей. — Тут тоже есть вопросы. Все записано в карте, но они всегда пытаются попробовать что-нибудь новенькое. В последний раз меня еле откачали. А по живому… я не выношу боли. — Ты слишком много болтаешь для человека, который не выносит боли. — А это не лечится, — развела руками я. Лицо под ярким гримом было единственным, что можно было ясно разглядеть в темноте салона, и оно скорчилось в преувеличенно-задумчивую гримасу. — Да-а… — протянул он. Включил свет и наклонился ко мне поближе, всматриваясь. — Темновато, посмотри, там есть фонарик? Он кивнул в сторону бардачка, я покопалась там, и фонарик действительно нашелся. Он включил его, попав лучом мне в глаза, я отвернулась, зажмурившись. — С-сиди спокойно, — процедил он и, сощурив глаза, стал очень сосредоточенно разглядывать порез. — Нижней губой двинуть можешь? С этой стороны. Я помотала головой. Рукой в перчатке он потянулся к моему лицу. Я шарахнулась. — Да сиди же! Он снял перчатки и, взяв фонарик в зубы, поймал меня, удерживая за затылок, что само по себе не слишком приятно, чуть оттянул губу вниз. Я взвизгнула. Снова пошла кровь. Скоро ее вообще не останется! Он отпустил меня и вынес вердикт: — Хреново, — безо всякого сочувствия, — если оставить как есть, рискуешь заполучить зеркальное отражение вот этого, — последние слова прозвучали невнятно, потому что одновременно он натянул языком левую щеку, желая наглядно проиллюстрировать мои перспективы. Очень доходчиво. — Лучше бы тебе все же обратиться к... — Я не могу, — оборвала я. — Я там бездарно загнусь. — Меня второй раз за вечер прошиб холодный пот. Джокер посмотрел на меня, как на сумасшедшую, приоткрыв рот, снова провел языком по внутренней стороне щеки, спохватился и ухмыльнулся. — Что, хочешь стать похожей на меня? Я бы не советовал. — Не хочу. Это будет… слишком мелодраматично. Особенно в виду тех чудесных слухов, что уже просочились в таблоиды. — Да уж, пикантно, — хохотнул он, снова натянул перчатки и завел мотор. В голову полезли всякие неуместные мысли в духе этих самых таблоидов, я с некоторым усилием отмахнулась от них и спросила: — Куда ты меня везешь? — Домой. Если не будешь болтать, может быть, все действительно заживет само, — ответил он не слишком уверенно. — Я попробую, — пообещала я. — Но только не домой. — Это еще почему? — Там сейчас находится кое-кто, с кем я не готова общаться. — Вот как? — Да, лучше не спрашивай. — А если спрошу? — Ты смеяться будешь. — Итак? Я сделала большие глаза. — Мама. — Видишь, не смеюсь. Это так страшно? — Это не вовремя. Я же обещала, что буду беречься и поменьше болтать. — У меня прямо перед глазами находился очень веский довод в пользу этого решения. — А в этом случае не получится. И я точно не хочу являться перед ней в таком виде. Заброшенный луна-парк с привидениями меня и то больше устроит. — Это так ты представляешь себе мое жилище? Напрашиваешься в гости? Должен разочаровать, я не настолько тебе доверяю. Почему-то это задело. — Что ж, у тебя есть все основания, — уныло отозвалась я и объяснила, где находится студия. Там можно спокойно переночевать. — Хорошо. Кстати, не болтать у тебя не получается. Я потянулась и включила радио. Джокер не возражал. Я закрыла глаза и почти отключилась, несмотря на боль и удалой маршик ни сипловатой флейте в сопровождении бас-гитары, несшийся из динамиков. Остановка и звук открывающейся двери заставили меня чуть встрепенуться. Джокер молча вылезал из машины. — Приехали? — спросила я и тут же поморщилась. И тут же пожалела о том, что поморщилась, и что вообще открыла рот. Больно. Никак не отреагировав на мой вопрос, он пошел куда-то в темноту. Я открыла свою дверь, выглянула и пришла в полное недоумение. Мы были совсем не там, где я думала, студией дяди Карла тут и не пахло. Какие-то трущобы, судя по всему, опять в Нероуз или где-то рядом. — Ты куда? — получилось глухо. Ноль внимания. Он успел отойти шагов на двадцать и исчезнуть в узком проходе между домами, когда я запаниковала и бросилась следом. Не знаю, что у него на уме, но выглядел он совершенно невменяемо. Я должна удивиться? Я удивилась. И испугалась. Подобрав подол изгаженного платья, я рванула следом, догнала его и поймала за руку. Он вздрогнул, обернулся, глянул на меня странно, зажмурился и помотал головой. Выражение растерянности в сочетании с его боевой раскраской выглядело, по меньшей мере, дико. Впрочем, через мгновенье оно сменилось гневом, он больно схватил меня чуть выше локтей и тряхнул, отчего ноги подкосились, и я растянулась бы прямо тут, у его ног, позволь он мне упасть. — Это что, еще какие-то фокусы твоих друзей из полиции? Я вернула жест, сдавив его руки через ткань плаща. — Чушь. У меня там больше нет друзей. — Даже не сразу сообразила, что соврала. Он глянул на меня внимательно. — Ладно, все равно дурацкое предположение. Тогда скажи, что случилось? — Лучше ты скажи, что случилось. Ты просто вышел и пошел куда-то. Не ответил. Мы медленно направились обратно к машине, я повисла на его руке, как кисейная барышня, но иначе я просто грохнулась бы посреди дороги, последние силы я потратила на тот спринтерский рывок. — Почему мы здесь? — спросила я, когда мы уселись. — Не понимаю, — мрачно проговорил он, — я вез тебя… а потом ты дернула меня за руку. Все. Я на всякий случай замахала руками: — Я тебе ничего никуда не подмешивала, в отличие от твоей мифической японки. Может, это какой-то гипноз? — Я негипнабелен. — Уверен? — Кажется, уже нет. Но тогда почему с тобой не случилось то же самое? — Понятия не имею, — еле выдавила я, потому что у меня окончательно разболелась порезанная щека. — Подожди, — велел мне Джокер и снова ушел. Минут десять прошло в напряженном ожидании и страхе, что он не вернется. Даже если не учитывать того, что я переживаю за него, я сейчас не в состоянии сама вести машину, я просто никуда не доеду. Стоп. Переживаю??? За него??? Час назад я желала ему смерти. Упс, пора в Аркхэм. Вернулся он мрачнее тучи. — Что-нибудь… — Ничего. Вообще ничего. Я даже не знаю, что искать. Такой злой и растерянный, он был похож на подростка, несмотря на подчеркнутые гримом морщины. — А это не могут быть твои… — я покрутила в воздухе раскрытой ладонью. Он усмехнулся. — Нет, мои… — он скопировал мой жест, — совсем другие. — Он еще раз напряженно осмотрелся и сказал многообещающе: — Я с этим разберусь. Потом. Мы тронулись, и на этот раз без приключений добрались до студии. Там я плюхнулась на диван, а он, сняв плащ и пристроив поверх него тот маленький автомат, устроился на викторианской дистанции. Я рассказала ему про Марони. Изо всех сил старалась быть краткой, но видимо лаконичность не мой конек. Впрочем, я приноровилась почти не шевелить губами. Еще немного, и я стану отменным чревовещателем. Лучше не думать о том, как это выглядело. Джокер то отпускал ехидные комментарии, то напоминал мне, что я собиралась поменьше болтать. Кажется, от этого мое многословие только возрастало. В конце концов он встал и начал расхаживать туда-сюда, разглядывая обстановку. Студия состояла из двух помещений — прихожая-холл-кабинет с душем и гримеркой за ширмой и, собственно, студия. Мы сидели в холле, одна стена которого была скрыта за шкафом и полками, где в относительном беспорядке были навалены мелочи для съемок, шляпы, перья, шарфики, косметика, маникюрные принадлежности и еще куча всякой всячины. Эти-то полки он и разглядывал. — Тут есть аптечка? — Где-то там… наверху справа. Должна быть. Он открыл найденный ящик с крестом, оценил содержимое и скривился: — Мм… должно быть, она тут со времен войны Севера и Юга, — швырнул коробку обратно и продолжил сканировать полки. — Слушай, ты везде устраиваешь подобную инспекцию? — Ты не замолчишь. — Я пытаюсь. — Даже не пытаешься. Он продолжал копаться у стеллажа. Как у себя дома, зараза. — Что ты там ищешь? — Плоскогубцы есть? — Где-то там, а зачем? Он вернулся на диван, выложив на журнальный столик конвертик с иголками, нитки, пилку для ногтей и плоскогубцы. Ой блин, что он задумал? — Ты что, собираешься… — Ты не замолчишь, — повторил он. — Эмм… а при чем тут… плоскогубцы? — Вряд ли у вас тут припасены хирургические иглы, так что будем выкручиваться с тем, что есть. — Что-о??? Глянул на меня, что-то прикидывая. — Несколько стежков, и все будет нормально, если не будешь брыкаться. Может быть, следа почти не останется. — Я против. — Угу, — буркнул он, попытавшись согнуть плоскогубцами иголку и вместо этого сломав ее. — Я не выношу боли. — Уже слышал, — вторая иголка сломалась, как и первая. — Ты не медик. — Нет, но это могу, — достал зажигалку, раскалил третью. Упер в бедный журнальный столик, проделав в нем дымящуюся дырку, и, наконец, согнул. — Кажется, я уже вижу результат этого «могу». Я угадала? Зыркнул раздраженно. — Нет, — затачивая иглу пилкой для ногтей. — Не совсем. — И почему я тебе не верю? — Потому что сама врунья. Ч-черт! — укололся. — Не говори под руку. — Зануда. — Ну вот, приехали, я уже зануда. Меня снова начинало потряхивать. Похоже, он всерьез вознамерился зашивать мне щеку. Ой-ой, я этого не переживу. Я, черт возьми, боюсь! — Уговорил, поехали в «скорую». — Чтобы бездарно загнуться, — вставляя нитку в иголку. — Нет. Может, пронесет. — Поезд ушел, — он заглянул в электрочайник, стоявший на столе рядом с компьютером, включил его и бросил прямо туда свое поделье. Я продолжала с ужасом пялиться на него. Он криво ухмыльнулся и, поддав в голос немного яду, спросил, как сутки назад: — Хочешь узнать, откуда у меня эти шрамы? — Хочу. Только правду. — Правду, только правду, и ничего кроме правды, ха. В другой раз. Мне уже по-настоящему хотелось сбежать, я вскочила с дивана и начала нервно ходить из угла в угол. — Слушай, лучше не надо. — Надо. — Это очень плохая идея. — Плохая идея — оставить все как есть. — Заживет. — Заживет, но черт знает как. Ты же минуты помолчать не можешь, — он аккуратно завернул рукава рубашки выше локтя, пустил горячую воду в раковине и принялся с каким-то остервенением мыть руки. Я хорошо расслышала жирную точку, когда он отмахнулся от очередной истории. А жирные точки меня провоцируют. Я подошла сзади, встала на цыпочки и заглянула через плечо, стараясь поймать его взгляд в отражении. — Ты сам это сделал, — ляпнула я. Повернулся, вскинул брови. — Однако. И замолчал. — Угадала? — Отчасти. — Отчасти, — повторила я, — интересно. — Совсем неинтересно. — Ты когда-нибудь жалел об этом? — Да. Еще интереснее. Чайник закипел, я подумала об иголке в нем, представила себе предстоящие ощущения и на ватных ногах пошла к выходу на улицу, всерьез намереваясь сбежать. Джокер поймал меня, назвал дурой и потащил обратно. Я начала отбиваться, чем окончательно вывела его из себя. Он повалил меня на пол, придавив своим весом, в руке словно из воздуха возник нож, который он тут же приставил к моей левой, пока еще целой, щеке. Я замерла в ужасе. — Еще. Раз. Дернешься. И. Клянусь. Ты. Действительно. Станешь. Похожа. На. Меня, — выделяя артикуляцией каждый звук. Он дышал так, будто перед этим мы дрались — тяжело, глубоко и быстро. Зло оскалился и добавил, — а это будет уже действительно неинтересно. Я постаралась успокоить сбесившееся сердце, которое, казалось, вот-вот взорвется. А ведь он это сделает. Если. — Не буду дергаться, — выдохнула я. — Хорошо, — кивнул он, поднял меня на ноги и подвел к зеркалу, поставив перед собой. Я прикрыла глаза, не желая смотреть. Меня трясло. Попыталась унять дрожь и поняла, что трясет не меня. Вернее, не меня одну. Я стояла, прижатая к нему спиной, и ощущала, что его колотит не меньше моего. — Открой глаза. — Не хочу. — Пожалуйста. — Я открыла. — Что ты видишь? Форменную жуть, вот что я вижу. Еще чуть-чуть, и у меня будет истерика. — Тебя, себя. — Нет. Не что ты знаешь, а что видишь? Я встретилась взглядом с его отражением. — Клоуна из кошмарного сна. — И? — И. — Именно. Он провел пальцем по губам и мазнул по моей щеке, оставив красный след, симметричный ране. Размазанные вокруг глаз тени и тушь дополняли картину. И окровавленное декольте и платье. Хоть сейчас иди сниматься в фильме ужасов. Без грима. — Ты это хочешь видеть каждый день? Я перевела взгляд на его отражение. — Нет. — То-то же. Просто доверься мне. Теплыми руками он слегка сдавил мои плечи. Мне хотелось верить. Правда, очень хотелось. Мне хотелось завернуться в эти руки, прижаться к нему и застыть так навечно. Смешно. — В прошлый раз ты предложил тебе доверять после того как отравил меня. — Я знал, что наш крылатый друг успеет все сделать вовремя, — усмехнулся он, — он вообще удивительно пунктуален. Так что ты действительно можешь мне доверять. — Он потянул меня к дивану. — А теперь, будь добра, позволь мне тебе помочь. Меня не так часто посещают подобные желания. Я повернулась и посмотрела снизу вверх, на разрисованное лицо. — Почему тебя это вообще беспокоит? — Меня ничего не беспокоит. — Лапшу на уши не вешай, а? Тебя пару раз так передернуло… — Не твое дело. — Ну спасибо. — Не стоит благодарности. — Он жестом пригласил меня устраиваться на диване. — Пожалуйте на операционный стол. Я поежилась. И пошла. И села. — Слушаюсь, доктор Дж…жекилл. Он покачал головой. — Доктор Джекилл давно признал свое поражение и убрался с дороги. — Насовсем ли? — Насовсем. — Это печально… Джей. Он чуть приподнял брови, услышав это новое наименование, но больше никак не отреагировал. Может, понравилось? Ну нельзя же обращаться к живому человеку — «Джокер»! Я так не могу. — Мне нужен антисептик, — его тон снова стал деловым. — Тут есть виски. — Хмм… сойдет, неси, — сказал он, и снова пошел отмывать руки. Не предполагала за ним такой аккуратности. Это хоть немного, да обнадеживает. Я нашла виски и сделала добрый глоток, который чуть не выплеснулся наружу. Жжется! Я громко охнула, с трудом удержав в себе этот жидкий огонь. — Что ж ты делаешь? — крикнул Джей. — Мне это показалось хорошей идеей, — еле выдавила я. — Ну тогда давай еще, и побольше. — Не признаешь полумер? М? — Давай, давай, пей. Второй раз было не так жутко. На пустой желудок спиртное моментально ударило в голову, и мне все стало трын-трава. Джокер тем временем как-то выудил из кипятка свое импровизированное орудие пытки. Не думать, не думать, что сейчас будет. Он ведь прав, надо же что-то сделать… — А теперь будь умницей, — он обнадеживающе посмотрел мне в глаза и аккуратно плеснул из бутылки себе на руки, а потом мне на щеку. Я сдавленно пискнула и задрыгала ногами. — Шшш, все будет хорошо. Он свернул в трубочку носовой платок, также пропитанный виски, и протянул мне. — Сожми зубами. Сейчас будет очень больно. У меня снова потемнело в глазах, слезы потекли сами, и, если бы не платок, я бы, наверное, раскрошила себе все зубы. Стараясь не заверещать сквозь сомкнутые челюсти как резаный поросенок, я мертвой хваткой вцепилась в первое попавшееся, и это оказался локоть Джея. — Если тебе так надо за меня держаться — пожалуйста, только за руки не хватай. — И сел верхом мне на бедра. — Не дергайся. Мир превратился в маленький локальный ад. Я урывками, по полслова зараз, требовала, чтобы он прекратил, чтоб он сдох, чтобы пристрелил меня сейчас же, а в ответ слышала неизменное шипящее «заткнись», и все сильнее и сильнее сжимала пальцами ремень на его брюках, который оказался единственным, во что можно было как следует вцепиться. Когда он закончил, меня трясло крупной дрожью. Джей тяжело дышал, будто бегом несся через полгорода, сквозь грим проступила испарина. Он снова раздвоился у меня в глазах. Меня мутило. — Дыши. Дыхание — друг, — услышала я далекий голос. Говори, говори что-нибудь… я вернусь — на голос. — Как ты? — Иди к черту. Он сощурился и коротко кивнул. — Хорошо. Он поднялся и правда засобирался. Ой. Я не хочу оставаться одна. — Останься. Пожалуйста. Извини. — Зеркало дать? — Лучше не надо… — Все не так страшно. — Это если сравнивать… У тебя нет случайно тех волшебных таблеток, что ты мне тогда подсунул? Кажется, я сейчас загнусь. Мне как будто все зубы вырвали. — Нет. И были бы — не дал бы. — Садюга. — Нет. Ну, нет, так нет. Я сделала вид, что чешу кончик носа, на самом деле прикрывая порез. Шов. Идиотизм, но я не хотела, чтобы он сейчас на это смотрел. Черт, ощущения самые наижутчайшие. — Можно тебя кое о чем попросить? — Например? — Ты не мог бы… — я замялась. — Не мог бы… снять грим? Тут все есть… Покачал головой и возвел очи горе. — Не нра-авится? Я помедлила с ответом, думая, что вообще не стоило об этом заикаться. — Ты уже как-то раз спрашивал. Нравится, — я провела пальцами по его волосам, подавив желание спросить разрешения, — ты даже не представляешь себе, как. Он уставился на меня, мотнул головой, поймал мою руку, но не отвел ее и не отстранился. — Ты чокнутая. — Потому что я не видела того, что под ним, — продолжала я. — Пожалуйста. — Я вывернула руку и размазала и без того не слишком аккуратную красную линию, чувствуя под пальцами неровность. — Ты когда-нибудь кому-нибудь рассказывал правду об этом? Он немного поколебался. — Был один такой человек. — И больше нет? — И больше нет. — Ты убил его? — Да. — Что же ты за… Он закатил глаза, буркнул что-то о женском любопытстве, встал, нашел на полках какой-то крем, вымазался им, отвернувшись, и, надергав из коробки охапку салфеток, пошел к раковине. Похоже, я одержала маленькую победу. Как странно. Мне показалось, или в этом «да» мелькнул оттенок горечи? Или ты действительно чудовище, или… я не представляю себе, что — или. Мне бы сейчас… не знаю, наркоты какой-нибудь. Перекопала ящики компьютерного стола. Три таблетки «тайленола». Да уж, не тяжелая артиллерия, но хоть что-то. Все ощущения свелись к двум: сильной ноющей боли и желанию заснуть. Одно притупляло другое, и я просто закрыла глаза, решив отстраненно понаблюдать, что же победит. Победил вернувшийся после водных процедур Джокер. Хотя… сейчас это имя совершенно с ним не монтировалось. Усталый бледный парень с темными кругами вокруг глаз, вполне достойными тех, что он себе рисовал, и ввалившимися щеками, перечеркнутыми безобразной улыбкой Глазго. Видела я картинки чего-то подобного, но там все выглядело поприличнее. Здесь же… постарайся не думать, на что сейчас похожа сама. — Ну, твоя душенька довольна? — он криво усмехнулся и пристроился рядом, распространяя запах мыла. Я почувствовала себя грязной, как швабра в анатомичке. Сон немного потеснился, и больше всего на свете мне сейчас хотелось говорить с ним. О нем. Обо всем. И еще в душ. — Даже не знаю. Под краской… это выглядело как… — Как что? — Как будто так и надо. А сейчас ты… какой-то слишком настоящий. — Хм? — Меньше похож на ходячее воплощение… — Воплощение?.. — Не знаю. Зла, анархии, детского кошмара… что-то в этом роде. — В этом роде. — Ты превратился в эхо? — А что ты хочешь услышать? Я весь перед тобой — в неглиже, можно сказать. Уж не знаю, что ты там ожидала. Кстати, от тебя разит кровью, — сказал он и закурил. Я заерзала на месте. — Не думала, что это тебя смущает. Он осклабился и стал чуть больше похож на то, что я уже привыкла видеть: — Меня — нет, а вот тебя — смущает. И если ты решишь оставить эти изысканные бурые пятна, то завтра будешь очень романтично чесаться. Я зыркнула на него обиженно и пошла искать, во что переодеться. Среди псевдоисторических костюмов, которыми мы с дядей Карлом обросли в процессе всяких фотосессий, нашлась белая хламида. Сойдет за ночную рубашку. Джокер, нет, Джей, проводил меня задумчивым взглядом до ширмы. — Шов не мочи! — крикнул он вдогонку. — Какой заботливый, — проворчала я. — Не люблю, когда мои усилия пропадают втуне.