Till they're sore // ex Bad romance

Оружие и защита — не только кулаки, дубинки и пистолеты, не только деньги и умение управлять людьми, и даже острый и изворотливый ум не всегда стоит на первом месте. Все вышеперечисленное ничего не стоит без умения хотя бы внешне держать себя в руках. И сегодня это годами выработанное умение отказывало раз за разом, с раннего утра и до позднего вечера. Сальватор Марони лежал на массажном столе и орал на массажиста, кроя его последними словами, прекрасно отдавая себе отчет в том, что тот ни в чем не виноват, что обязательная вечерняя процедура, к сожалению, никогда не обходится без боли. Потом он извинится и будет платить ему втрое, потому что этого мастера он не променяет ни на кого другого, но сейчас он орал. Самозабвенно. Выплескивая на несчастного напряжение этого во всех смыслах сумасшедшего дня. На крик прибежал телохранитель, и теперь он орал на обоих. Прохладные пальцы пробежали по спине, шурша длинными ногтями. — Сэл. С рычанием выдохнул. В любое другое время он бы немедленно расслабился и успокоился. Хотя бы отчасти. — Уйди, пожалуйста, — сквозь зубы. — Все вон! Оставшись один, он завернулся в махровую простыню. Орать было уже не на кого, но бешенство все не отпускало. Утром в полиции он почувствовал нечто сопоставимое с ударом в пах. А ему определенно не хотелось, чтобы всякие фрики безнаказанно позволяли себе такое. Не в силах оставаться в стороне, из участка он отправился обратно в лес. Как он и предполагал, набег полицейских переполошил немногочисленный персонал и расстроил обитателей пансиона. Плевать ему на остальных обитателей, расстроилась Лиз. Итальянцы по природе своей чадолюбивы, и Марони не был исключением, но второй брак так и не принес ему детей. Кто виноват? Провидение, должно быть. Надо отправить дочь от греха подальше, в другой штат, на ту сторону континента, к черту на кулички, пока он не разберется с треклятым психом. Он бы с радостью пристрелил того, кто проговорился Джокеру, но загвоздка в том, что людей, знавших об этом, было всего двое, не считая жены, и один из них стараниями клоуна был уже двое суток как мертв и, несомненно, виновен. Он испытывал дополнительный душевный дискомфорт от того, что позволил своей ярости выплеснуться там, где это было совершенно нежелательно. Полицейское управление — не самое подходящее место для демонстрации внезапных озарений. Не то чтобы он сказал что-то, чего не думал, но срываться при посторонних обычно не входило в его привычки и никак не соответствовало имиджу серьезного и сдержанного бизнесмена. Правду сказать, итальянская кровь вообще не способствует уравновешенности, но обычно он контролировал себя, и это было из ряда вон. Тогда, около года назад, неделями лежа на вытяжке после перелома позвоночника, он о многом успел подумать, и мысли эти в большинстве своем имели оттенок бессильной злости и неудовлетворимой жажды мести. Он не мог дотянуться до свихнувшегося окружного прокурора, поскольку тот уже благополучно удалился туда, откуда не возвращаются и куда уж точно нельзя нагрянуть с погромом. О Бэтмене он старался вообще не думать, потому что это не сулило ничего кроме очередного приступа головной боли. Оставался косвенный виновник его двойного увечья и вполне прямой — финансового краха. Он сам виноват, сам же и согласился на сделку с Джокером, однако это вовсе не отменяло его нежных чувств к клоуну. Скорее даже, еще больше злило. Но до того тоже невозможно было добраться. Аркхэм надежно защищал как внешний мир от своих, с позволения сказать, пациентов, таки и их — от внешнего мира. И теперь, много месяцев спустя, когда Джокер был на свободе, да еще и решил начать с того, чтобы пнуть его, Марони, побольнее, он в сердцах сделал это необдуманное предложение комиссару Гордону. Это было второй причиной дискомфорта. И что его дернуло? Больше всего поразило то, что комиссар не повесил трубку с возмущением, а задумался. Да что же этот псих с людьми делает? Если комиссар примет предложение помощи, что кажется невероятным и теперь уже нежелательным, и если он доберется до Джокера, то, несомненно, сдержит слово и передаст в руки Гордона… то, что останется. Желание отыграться хоть на ком-нибудь немедленно было непреодолимо, а идеи на этот счет совершенно иррациональны. Но мысли эти возвращали ему подобие равновесия, которого сейчас так не хватало. *** — Полагаю, леди понадобится сухая одежда, — проговорил дворецкий Уэйна, после того как тот нас представил. — Я не леди. Он посмотрел на меня изучающе. Может, хватит на сегодня таких вот взглядов от незнакомых людей? Я не экспонат. И определенно не леди. — Как вам угодно. — Уверен, вы что-нибудь придумаете, Альфред, — сказал Брюс как раз вовремя, потому что я уже собиралась сморозить очередную глупость. Дворецкий. Гос-споди. Держится как на параде, будто аршин проглотил. — Брюс, — спросила я вполголоса, когда англичанин удалился, — скажите, как мне к нему обращаться? — Он воззрился на меня в недоумении. — Ну… я никогда не общалась с дворецкими. Он меня смущает. — Думаю, вы как-нибудь сами разберетесь, — со смехом ответил он. Зараза. Я правда смущаюсь. Вот не знаю почему. Я поежилась. — Холодно тут у вас. — Поэтому я собираюсь принять душ, и вам советую. Альфред покажет вам комнату для гостей, там есть все необходимое. Что-то не нравится мне эта идея ночных посиделок. С душем. Надо было ехать домой, но там я бы на стенки кидалась от сегодняшних впечатлений, а все время мучить своими проблемами дядю Карла мне не хочется. *** Брюс копировал содержимое флешек, найденных в футляре с фотоаппаратом. — Кажется, вы ее напугали, Альфред. — У меня и в мыслях не было ничего подобного. — По дороге туда я подобрал Анну Мэйн, и едва не опоздал. — Удивительно, — сдержанно заметил дворецкий. — У нее угнали машину. Я тоже удивился, увидев ее в телефонной будке в Нероуз, да еще со сломанной рукой. Потерял около часа. — Замечу, вечер выдался богатым на женщин, попавших в неприятные ситуации. — Н-да. И при том весьма сварливых. — Взгляните на это, — Альфред протянул ему свежий выпуск «Готэм Сити Экзаминер», открытый на странице, верхнюю половину которой занимал грубый фотомонтаж, склеенный из изображения его гостьи и фотографии Джокера, сделанной, судя по всему, ею же. Внизу была напечатана заметка, содержавшая с полдюжины дичайших предположений о том, что может связывать этих двоих. Брюс пробежал ее глазами и бросил: — Бред. — Несомненно. Но на вашем месте я бы не спускал с нее глаз. — Примерно это мне и придется делать. — Почему это вызывает у вас такую тоску? Поухаживайте за ней, Брюса Уэйна это ни к чему не обязывает. Кроме того, вы давно не давали хорошего повода для сплетен. Это будет выглядеть очень скандально, учитывая, что пресса начинает представлять ее, как… человека, связанного с Джокером. — Мне не привыкать к скандальности, но сейчас Брюс Уэйн и Бэтмен оказались слишком близко друг к другу. Мне это не нравится. — Он навсегда лишил вас общества мисс Доуз. Брюс вздрогнул. А вот этого не нужно было говорить. Хороший эвфемизм, нечего сказать. — Не сравнивайте. — Я и не думал сравнивать. — Альфред. — Да? — слишком невозмутимо. — Что бы вы сейчас ни сказали, уверен, это мне тоже не понравится. — Тогда додумайте сами. — И? Альфред неопределенно повел рукой. — Вы на своем опыте знаете, что необоснованные журналистские догадки порою попадают в цель. — То есть, вы всерьез предлагаете допустить, что тут действительно может быть что-то, скажем, эмоциональное, и… — И посмотреть, что получится. — Сначала вы пеняете мне, что вместо людей я вижу функции, а теперь предлагаете вот это. Предлагаете использовать другого человека как мячик в игре, правил которой я так и не знаю. — Возможно, вам стоит разобраться в этих правилах. — Альфред, я вас не узнаю. Даже если в этом есть доля правды, — он постучал пальцем по газете, — я не представляю себе, что это может нам дать, кроме того, что девушка окажется в еще большей опасности. Особенно, если тут что-то есть. — Эта девушка вам никто. — Да, и, кроме того, не слишком мне приятна, но это недопустимо. — Есть вещи, о допустимости которых мне не стоило бы вспоминать, но иногда обстоятельства вынуждают. Боюсь, через некоторое время вы даже не сможете извлечь из этого никакой пользы. Возможно, когда-то для него это было нормой. Возможно, поэтому он и решил однажды так кардинально изменить с вою жизнь. Брюс не стал спрашивать, зная, что дворецкий лишь переведет разговор на другую тему. *** — А вам идет, — сказал Брюс, когда я вошла в комнату с камином. — Вообще-то, это была всего лишь неудачная шутка, — сердито ответила я, поправляя слои материи. Ну да, он таки поймал меня на слове, и, выйдя из душа, я обнаружила именно кимоно. Настоящее. Да еще и трехслойное. То есть, это целых три кимоно. У этого есть какое-то специальное название, но я его не знаю. Кто меня за язык тянул? Я минут пятнадцать сражалась с тремя парами рукавов, покуда все это великолепие не стало выглядеть хоть сколько-нибудь похоже на картинки, которые я помнила довольно смутно. Альтернативы мне не предложили, а ограничиться одним и влезть в него как в халат означало замерзнуть к чертовой матери, чего я успешно достигла бы и в своей мокрой одежде. Это ледник какой-то, а не дом. — Считайте, что я вам слегка отомстил за ваше ворчание, — улыбнулся Брюс. — Вам это вполне удалось. Знаете, будучи надетой на европейца, вся эта красота выглядит просто нелепо. — Не переживайте, ваш случай — не самый худший. Хорошо ему говорить, сам-то одет нормально, в легкие брюки и рубашку, темные влажные волосы аккуратно приглажены, рожа довольная, как у кота перед блюдцем со сливками. *** По пути в Нероуз Брюс делал безуспешные попытки взглянуть другими глазами на своего врага, как советовал Альфред. Стоило попробовать, хотя бы ради того, чтобы найти путь к возможным слабостям психопата. Однако заставить себя допустить, что у того могут найтись какие-то человеческие черты, было трудно, если не сказать невозможно. Джокер был злом. Он состоял из плоти и крови, ходил, дышал, и дыхание это сбивалось во время драки, его можно было ранить и даже убить, и все же он был каким-то абстрактным злом. Абстрактным, но очень деятельным и действенным. Возможная мотивация, предложенная Альфредом, даже в какой-то мере оправдывала его, неким извращенным образом, но была, опять же, умозрительна. Он выглядел абсолютным злом. Был ли Бэтмен абсолютным добром? Не смешите. Такова была очевидная абстрактная мотивация Ночного Стража. А у Джокера теперь имелся козырь в виде его знания о том, что мотивировало человека, скрывающегося под маской летучей мыши, и он мог снова и снова использовать это против него. «Я не шантажист», ха. Ты, несомненно, найдешь способы поинтереснее. И вот, напротив Брюса сидела новая игрушка клоуна, девушка, которая отчего-то не воспринимала его, как нечто ужасное. Во всяком случае, ничто на это не указывало. Она почти охотно изложила факты, сухо и сжато, словно диктовала для протокола. Небольшие паузы говорили о том, что она отметает какие-то свои личные соображения или наблюдения, которыми не считает нужным делиться. А они-то сейчас больше всего и интересовали. Это как раз была та самая возможность взглянуть с иной точки зрения. — Он как будто нисколько не пугает вас. Алиса повертела в руках пустой бокал, собралась что-то ответить и передумала. — Пугает, — сказала она, немного подумав, — но любопытство — профессиональный порок, вполне способный затмить собой страх. Это звучало убедительно, но явно не было всей правдой. — Тогда почему вы об этом не пишете? — Я вообще нечасто пишу, предпочитаю изъясняться картинками. И как вы представляете себе это — сейчас? — А потом — не будет ли поздно? Она промолчала. Брюс решил переменить тему. — Послезавтра благотворительный вечер в Сити-Холле. Вы не составите мне компанию? — Погодите, Брюс. Послезавтра ведь похороны мэра? — Даже если бы я был организатором, то не стал бы ничего отменять, — пожал плечами миллиардер, — это Готэм, утром за упокой, вечером за здравие. — Воистину так, — хмыкнула девушка, — интересно, для многих ли смерть Траута — не повод лицемерить? Это слово сегодня прямо-таки нависает над ним. — Почему вы заговорили о лицемерии? — Да так… думаю, эта семейка не мне одной неприятна. Была. — По крайней мере, один ваш заказчик с вами точно согласен. — Заказчик? Ну, можно и так сказать, — пожала плечами Алиса. Брюс налил ей еще полбокала. — Так вы пойдете? — Вы что же, решили приударить за мной? — Нет, всего лишь предлагаю развеяться. — Развеяться. Это будет так же ужасно, как в прошлый раз? — спросила она, намекая на вечер в ресторане. — А это было ужасно? — Поначалу — да. Он сделал вид, что задумался. — Ну… вы можете не мучить себя четырехдюймовыми шпильками, а в остальном примерно то же. — Какой же вы наблюдательный, — криво усмехнулась она. — Все это очень мило и любезно с вашей стороны, но… я могу говорить откровенно? — Конечно, — кивнул Брюс. Алиса собралась с мыслями, глядя в бокал с темно-красной жидкостью, кинула загнанный взгляд на Брюса и медленно начала: — Я оказалась в довольно двусмысленной ситуации. И нынче вечером, почитав кое-что, я поняла, что она еще более двусмысленна, чем я полагала. Вы мне очень помогли, сама я могла бы и не выбраться от Монтгомери без потерь, но, обозначив меня, как свою спутницу, вы вызвали ненужный интерес к моей персоне, ведь каждое похождение Брюса Уэйна в конце концов оказывается поводом для сплетен и основанием для домыслов. Меня сегодня уже коснулись домыслы, правда несколько иного рода, а я предпочитаю быть автором, предпочтительно картинок и очень предпочтительно в приличных изданиях, а не действующим лицом в желтом детективе с элементами дешевой романтики. Обстоятельства сложились так, что газетчики уже записали меня в сообщницы Джокера и еще похуже, и мне не очень хочется заполучить на свою голову еще и лавры очередного «похождения Уэйна», уж простите мою прямоту, весьма сомнительные. Договорив, она откинулась на спинку кресла. — А лавры сообщницы Джокера, вам, должно быть, не кажутся сомнительными. — Кажутся. Но в это я уже вляпалась. Словом, вы, может быть, и привыкли, а мне совсем не хочется оказаться, эээ, скандальным ньюсмейкером. И ведь, похоже, говорит чистую правду. В отличие от многих женщин, особенно тех, с кем приходится иметь дело Брюсу версии «прожигатель жизни», она явно не стремится любой ценой оказаться в центре внимания. Он не совсем понимал, что делать с этой девушкой. Он привык иметь дело с двумя типами женщин — теми, что готовы на все, чтобы оказаться на людях под ручку с наследником империи Уэйнов, а потом врать направо и налево о том, что якобы между ними что-то есть, и дамами постарше, демонстративно не замечавшими или старавшимися при каждом удобном случае поставить на место разнузданного миллиардера. И — Рэйчел. Ох, не к месту Альфред упомянул ее. И где его неизменная деликатность? Он протянул ей «Экзаминер». — Добро пожаловать в клуб. Она покривилась на картинку, просмотрела заметку, кинула газету на стол, покачала головой и проворчала: — Карандаш им всем в ухо. Брюс ожидал другой реакции. — Похоже, вас это даже не слишком возмутило. — Успела уже навозмущаться, о чем-то подобном я только что и говорила, — она махнула рукой, чуть не сбив со стола бокал непривычным широким рукавом. — Это имеет мало общего с реальностью и весьма неприятно, и вообще, я бы предпочла остаться в тени. Но, повторяю, это уже случилось. — Мало общего? Значит, все же что-то есть? — Я делаю то, чего он требует, да, но не нарушаю закон. Официальная полицейская версия гласит, что я действую по принуждению, в сущности, так оно и есть, а то, что меня это… ммм… не слишком пугает — мое личное дело. Вот и все. Зайдем с другой стороны. — А что это за инсинуации с… неофициальной версией? — Я же говорила, что Марони этак ласково назвал меня сучкой Джокера. Прямо в участке. Кого-то это сильно порадовало. — А. — Да. Это было, скажем, неожиданно. А что если итальянец, ослепленный яростью, случайно попал в точку? Пусть и в такой грубой форме. Предположение, что Джокер может испытывать что-то вроде внезапной привязанности, казалось смешным, но он вполне мог убедить в чем угодно неподготовленного человека. Да и подготовленного мог. Почти. Его способность вконец запутать Брюс сегодня испытал на себе. — Он как будто действительно аккуратен с вами. Как вы думаете, почему? — Ну, может, потому что я офигенный универсальный фотограф? Или, — она кивнула в сторону брошенного на стол таблоида, — тут написана чистая правда, а у меня случилась внезапная амнезия. Ее манера моментально менять тон и манеру поведения неприятно напомнила ему самого Джокера. Только вот природа этих резких перемен, по-видимому, была абсолютно разной. — Отшучиваетесь. А ведь вы рискуете жизнью. — Вам-то какое дело? — огрызнулась она и глянула вызывающе. Отчего-то Брюс не горел желанием прикасаться к этой нервной особе, снова выставившей во все стороны колючки, подобно испуганному дикобразу, однако дружеский жест сейчас не помешал бы. Он накрыл ее сжатую в кулак кисть своею, но она поспешно отдернула руку и выпрямилась. — Вы ходите по очень тонкому льду, Алиса. — У вас завалялся спасательный жилет? — ядовито отозвалась девушка. — Я бы одолжила.