Till they're sore // ex Bad romance

Let me fall out the window With confetti in my hair Deal out jacks or better On a blanket by the stairs I'll tell you all my secrets But I lie about my past So send me off to bed forever more. (Tom Waits)

Привет, позвольте представиться, меня зовут Элисон Форд (нет, к тем Фордам я никакого отношения не имею), и я ненавижу свое имя. Если честно, я и себя самое ненавижу. Скажете, депрессия затянулась? А я вам скажу, что психология — не наука, так что не надо, ладно? *** На этой свадьбе я оказалась почти против воли. Меня тут не должно было быть. Меня уже вообще нигде не должно было быть. Поддалась на уговоры. Дядя Карл заболел, и я просто не могла его подвести — договор на фотосъемку подписан, хуже того, личная просьба мэра, надо, чтобы работа была сделана, как это ни противно. В конце концов, репутация дяди Карла стоит того, чтобы за нее немного пострадать, а я ему обязана очень многим. Хотя о какой, к черту, репутации, может идти речь в связи со съемкой свадьбы? Но нашему мэру чертову Трауту уперлось, чтобы в один из тошнотворных глянцевых журналов пошли фотографии, сделанные именно Карлом Дрезденом. Извините, все равно не выйдет, обстоятельства сильнее нас. Получите взамен меня, вечную ученицу, которой некуда деваться. А потому, дамы и господа, мой персональный апокалипсис откладывается на неопределенное время. Пара литров кофе. Пригоршня аспирина. Сигарету в зубы. Поехали. У загородной резиденции мэра я столкнулась с теми же проблемами, которые до недавнего времени преследовали меня при покупке спиртного. Я так и не научилась воспринимать с юмором то, что в двадцать семь лет мне приходится предъявлять документы, чтобы подтвердить, что мне уже есть двадцать один. Сначала охрана меня не пустила. Пришлось вывалить все бумаги на все случаи жизни, включая контракт дяди Карла и доверенность по контракту, бррр, бюрократия. Они пытались даже придраться к моей одежде не по протоколу! Скажите-ка, милстсидари мои, а как вы представляете себе фотографа в платье-на-шпильках, лезущего на дерево в поисках наилучшей точки съемки? Оценили ситуёвину? Вот так-то. Да, когда я работаю, я одеваюсь удобно. Прилично, даже стильно, но, главное — удобно! Чем вас не устраивает льняной кремовый костюм и белые джазовки? Да, я совершеннолетняя, мне скоро четвертый десяток пойдет, вы мой айди в руках держите, там всё написано!!! Всё? Допрос окончен, я могу осмотреться, с чем мне тут работать придется, или мне платят чертову уйму денег за картинки из-за забора? Да, такая вредная девочка с Большой Белой Трубой и еще парой воот таких объективов. Ну ладно, пространство организовано неплохо. У Траутов гениальный садовник, и тот небольшой парк, что окружает особняк, просто невозможно быстро испортить. И даже временные свадебные декорации не настолько безвкусны, чтобы жаловаться в голос — удивительно. Павильон отгрохали — с полтысячи человек поместится. Живой оркестр. И, ох, не к добру это море белых цветов! Нет, господин мэр, это не оскорбление, это ночь под капельницей, поэтому здесь я, а не Карл Дрезден. Не Чарльз, а Карл. Я работаю без ассистента. А за эту плотоядную улыбочку вы еще заплатите. Наш так называемый бомонд. Жених — сыночек мэра — Дункан Траут, редкостный мерзавец и по совместительству мой бывший одноклассник. Высок, красив, если вам нравятся брюнеты с пронзительно синими глазами и несколько массивной фигурой, которой обязаны излишнему увлечению футболом в юности. Мне отвратительна отнюдь не его внешность. Невеста — Хэдер Лозье. Без комментариев. Хотя нет, откомментирую. Двадцать пять лет, проще перепрыгнуть, чем обойти, но очень, очень симпатична и кабы не привычка сюсюкать, будто престарелая тетушка в легком маразме, была бы просто прелесть. Не задохнись в корсете, дорогуша. Хотя он тебе идет, очень пикантно. Терпеть не могу снимать свадьбы. Я в это уже давно наигралась, это давно не мой уровень, и тем более, не дяди Карла. Но ему проще дается эта мерзкая дипломатия. А мне осталось — обнимитесь покрепче, поцелуйтесь послюнявее, ах какая прекрасная пара, они наплодят нам еще полдюжины маленьких мэрчиков. Таких же высокомерных засранцев, как ты, Дункан. И нечего смотреть на меня, как на предмет мебели, я тебя знаю, как облупленного. Я еще не забыла, как ты пытался прижать меня в кустах на выпускном, а твои дружки стояли рядом и обсуждали мои сомнительные достоинства. Хэтти, дорогая, посмотри на Дункана, как будто ты жить без него не можешь. Не важно, что на самом деле все обстоит ровно наоборот — это он не проживет без того, что раньше назвали бы твоим приданым. Какая классика. Как очаровательно. Как скучно. Теперь правее. Положи руку ему на плечо. Улыбнись мне. Вот так, ты прекрасная модель. Дункан, хоть на минуту сделай вид, что тебя окружают не одни только тараканы. Постарайся, пожалуйста. Спасибо. Как не вовремя заболел дядя Карл! Меня уже тошнит. Здравствуйте, миссис Гордон — и как это нормального человека занесло в этот серпентарий. Поймаем-ка для галочки нашего принца — Уэйна. Каждой бочке затычка, везде и всегда ведет себя так, словно это не он в гостях, а у него. Чаще всего именно так и есть. Эта его покровительственная манера раздражает невероятно. Хотя в обаянии ему не откажешь. О! Готово. Натуральная карикатура, не требующая обработки. День уже прожит не зря. Господин мэр — благородные брыли ниже подбородка, выражение лица почтенного носорога. А ведь пару лет назад делал подтяжку. Это в мой архив, разумеется. Дорогой Дункан, лет через двадцать ты станешь таким же. Уфф. Обвенчались, голубчики. Студию дядя Карл отснял еще два дня назад. Можно поохотиться на более приятных личностей, ежели таковые найдутся. А чёй-то Брюс Уэйн такой нервный? Ну вот, сбежал. А я как раз думала напроситься в его полузаброшенное поместье — поснимать ту собранную им роскошную коллекцию японских доспехов, пока он ее какому-нибудь музею не подарил. С него станется. Ладно, еще представится случай. Или не представится. Или не понадобится. Уже. Если не прислушиваться к разговорам и не задумываться над их истинным смыслом — половина присутствующих готова друг другу глотку перегрызть, хотя слова и выражения лиц милейшие, я безбожно упрощаю, но все равно тоска, можно еще поискать интересные моменты... *** — … конечно же, я внесу посильный вклад в празднование Дня города, господин мэр, почту за честь, нельзя же экономить на… радости. Это означало, что львиная доля затрат ляжет на его плечи, но отказать было бы неправильно, образ безбашенного миллиардера-плейбоя предполагал, что он будет швыряться деньгами по поводу и без повода, а сейчас он мог создать некоторую иллюзию желания поучаствовать наконец в жизни города не только как скандальный ньюсмейкер. В конце концов, он мог себе позволить и большее. Запищал мобильник. — Вы меня извините? — он отошел на пару шагов. — Мастер Брюс? — Да, Альфред? — У меня дурные новости. — Какого рода? — Побег из Аркхэма. У него внутри все упало. Только не тот, о ком он думает, только не он, только не этот кошмар. — … Правильно поняв его молчание, Альфред немедленно развеял сомнения: — Это именно тот, о ком вы подумали. Он исчез больше суток назад, но обнаружилось это только что. Брюс медленно выдохнул. — Но… как? — Полагаю, полиция очень удивится, если я начну задавать вопросы прямо через систему прослушивания, будь даже эта возможность в нее технически заложена. — Спасибо, Альфред. — Всего хорошего, мастер Брюс. Теперь нужно было или придумать повод Брюсу Уэйну навестить комиссара Гордона, или обеспечить плащеносцу с подмоченной репутацией способ возникнуть у него в кабинете средь бела дня или, изнемогая от неизвестности, ждать наступления темноты. Нет, последнее неприемлемо… Извинившись, он поспешно покинул празднующую толпу. *** А на дерево лезть придется, накаркала. Я уже вижу эту картинку, будет хорошо. И дерево удобное, будто создано для этого. Ага, а-атлично. Посидеть тут полчасика? А то уже скулы сводит от необходимости беспрерывно всем улыбаться и деликатненько просить чуть-чуть подвинуть задницу или еще как-то посодействовать собственной сомнительной фотогеничности. Расслаблюсь немножко, меня почти не видно, зато я вижу почти всё. И курево не забыла, умница... Что это они палят? Еще не стемнело, рановато для фейерверков. Что-то не так. Все напряглись и замерли, и смотрят аккурат туда, где у меня слепая зона. — Добрый день, дамы и господа! Позвольте вас немного развлечь. Глубокий, звучный, чуть хрипловатый голос. Кто там? Да что там??? Мамочки... Сегодня точно не мой день... зачем я здесь? Празднику конец — это приятная мысль. Возможно, я доживаю свои последние минуты — это мысль... не то чтобы неприятная… несвоевременная, вот что. А может быть, это ко мне пришел мой личный апокалипсис? У нас такой гость... в задрипанном фиолетовом пальто. Идет, непринужденно помахивая тридцатизарядным «JR 68». Впрочем, непринужденно помахивать им я могла бы и сама — весу в нем всего семь фунтов. Еще пара выстрелов в воздух. Самому-то уши не закладывает? Нет? Я знаю, ты — Джокер. Я читала про тебя. Говорят, у тебя абсолютно нет тормозов. Ты же, вроде, должен быть в Аркхэме? Что, выпустили за хорошее поведение? А вот и еще пара отморозков в клоунских масках и с автоматами, кто же приходит в одиночестве на такие приемы. А этот человек действительно страшен. Под клоунским гримом — жесткий, уверенный в себе и своей власти безумец. Или он так хорошо играет? Да нет, он дерганый какой-то. Или ему просто все пофиг? Наедем зумом. Боже, это лицо... невозможное. Под неряшливо намалеванной улыбкой — страшные шрамы; рот распорот едва не до ушей, а разрезы будто зашивали сапожной ниткой, настолько жутко и уродливо они зажили. Пока живьем не увидишь — не поверишь. Это не маска шута, это сама Смеющаяся Смерть. Руки, не тряситесь. Пожалуйста. Что я оставлю после себя? Терабайт архива, полдюжины по-настоящему хороших картинок, одну персональную выставку в заштатном богемном кафе пару лет назад, несчетное количество проходных публикаций, среди которых можно найти две-три достойные работы, если хорошо поискать? Пару десятков статей? Немного. Но и не то чтобы совсем ничего. Вчера вечером меня это не занимало... Справа возникло какое-то возмущенное шевеление, но, прежде чем кто-либо успел что-то сказать или сделать, прежде чем его подручные успели двинуться, он, не глядя, послал очередь, прошедшую над головами, швырнул бесполезный автомат наземь, и пошагал дальше, высматривая и явно не находя кого-то. На размалеванном лице — разочарование и гнев. Снимай, дура! Снимай! Милый дядя Карл, либо ты будешь меня оплакивать, либо ты будешь завидовать мне черной завистью. Или, в первом случае, и то и другое, если я тебя достаточно хорошо знаю. Сидеть тихо и нажимать на спуск — все, что от меня требуется. Черт, какие картинки будут! Еще никому такие не удавались. Никому из живых, во всяком случае. Что он творит... Ох, этот тип впечатляет, невозможно быть таким… интригующе отвратительным. Выдернул у Дункана из рук его дрожащую половину, втащил на танцпол. — Маэстро, соорудите нам романтику! Давайте, давайте! Она даже не упирается — толку-то? Нет, он не дерганый, он просто валял дурака, и теперь двигается как бог. С полуобморочной куклой в руках. Что-то говорит. Ну зачем ему такой невероятный голос! ...Нос длинный заострился, как игла, Распухла шея, и размякло тело. Красавица, нежна, чиста, светла, Н-да, красавица... Ты в холе и довольстве век жила, Скажи, таков ли твой ужасный жребий - Кормить собой червей, истлеть дотла? С таким неподдельным ужасом в глазах, она, пожалуй, и впрямь красива. На особый лад. А у меня карта памяти почти забита, надо будет поменять. Попозже. А он ждет. А она не знает. Куда там. Бедная девочка Хэтти, тебя спасла бы одна строчка. Может быть. Увольте, я суфлером не буду. Классику знать надо, блин. Наклоняется к ней интимно. Шепчет что-то на ухо... Рискну предположить: Да, иль живой уйти, растаять в небе. Затвор камеры делает серию щелчков, и — этот прозвучавший одновременно тихий хруст я не забуду никогда. Упокой Господь твою душу, девочка. Нет, мне не страшно. Я в ужасе. Спокойно, воспринимай это как кино. И я продолжаю снимать. Наверное, я эмоционально тупа. Наверное, я бессердечная циничная сволочь. Самокопанием займусь после, сейчас работать надо! Паники не было. Все просто замерли там, где их застали его первые слова. Думаю, явись он без свиты, эффект был бы тот же. Эффект удава и кролика. Только вот кроликов — очень много. Он одним взглядом, одним своим присутствием держал толпу в ступоре, и это ему словно ничего не стоило. Он был сам ужас. Смерть грязна. Смерть отвратительна. И он был этой смертью. Прощайте, господин мэр, прощай Дункан, покойтесь в мире, какие же вы были подонки. Кровь вперемежку с потекшим от жары черным лаком для волос. Мерзость. *** — …двойник. Он сутки провалялся на кровати без движения, а когда к нему решились войти, это оказался накачанный наркотиками загримированный студент факультета психологии. Зачем их вообще туда пускают? Надо сказать, похож, и шрамы были подделаны профессионально. — Он сказал что-нибудь? — Он не в себе. Он в больнице. Ему ввели ту же смесь транквилизаторов, что кололи Джокеру, но там есть что-то еще… пока не определили. Вряд ли мы в ближайшее время добьемся от него полезной информации. Если вообще добьемся, он очень плох. — Почему ждали сутки? — Я задал тот же вопрос. В последние два месяца он, видите ли, завел привычку время от времени отдыхать таким образом от своей бесконечной болтовни, — Гордон скривился, — я должен был более внимательно следить за происходящим в лечебнице, но так называемая врачебная этика… вне моей юрисдикции. — У него должен быть сообщник в Аркхэме. — Мы работаем над этим. Хотите еще загадку? — Я слушаю. — Вчера кто-то запросил вещдоки по его делу. Все. Потом их нашли раскиданными по мусорным контейнерам на соседних улицах, все кроме одного складного ножа. Дамского, с перламутровой ручкой. По документам запрос пришел от моего имени, а забрала их Рамирез. В это время она была здесь, мы разговаривали. Когда комиссар замолчал, в кабинете уже никого не было. — Ну вот, опять он так. Ничего не меняется, — пробормотал он себе в усы. *** По здравом размышлении, мне ничего не грозит, даже если меня обнаружат. Не дай бог! Я же не шпионю, то, что происходит, видят все. И вообще, я тут не единственный человек с камерой, вон, сколько репортеров перепуганных. Только их видно, а меня — нет. Правда, смотрю, кое-кто уже пытается снимать от бедра. А ручки-то дрожат, хи-хи. Сиди тихо и снимай, логик ты наш липовый. Не высовывайся, а то одним непризнанным гением на свете меньше будет. Дорогуша, тебя это волнует? Ага, теперь — волнует. И как можно говорить о здравом смысле, когда речь идет о беглом психопате? Что-то мне нехорошо... Я видела трупы, я снимала места преступлений, в конце концов, это некоторое время было моей работой, но все это было постфактум, когда кровь запеклась, а тела остыли. Я никогда не видела живой смерти. И — да, мне страшно и противно. Но почему-то я не испытываю ни малейшего желания как-то повлиять на положение вещей, да и что я могу сделать, что я, Бэтмен что ли? Кстати, куда он смотрит, где там наш «ужас, летящий на крыльях ночи»? А я могу только зафиксировать документально. Да пропади они все пропадом! Я ненормальная, да? Ой, мамочки, он идет в мою сторону… Похоже, я слишком далеко продвинулась на своей ветке, она начинает опасно наклоняться. Надо бы отползти обратно и спрятаться получше. Таак... мама!