Странные праздники

- С 2002 года я ничего не принимал. Естественно, всё, что мы проделывали с братом, осталось в прошлом. И даже как-то забылось, если о таком вообще можно забыть. Но к этому я относился так же, как к наркоте: никогда не смей вспоминать, насколько это было классно. - Когда оно всплыло в том году... Брат заявил, что обнародует те наши... случаи... Вы же понимаете, что я его никогда не принуждал?.. Когда он задвинул это, я потом очень долго размышлял. И даже подумал ужасную такую мысль. Что, будь мы и правда любовниками, этой пропасти между нами не возникло бы. - Я прочитал кучу всего. Не важно, вам лучше не знать, что иногда можно найти про себя в интернете. Стал видеть странные сны. Противно, стыдно, и всё равно потом пытаешься удержать образ из сна. И радуешься, что это только сон. В итоге написал вам. Мне надо выговорить это все, выбросить из головы. Просто озвучить, чтобы оно снова исчезло. - Что именно вас притягивает в этих фантазиях? - Мне кажется, что так я скучаю по близости, которая у нас была тогда. Секс подразумевает открытость и доверие... Он как будто может вернуть и духовную близость. Особенно, если она была в прошлом и вас связывает жизненный опыт, который ни с кем другим невозможен. - Какие еще способы сблизиться вы можете придумать? - Если бы я знал, то никогда бы не стал рассуждать об этих извращениях. Я не знаю... Поехать куда-нибудь отдыхать? Встретить вместе еще один новый год?.. *** Прогорал огонь в камине. Вадим спал разметавшись - одежда и одеяла снова валялись на полу, одна его рука лежала на подушке, запястьем кверху, вторая - на животе. Нос и лоб были мокрыми от пота. Глеб пристроился у него в ногах, подтянув колени, голова на уровне бедер. Дыхание было уже спокойным, как у человека, готового задремать. Вадим пошевелился, переваливаясь на бок. Глеб недовольно заворчал. - Тесно? - прошептал Вадим еле слышно. - Не могу уйти, - шепотом ответил ему брат. - И диван не раскладывается? - Неа... Глаза старшего снова закрылись. Глеб отправился наверх через час - когда окончательно заснул и был разбужен неосторожными поворотами брата. На другой день он спустился вниз лишь после двух часов дня. Вадим лежал с книгой в окружении остатков черствого хлеба, пустой консервной банки и упаковки из-под сыра. Глеб, стараясь не встречаться с ним глазами, пробормотал приветствие, подхватил стоящий возле дивана чайник и поспешил исчезнуть на кухне. Вадим тоже не поднял на него взгляд, только внимательнее стал всматриваться в страницы; щеки его слегка порозовели. Небо на улице заволокло облаками, и хлопья снега падали размеренно и крупно, а не мелкой мерцающей пылью, как в сильный мороз. В теплой кухне стоял полумрак; чайник шумел, готовясь забурлить кипятком и с легким щелчком отключиться. - Глеб, принеси мне кофе! - раздалось из гостиной. Самойлов присвистнул от удивления. Они выпили кофе молча, сидя на диване бок о бок. Куртка, одеяла, мятые квадраты белых носовых платков; испачканные простыни, сбившаяся подушка; пальцы, осторожно держащие горячие кружки; растрепанные кудри, забывшие гель и укладку. - Наверно, надо поговорить, - сказал Вадим, ставя пустую кружку на пол. - Не знаю. Не надо, - тихо ответил Глеб. - Не об этом. Давно тебе хотел сказать... Спасибо за ностальгические. - Что-о-о? - ощетинился Глеб, мгновенно напрягаясь и теряя выражение рассеянной расслабленности, - И кто теперь снова начинает?! - Я вовсе не начинаю, - Вадим поднял перед собой руки, будто защищаясь, - Я раньше злился и обижался очень сильно. Считал, что ты иначе должен относиться к концертам. Хотел все супер-круто сделать, как на 15 лет или на Эпилог, чтоб мы с тобой вдвоем зажгли, как раньше, чтобы энергия шла... - Я не собираюсь это слушать! - перебил Глеб, - У тебя для этих целей психолог есть, ему и плачь в жилетку. - Глеб, я уже все отплакал, - ответил Вадим, - Правда в том, что без тебя бы не было ничего: “Агаты”, легенды, песен. И огромной любви к этой группе, которая переживет нас обоих. Поэтому - спасибо. Если выбирать: будет у нас вдвоем всё так сложно или вообще ничего не будет? То однозначно пусть сложно. Пусть хоть как. Оно того стоило. - Не, я рад конечно, что ты так просветлился, - Глеб нервно уставился на брата, - Но вся эта любовь к “Агате” была бесполезна четыре года, пока я боролся за успех “Матрицы”. Если бы я не отказался от старых хитов, все было бы иначе. - Ты сам принял это решение. - Да, сам. И не могу примириться с упущенным... На тебя лично я зла уже не держу, хотя ты знал, что так будет. Может, однажды прощу и “Агату”. Глеб поднялся и, забрав обе чашки, вышел на кухню. ... - Алло? Да, пробки мы проверили! - сказал Вадим в телефон и закашлялся. Погруженную во мрак гостиную освещали лишь луна за окном да огонек электронной сигареты Глеба. - В общем, если через два часа поломку не устранят, они приедут и подключат освещение к резервному питанию. Устраивает это тебя? - спросил старший, оторвавшись от трубки. - Мне все равно, - ответил Глеб, не выпуская сигарету изо рта, - Лишь бы тепло было. - Врубай камин, тащи гитару, - сказал Вадим, завершая звонок. Треск поленьев и всполохи пламени снова оживили комнату. Глеб отыскал на кухне пачку свечей и поджег пару, поставив их в кружку. - Сегодня сочельник, - сообщил он. - Аминь, - ответил брат. Глеб подошел к окошку, засмотрелся на посеребренный луной снег, сделал небольшой глоток коньяка из стакана. Вадим позади него перебирал металлические струны, из-под его пальцев скользили обрывки смутно знакомых мелодий - что-то из восьмидесятых, периода новой волны. Снег опускался за окном, наметал сугробы, прилипал к стеклу и мерцал мелкими звездочками на фоне черного леса, чтобы потом каплями сползти вниз. Печальная и мечтательная улыбка тронула лицо Глеба и тоже медленно и незаметно растаяла. - Можно погадать, - решил он, отрываясь от созерцания ночной природы. Принес чайник, налил в стакан воды, наклонил над ней свечу. Восковые наплывы застывали на воде, капля за каплей сливаясь в тонкую пластинку с причудливыми краями. Глеб подцепил ее пальцами и поднял к пламени, чтобы тень упала на обшитую деревом стену. - Это что-то непотребное, - сказал Вадим, ненадолго отрываясь от гитары. Глеб не ответил, продолжая возиться с воском, наливая его то в стакан, то на собственные пальцы. Вадим подошел, отнял свечу, притянул брата к себе. Тронул губами шею - прикосновением на грани между родственной нежностью и сексуальной прелюдией. Глеб вывернулся, отошел на шаг - но глаза его горели волнительно и ярко, дыхание стало глубоким и прерывистым. Еле заметным жестом он провел языком по губам - и Вадим шагнул к нему. Глеб отступил назад еще. Вадим коротко и резко рванулся вперед и захватил брата в объятия - низкий, тихий смех в два голоса прозвучал в комнате. Они переместились на диван, ближе к огню. Вадим глотнул еще коньяка, чтобы справиться c волнением и неуверенностью. Поднимая правой рукой стакан, он левой придерживал плечо Глеба, то ли не давая снова сбежать, то ли наслаждаясь возможностью касаться его. Взгляд упал на шелковый шейный платок, выпавший из кармана куртки, под которой он спасался от озноба в разгар болезни. Он подхватил его с пола, взялся за ладони Глеба и мягко связал их платком. В глазах его трепетало отражение пламени камина. Глеб обещающе посмотрел на него, на свои связанные шелком руки - и кивнул, принимая вызов. Потом опустился на диван, с усилием вывернулся из пут, отложил в сторону платок и взялся за гитару. Провел несколько раз по струнам заляпанными воском пальцами, потом раскрутил колок и снял самую тонкую металлическую струну. Когда Вадим склонился к нему, Глеб уже намотал струну несколько раз вокруг своих запястий, встал и протянул руки навстречу брату: - Завяжи. - Глеб... - прошептал Вадим сбившимся голосом, когда ткань его легких домашних брюк натянулась, - Это же... поранить может... Глеб молчал, не трогаясь с места. Вадим непослушными пальцами затянул на струне пару узлов и закинул связанные руки Глеба себе на шею. После чего прикоснулся к губам и тесно прижался к нему бедрами, давая почувствовать эрекцию. Лицо Глеба из игривого стало спокойным и сосредоточенным. Он осторожно опустился на колени и застыл, не поднимая глаз. Руки скользнули вниз за спиной Вадима. Старший шумно вздохнул, дернулся, подхватил еще раз стакан, как спасательный круг, примиряющий с безумием, опрокинул последний глоток. Глеб сидел перед ним неподвижно, закрыв глаза - ресницы легли на щеки. И Вадим тоже зажмурился, дергая вниз штаны и хватая Глеба за затылок. Через секунду с его губ сорвалось шипение и протяжный стон. Глеб принимал его плавно и глубоко, лицо Вадима искажалось от удовольствия и напряжения. В какой-то момент, прервав процесс, он осторожно толкнул брата от себя - насколько позволили связанные руки. Глеб тихо вскрикнул. Голос его звучал, будто музыка. - Зачем же ты это делаешь, - зашептал Вадим, поднимая брата с колен и притягивая к себе, - Хочешь, чтобы это было по-настоящему опасно и больно. Глеб, не размыкая веки, покрывал лицо Вадима осторожными поцелуями. - К этому, Вадик, я привык, - прохрипел он, - Это так похоже на нашу жизнь. Борьба и подавление. Кажется, по-другому я с тобой не могу. - Я всю жизнь предлагал тебе равенство. - Забудь про равенство. Что в жизни, что в кровати... Одно и то же. Во втором случае хотя бы получаешь удовольствие. Вадим резко опрокинул его на диван, нависая сверху. - Ты уже не изменишься. Значит, и мне не позволишь изменить эту схему... Получается, всё зря? Зачем тогда поездка, примирение? - Чтобы мы перестали этого бояться, - ответил Глеб. Больше слов не было - только руки Вадима, срывающие одежду, шелест ткани, тяжелое дыхание и откровенные прикосновения. Хриплые вскрики в унисон. Голоса и тела сливались, дрожали тени на стене и пламя свечей, дрожали разведенные колени. Когда Вадим, еще слабый из-за болезни, бессильно опускался на мокрые простыни, продолжал двигаться Глеб. Кривились от страха, удовольствия и боли красиво очерченные губы. Время растянулось, разбившись на множество коротких граней. Белой золой осыпались дрова в камине, под оранжевыми всполохами потрескивали черные и алые угли. Свет дали поздно, когда часы показывали приближение полуночи. Душ удалось принять еще в темноте. Теперь оба лежали в комнате Глеба, включив один только ночник, бросающий тусклый круг света на золотистое дерево на стене. На запястьях остались глубокие красные полосы, местами кожа была порвана до крови. Тонкие и яркие, как недра огня, следы, покрытые поцелуями Вадима. Глеб рассматривал их взглядом, полным покоя и удовлетворения, а Вадим - любви и вины. - Придется долго прятать... Под напульсниками. - Я и так их постоянно ношу. - И дома? - Разберемся. Глеб встал, чтобы подключить телефон к розетке. Движение и жесты его были теперь плавными и мягкими, даже выражение лица изменилось. Исчезла складка на лбу, припухшие и покрасневшие губы перестали быть напряженно сжатыми. Вадим следил за ним взглядом, затуманенным от нежности и усталости. Время ползло глубоко за полночь, снегопад за окном прекратился. И Вадим снова перебирал аккорды, играя на гитаре, где не хватало одной струны, а Глеб спал, уткнувшись в его плечо, и лицо его было спокойным и отрешенным.