Больно - это когда..

Держаться. Два часа, по кусочкам, разрывать себя на части. Два часа, выстоять, обливаясь потом, под взглядом 150 тысяч человек, знающих, как и ты, что это в последний раз. Два часа умирать, с каждым словом, с каждым аккордом, с каждым звуком отдавая безвозвратно свою душу. Два часа, ждать, чтобы в последний раз посмотреть в глаза. Вадим уже и не помнит, зачем. Отчуждение, неприязнь, презрение. Все, что осталось между ними теперь. Музыки больше нет, они сдали ее в архив, положили на полку «Легенды русского рока». Держаться. Сосредоточься на гитаре, просто играй. Вкладывай свою рвущуюся на части душу в свою гитару. Но почему именно сейчас? Перед глазами проплывают картинки последнего года. Смертельная усталость большого тура. Захлестывающие эмоции и слезы на Эпилоге в Питере. Жесткий график подготовки и дикое количество работы, буквально спасшие тебя в Олимпийском. Но тогда, несмотря ни на что, вы все еще были вместе. Делали одно дело, пусть шипя и ругаясь, но делали, добиваясь общего результата. И, несмотря на все ваши противоречия, на антагонизм характеров и противоположность темпераментов, всегда было что-то, что связывало вас, давало шанс выжить даже тогда, когда это казалось невозможным. А теперь… Держаться. До последнего. Пусть тебя вынесут отсюда с сердечным приступом, но ты должен держаться, чего бы тебе это не стоило. Кажется, что играешь свои соло на собственных нервах. Концерт проходит, как в бреду. Чувствуешь себя колдуном, которого сжигают на площади, тем самым звездочетом. И повинуясь годами отработанному автоматизму, едва зайдя за кулисы, с растерзанным сердцем подходишь к брату. Почему именно сейчас? Прежде всегда казалось, сквозь всю эту боль, сквозь отчаяние, разрывающее хрупкое сердце, что все еще будет. Что что-то можно будет решить, что это игра, шутка, жестокая, но все же не всерьез. И слезы были настоящие, и сердце рвалось и билось об острые грани реальности. Но казалось, что что-то можно будет исправить. Что он остановится. Поймет, почувствует. А сейчас - это был конец. Безысходность. Нечто, застывшее насовсем. Без права на выбор. А ведь человек, стоящий напротив тебя, все также близок. Все также рывками сжимается сердце, при виде синяков под глазами и дрожащих пальцев. Все также хочется стереть боль, забрать себе, лечь и сдохнуть прямо здесь на полу, лишь бы он смог пройти через пропасть. Не упасть. Не запутаться на пути между своими звездами. Только ты знаешь, насколько он слабый. Только ты знаешь, как прекрасен его полет. Только ты можешь, разбить реальность и дать ему руку, чтоб удержался, чтобы новая песня разорвала мир на бесконечно острые части. Только ты знаешь, что в его сердце. Но ты не можешь. Ты и в самом деле не можешь больше беречь, ты выбрал это сам. Потому что тот, кого ты оберегал, тот, кто был ближе всех, научился разрушать. Он уничтожал тебя, ежедневно и методично, а ты был не в силах защититься. Младший брат, знающий тебя едва ли не лучше тебя самого, он точно выяснил, куда и как нужно бить. И он бил, словами, в полную силу, так, что ты забывал, как дышать. Так, чтобы действительно причинить боль. Так, чтобы ты стоял и сдерживал рвущийся наружу крик, не в силах ответить. И вот ты снова стоишь, задыхаясь болью. И теперь ты один, и не за кого больше сражаться. И кажется, что пропасть вокруг тебя – это край мира, и ледяной ветер стирает готовые прорваться слезы. Стержень, что всю жизнь живет внутри тебя, становится чистым. Все, что нарастила на нем долгая и неоднозначная жизнь, сорвано до основания. Чувствуешь себя обнаженным, стоя перед хаосом, который люди зовут жизнью. Младший подходит к тебе, замечая твое состояние, и не решаясь поверить. Вот оно, неужели? Долго смотрит, пристально, изучая, молча, серьезно. А ты стоишь, сберегая в сердце то, что осталось, то, что еще живое. Нет больше смысла, лжи и пустых предательств. Ты делаешь шаг, все прощая, и не в силах сказать ни слова. Сердце заходится, выжимая из тебя остатки сил. Брат смотрит в глаза и подходит ближе. Он не касается, только смотрит, как рвется твое самообладание к чертям собачьим, как умоляют твои глаза – только останься. Не тем, чем мы были, не тем, чем мы никогда не сможем стать. Лишь тем, что дрожит внутри нас обоих. Останься. Замри. Не надо больше. - Что, Вадик нервишки шалят? Думал, все будет так просто, я выйду тебе и отыграю? - Думал, все будет, как было. - Надо же! Да ты идеалист. - Тем и живу. - И как? Как ты чувствуешь себя сейчас, братишка? Будто содрали всю кожу? Будто поставили в одиночку перед толпой, под плеть? - Чувствую… что самое трудное, что я делал в своей жизни – зря. - Вот тебе интересно, наверное. Больно, да? – злая усмешка искажает родные губы. И впервые, за всю долгую жизнь, глядя в черную бездну напротив, Глеб слышит, как звучит, родным голосом, тихо и твердо: - Да. Больно.