***
Куроо всегда мне помогал. Оттого ли, что я просил редко, или оттого, что я его друг — не знаю. Иногда как-то по-своему, иногда намёками, нередко — подзатыльниками, если уж совсем из себя выводил, а порой и прямым текстом, что было совсем не в его стиле. Весь Куроо — это метафоры и загадки, это уловки и хитрые глаза. Да, он прямолинеен — но не в таких вещах. И всё же всегда, что бы ни случилось, он неизменно каждый раз приходил мне на помощь. Ценил ли я это? Разумеется, ценил. Куроо мог назвать своим другом далеко не каждый. Не знаю почему, но всегда смотря на него, я думал, будто шумные компании созданы для таких как он. Слишком гармонично он смотрелся сидя на диване, стуле, да хоть на холодном полу или в густой траве — но окруженный людьми и в центре внимания. Но то было лишь в моей голове. По правде говоря, Куроо я всегда видел в компании только с Кенмой, иногда с Тсукишимой и совсем уж редко с его старшим братом — Акитеру. Сейчас я шёл по безлюдной аллее. Это была старая часть парка Золотые Ворота. Но думаю, в столько позднее время всё скопление людей было в центре, поэтому-то я и выбрал место, максимально удаленное от чужих глаз. Место, знакомое мне лучше остальных, потому что я провожу здесь почти каждое своё утро. Я увидел фигуру Куроо ещё давно. Он сидел на лавочке под тенью высокого дерева. Лунный свет играл на его листьях, отбрасывая причудливые узоры на землю. Ветра почти не было, но воздух был прохладным. Таким, каким бывает только ночью. Свежим, холодным и сладким, почти что даже пробирающим. А подойдя ближе, можно было бы уловить ненавязчивый запах сигарет. Да… всегда делаю ему замечания по поводу этой привычки, хотя и не имею на это никакого права — просто совершенно не терплю запах табака — так что после пяти лет знакомства, он почти разучился курить в моём присутствии. Но мне ли его судить за подобные вещи? Хотя был в этом и плюс, потому что мне всегда нравилось наблюдать за тем, как завиваются в воздухе клубы вязкого молочного дыма. Сначала яркие и петляющие, но позже — медленно растворяющиеся, теряющие форму, но все такие же завораживающие. Во тьме мелькнул огонёк. Я был уже в паре метров от лавочки Куроо, когда он заметил меня и, в последний раз затянувшись, бросил сигарету на землю. Дым почти сразу исчез, а я наблюдал за тем, как ярко-оранжевые искорки гаснут под подошвой его ботинка. Куроо ухмыльнулся так по-кошачьи ехидно и, сверкнув в темноте огнями глаз, проследил за моими шагами. Я подошел к нему и, слабо улыбнувшись в ответ, опустился на лавочку совсем рядом. Вообще-то расчёт был на то, что я приду сюда первым и буду его ждать. И как ему только удаётся так быстро появиться на месте встречи, где бы я ее ни назначил? — Бокуто, вау, — он хмыкнул, всё ещё елозя ботинком по асфальту. Я взглянул на него, слегка приподняв бровь. — Чего? — По-моему это я должен спросить «чего?», — я усмехнулся — слабо, едва заметно — и медленно прикрыл глаза. Сейчас шум волн за спиной, облизывающих голые серые камни, мягко забегающих на песок и сталкивающихся друг с другом, создавая звонкий приятный всплеск, казался мне слишком отчётливым. Звуки сплетались друг с другом, менялись местами и громкостью, создавая какой-то особенный ритм. Ритм августовского летнего вечера с отблеском воды под лунным светом и лёгким, едва различимым запахом табака. — Ты как Кенме-то объяснил куда уходишь? Да ещё и один, тебе небезопасно, — я приподнял бровь ещё выше. Да, иногда наш общий друг слишком не вовремя обострял слух и выпутывался из атмосферы очередной игры на приставке. Всё-таки каким бы безразличным он не казался, его волнение за Куроо порой превышало здравый смысл: я не знал, как далеко оно могло зайти, да и не имел ни малейшего желания это проверять. Потому что порой глаза у Кенмы становились такими, будто он мог перегрызть обидчику горло. Я слабо себе такое представлял, чтобы маленький, хрупкий Кенма вдруг бросился на кого-то, и все же не мог избавиться от подобного сравнения, как бы ни старался. — Эй-эй, в моих руках два куска железа и телефон, я в безопасности, — Куроо пожал плечами, упершись одной рукой об спинку скамейки. — И потом, ему хватает одного слова «Бокуто», чтобы спокойно выдохнуть. Я снова усмехнулся, взъерошивая волосы рукой. — Он тебе доверяет едва ли не больше, чем мне. К слову сказать, у тебя чересчур потрёпанный вид, — Куроо прекрасно помнит, каким надломленным голосом я говорил с ним по телефону, и ему не составило труда догадаться, что что-то случилось. Однако напрямую он бы спрашивать всё равно не стал. Иначе он просто перестал бы быть собой. — Но в боях ты сегодня не участвовал, я прав? — Разрешишь не вдаваться в подробности? — я хохотнул, стараясь сгладить появившиеся в разговоре углы. — Может быть, — я разглядел, как дрогнули уголки его губ. — Хоть края очертишь? Я задумался. Как можно очертить края ситуации, в которую я попал? Выразить все мои сомнения по поводу того, правильно ли я сделал, вступив в Некому. И не стоило ли мне тогда задушить в себе этот порыв вдохновения и спокойно допить кофе в «Parkside Tavern»? Как знать… Но, может быть, грызущие меня сомнения были лишь платой за тот азарт и — в долгосрочной перспективе, разумеется — опыт, которые я могу получить. — Ну… — хотя бы какие-то наметки, слова, которые я проговаривал мысленно, вылетели из моей головы, как только я начал говорить. — Тебе бывало страшно? — Бокуто, — теперь пришла очередь Куроо выгибать бровь. — Всем — и даже мне, можешь себе представить — бывает страшно. Если и есть на этом свете человек, чью безрассудство граничит с глупостью, так это ты. Но сегодня ты приводишь меня в замешательство уже второй раз. Стоит ли мне беспо-… — Это другой страх, — я прервал его тираду, потому что заметил, как серьёзный и почти безразличный тон начал превращаться в насмешливый. А мне нужно было сохранить серьёзность разговора, потому что если Куроо начнет, то остановить его потом будет почти невозможно. — Когда… боишься, но не за себя и сделать ничего не можешь. И ещё сомневаешься, и идеи безумные накатывают. Потом ещё цветные круги перед глазами и жажда-жажда-жажда… — Так, ну-ка погоди, — Куроо вытянул вперёд руку, в упор смотря на меня. Похоже, я действительно увлёкся. — С цветными кругами я, конечно, не знаю как справиться, но в остальном… — Куроо пожал плечами и, медленно повернувшись ко мне, ухмыльнулся: — В остальном как обычно. Мне потребовалось пару секунд, чтобы осознать, что он имеет в виду. А когда из недоумевающего мой взгляд превратился в изумлённый, у Куроо на лице появилось выражение полнейшей удовлетворенности. — В смысле «как обычно»?! — я вскочил со скамейки, слегка нахмурив брови. — Мы так всего-то лишь три раза делали! — Четыре. Этот — юбилейный. Перспектива напиться, временно заглушая поток бушующих мыслей, мне не улыбалась. А особенно — потом просыпаться с головной болью и приводить в порядок остатки собственного дома и друга. — Что ж, хорошо, — я тяжело вздохнул, на мгновение закрыв глаза. Поток холодного ветра ударился об мое тело, и я спрятал замерзшие ладони в карманы, чуть оттягивая ткань вниз. — Тогда пойдём? Получив кивок в ответ, я развернулся и медленно побрёл к выходу (читай: к широкому отверстию в заборе, потому что идти к центральным воротам всё равно не хотелось). Волны по-прежнему бились об камни, запах табака до сих пор не рассеялся, и мысли в голове — тоже, не изменяя взятому темпу, носились из стороны в сторону. Я был не в силах сконцентрироваться на чём-то одном. За спиной послышался тяжёлый выдох и тихий лязг метала. Лишь раз. Мой друг вставал бесшумно почти всегда и немного с трудом, но всё равно не любил, когда ему помогают. Куроо взял костыли и двинулся за мной.***
Не знаю, когда мы оказались у меня дома. Я чётко помню, как мы вышли из парка: я зацепился курткой за забор и порвал её. Расстроился, что придется покупать новую, потому что шить я не умел, а Кенма бы, скорее всего, погнал меня куда подальше, если бы я осмелился у него попросить. В следующий раз точно пойду к центральным воротам. На подобное моё заявление Куроо, лишь усмехнувшись, сказал, что там мне тоже не составит труда что-нибудь себе зацепить, или порвать, или, если ни с первым, ни со вторым так и не сложится, упасть, запнувшись на ровном месте из-за рассеянности. Позже мы шли по улицам города, ловя взглядом пестрящие огни фонарей и нередких вывесок. Вполуха слушали разговоры проходящих мимо людей и тихий ветер от проносящихся по дороге машин. Я жил не в самом богатом районе, и вокруг на километр находились только маленькие двухэтажные домики. Мне вполне нравился такой образ и место жизни. А ещё привычка устраивать бои в юго-восточном Бэйвью-Хантерсе. По сути Некома уже ломает все это с завидной непринужденностью, и мысль эта пришла ко мне в голову только после третьего глотка. А что такое Некома — бои ли без правил, сами бойцы, яркие красные визитки, бизнесмен с хитрой ухмылкой на лице — Некомата-сан, Жажда ли или вовсе все сразу — я еще не знал. Потом вдруг какой-то провал в памяти, мы просто внезапно оказались на втором этаже моего дома. Здесь была моя комната. Но вместо того, чтобы воспользоваться диваном, мы с Куроо опустились на пол, откинув головы на кровать. Я включил цветной ночник, и круглые сине-фиолетовые огни закружились по потолку во мраке комнаты. Это настолько напомнило мне клуб «Сейджо», что я нервно сглотнул. У Куроо в руках снова появилась сигарета. И я, лишь изредка заглатывая спиртное, наблюдал за тем, как вращаются под потолком кольца дыма. Запах меня уже совершенно не волновал, и Куроо это видел. После очередного глотка я почувствовал сплетение вкусов и попытался разобрать их букет по частям, но времени было мало. А затем горло обожгло, к чертям стирая предыдущие ощущения. Я почувствовал, как по моему телу распространяется тепло, перетекает в глотке и до самого низа, оседая в животе приятным клубком. Отняв бутылку от губ, я опустил голову. Со стороны Куроо до сих пор слышались тихие выдохи и ненавязчивое насвистывание какой-то мелодии. Сейчас это казалось мне чересчур правильным, будто по-другому и быть не может. Хотя такую ситуацию вообще по сути нельзя назвать правильной, и я это понимал, а оттого не позволял себе броситься в омут с головой. Я поднял глаза, в темноте вглядываясь в собственное отражение. Глаза застилал туман, и я едва разглядел расширившие, круглые, черные зрачки, которые, будто полностью заполнили собой радужки. Было жутко, а цветные блики этому только поспособствовали. Куроо глянул с призрачным удивлением на мой приоткрывшийся рот: — Знаешь, по-моему, тебе хва-… — Этот чёртов взгляд, — я хмыкнул, не сводя глаз со своего отражения. По-моему, Куроо вздрогнул. — У Кенмы, у тебя, у Я-… — я осёкся, чуть не проговорился. — Да даже у меня. Не могу его понять. Приходили ли ко мне такие мысли только в нетрезвом состоянии? Нет. Я думал об этом постоянно. И хотя сейчас в моей голове завивался белыми клубами дым, и рассуждений до боли нечётких было настолько много, что я не мог сконцентрироваться на чём-то одном. Эта мысль слишком ярко врезалась в сознание и не могла исчезнуть окончательно. Её призрачный силуэт был всегда, но сейчас я просто не сумел от него избавиться. Такой взгляд я видел нечасто, но поймал его через зеркало в машине — ото Льва, заметил у Ямамото, когда тот стоял напротив меня на ринге, у Кенмы был такой взгляд в кафе, у Куроо — почти всегда. А у меня — прямо сейчас. Я видел его в своём отражении и не мог понять, что он значит. И это не столько бесило, сколько пугало. — Дурень, Бокуто, — Куроо махнул рукой, туша сигарету, и я опять зачарованно следил за отражением потухающих ярко-оранжевых искр. — Ты видишь этот взгляд в зеркале каждый день. В нём чувство, которое берёт начало вот отсюда, — Куроо стукнул дважды рукой по своей груди, так же, как и я, не сводя глаз с зеркала. — Жажда. И знаешь, в чём твоя ошибка? В отличие от Кенмы, ты её подавляешь. И она сжирает тебя изнутри… Был ли Куроо таким только в нетрезвом состоянии? Определённо нет.***
Это утро началось несколько иначе, чем обычно. Я слишком резко открыл глаза, и первое, что увидел, это яркая вспышка света, постепенно тускнеющая с течением времени. А когда я, наконец, сумел увидеть хотя бы что-то, то тут же зацепился взглядом за темный угол комода, а затем мне на глаза попалась моя вытянутая рука. Всё произошло настолько быстро и непонятно, что я едва успел сообразить. Как только я попытался приподняться, голову резко пронзила боль. Не слишком сильная, но весьма ощутимая. Боль, которая стала толчком. Потому что сразу после этого ощущения, прошившего всё моё тело разом, последовали и другие. В мир словно бы резко начали возвращаться все его звуки, оттенки и запахи. Я почувствовал, что отлежал руку: сначала она онемела, а затем от самого локтя до кончиков пальцев я ощутил покалывание. Голова не только болела, но и кружилась, а помимо этого в глазах вращались какие-то странные цветные круги. В них был весь радужный спектр, но при всём желании красоту оценить не получилось. И тут же так не к месту вспомнились слова Куроо о том, что с ними-то он как раз и не знает, что делать. А в остальном — как обычно… как обычно, ага. В воздухе пахло спиртом; я медленно опустил руку, коснувшись ею своего лба. И сделал это так аккуратно, как не делал, пожалуй, ещё никогда. Это правда странно. Даже во время своего первого боя у меня так не болела голова, как это было сейчас. И все же, несмотря на это, я таки решил, что нужно как следует задуматься над тремя вещами. Во-первых, сколько, чёрт возьми, времени? Часов нигде не наблюдалось. Ну, по крайней мере, в моём поле зрения. А вставать и шариться по всей комнате в поисках телефона казалось чем-то невозможным. Во-вторых, почему я проснулся в таком положении? Думая об этом, я не имел в виду подушку под головой или плед на ногах, потому что этим двум вещам примерное объяснение всё-таки было. Видимо, Куроо проявил весьма своевременную заботу, аж глаза режет. Но меня интересовала скорее поднятая рука. Мне кажется, что я видел какой-то сон, но все мои трёхминутные попытки вспомнить, каким он был, пока что не увенчались успехом. Как только я цеплялся за едва ощутимую нить, за какое-то воспоминание, будто уже пойманное мной, оно ускользало. Но что-то подсказывало мне, что сон этот был важный и не совсем обычный. Впрочем, это можно пока отложить, всё-таки у меня остался ещё один нерешённый вопрос. Где же Ку-… Как только я поднялся и сел, мою голову снова прошила боль, острыми пульсирующими волнами расходясь по телу. Но она была какой-то необычной. Из простого ядовито-серебристого всплеска, она превратилась в ярко-белую вспышку, затем застынув перед моими глазами пестрым маревом. Что, чёрт возьми, происходит? Я схватился за голову обоими руками, не в силах что-то сделать с этим. Было, правда, страшно и интересно одновременно. И хотя такой коктейль эмоций я испытывал часто, в этот раз все как-то… по-другому, что ли. Неприятно холодно, мерзко и пронизывающе. А потом в моей памяти начали мелькать картинки, одна за другой, нескончаемым и до безумия быстрым водоворотом. Водоворотом, в котором я тонул. И самое странное, что с какой бы скоростью они ни пролетали, я видел всё до мелочей, каждую чёртову деталь. Я видел своё прошлое. И что-то мне подсказывало, что — да, вот он мой сон. Забытый и начинающий моими стараниями по частям — пока только так — возвращаться в голову. Да лучше бы вообще не вспоминал. Я видел сначала свой дом: спальня, кухня, гостиная — даже ванная комната умудрилась промелькнуть. Потом ещё сад и эти фигурки гномов в красных колпачках, с маленькими блестящими на солнце лопатами. Я видел каждый блик. Потом они начали замедляться. Я видел школу, центральный квартал, и — чёрт-чёрт-чёрт… после вспышки прямо перед моими глазами появилась та самая улица. Сирены, визг колёс и свет-свет-свет: от луны, от фонарей, от бликов на мокром асфальте. Там ведь так часто шли дожди. Много-много воды, тонны: на листьях деревьев, на земле, на нашем газоне… везде-везде, даже в небольших ямах на асфальте… сотни и тысячи капель. И все… все стучат по моей голове. Надеть капюшон, покрепче прихватить рюкзак и бежать-бежать-бежать без оглядки. Хорошо, хоть кроссовки спортивные с собой взял. Воспоминания обрываются так же резко, как и начались. И боль в голове, к счастью, утихает вместе с ними. А на её место приходит какое-то другое ощущение, только пульсирует оно в груди. Нет, скорее даже не пульсирует, а расползается. Медленно так и почти физически ощутимо вязко. Мерзко, как-то неприятно тепло и тянуще-больно. Как будто собственное сердце гниёт — никому такого не пожелаешь. Мне потребовалось несколько минут, чтобы суметь прийти в себя. Дыхание и гулкое, отдающееся в ушах сердцебиение унялись почти сразу, а вот нарастающее беспокойство где-то на границах сознания — нет. Мне казалось, что должно произойти что-то очень-очень странное. И, в любом случае, как-то касающееся меня. И я не ошибся, потому что послышались голоса из другой комнаты. Один из них принадлежал Куроо, а другой — кому-то, кого я почти точно не знал. Но и в тоже время… он казался мне смутно знакомым. Как будто бы где-то раньше я его слышал, но опять же никак не мог вспомнить — где. Голоса, кажется, доносились с кухни. А вот и ответ на мой третий вопрос.***
Вставал я пошатываясь и едва не падая. Едва не поскользнулся на прозрачной лужице разлитой по полу воды. Небо сегодня было такое же холодно-белое, как и вчера, и не совсем живой свет какими-то кусками, словно бы выходя не откуда-то, а отовсюду, падал мне на руки. Деревья при таком фоне вдруг начинали казаться чёрными и угловатыми, а листва уходила на второй план. Контраст становился слишком резким. Ноги слегка покалывало, впрочем, как и руку. Я слишком долго лежал, и вкупе с головной болью и сухим, скомканным ощущением в горле это… не приносило удовольствия, да. А голоса тем временем не затихали и по мере моего продвижения — я уже успел выйти из комнаты и пройти по короткому коридору мимо дверей в гостевую комнату и ванную. Шёл я тихо — ну, по крайней мере, мне так казалось. Я старался как можно более бесшумно ступать по деревянным половицам, и в силу того, что знаю этот дом как свои пять пальцев, успешно пропускал скрипящие. Прошёл я не до конца, а разумно остановился, потому как там, прямо за поворотом, уже сидел Куроо, а мне отчего-то безумно хотелось послушать, о чём он разговаривает с незваным гостем. — И что теперь будет? — Ничего… вернее, я не знаю. Но давай попросим его хорошенько постараться? — второй голос звучал с оттенком едва скрываемой усталости, переполненный слишком ненастоящим равнодушием и уже более ощутимым волнением. Стало как-то не по себе. — Не зря же ведь пять лет за ним сле-… Послышался тихий скрип, и я сжал зубы, сетуя на собственную неосторожность. Потому что, нечаянно оступившись, я опёрся пяткой как раз таки на одну из скрипящих половиц. Было как-то… стыдно. Я ведь всё-таки подслушивал. И даже с учётом того, что это мой дом, я не мог приглушить это чувство. За углом послышался тяжёлый вздох, и я, предвидя какую-нибудь незамысловатую, забавную фразу от Куроо, рванул вперёд, прерывая его ещё до того, когда он начнет. Я остановился только посреди большой гостиной и, слегка развернувшись, больше не смог сдвинуться с места. Куроо и мой гость сидели за столиком у окна, а перед ними дымились мои белые кружки с горячим чаем. Разговор мгновенно прекратился, стоило мне только зайти в комнату. Вернее, наступить на скрипящую половицу, выдавая признаки своего присутствия. — Здравствуйте, Бокуто-сан.