— Начали! — Ойкава хлопнул в ладоши, и с этим звуком, показавшимся мне пугающе пронзительным в этот момент, время как будто бы заново возобновило свой бег. Всё перестало казаться мне серым, неясным, замедленным маревом, движения людей в один миг ускорились. Потому что битва началась.
Ведущий отошёл к краю арены, ловко выскочив из-под цепей, отделяющих площадку для боя от зрителей. Он спрыгнул вниз, не спуская своего взгляда с ребят точно так же, как и я.
Они не спешили двигаться. Яку, казалось бы, ждал чего-то. Какого-то не обозначенного для всех остальных сигнала, в который удар волшебным образом должен был получиться лучше, сильнее, чем обычно. Его оппонент просто стоял. Он, скорее всего, ожидал первой атаки от Яку, чтобы успешно её отразить. Знакомая тактика. Я сталкивался один раз с таким бойцом ещё в начале своей своеобразной карьеры в этом городе. В то время я не умел выбирать противников так, чтобы не сломать их ненароком и не сломаться самому. В прямом смысле этого слова. Тогда мне и попался соперник, который принадлежал скорее ко второму типу. Он был огромным, с широким лбом и суровым взглядом. Как большая железная стена. Мой третий и не последний проигрыш из достаточно большого общего количества. Однако именно тогда я понял, что на ошибках нужно учиться.
Куроо отволок меня в больницу и долго напряженно ходил от края до края комнаты. Он был злым и мрачным — таким, каким я его еще ни разу не видел до того дня. Кенма тогда сказал, что теперь я узнал другую его сторону, стал в какой-то мере ближе им обоим, а потом уточнил, что если им снова придется отмывать мое лицо от крови и вправлять руки, он меня никогда не простит. Взгляд у Кенмы был спокойным, в тот момент я еще не научился различать в нем лукавые огоньки или призрачный налет раздражения, он даже не оторвался от своей приставки. Его пальцы клацали по кнопкам так сильно и резко, а голос полнился усталостью и едва различимой хрипотцой. Я прислушался. И перестал показываться на глаза, когда дело было совсем плохо.
Стило мне на миг отвлечься, погрузиться в старые далекие воспоминания, как боец от Карасуно, так и не дождавшись Яку, сорвался с места. Он двигался так быстро, что я едва успевал за ним уследить. Каждое его движение было подобно порыву ветра — столь же неуловимо и прозрачно. Невольно вздрогнув, я ошалело распахнул глаза, стараясь не пропустить ни единого шага двух бойцов. За какую-то незримую долю секунды Яку умудрился осмотреть всего Ворона. Я знал это, потому что видел, как скользит его внимательный взгляд по напряжённому телу, мчащемуся прямо на него, как будто сканируя противника. Поразительно.
— Нишиноя, давай! — резкий крик разрезал тишину.
Я устремил свой взгляд на бойца Карасуно, с горящими глазами замахивающегося на Яку. Его рука прошла в паре сантиметров от лица Яку, потому как Коротышка сумел вовремя уклониться. Я словно в замедленной съёмке наблюдал за тем, как Ворон ошалело переводит свой удивленный взгляд на Яку. Ну, а тот, судя по промелькнувшему в глазах соперника раздражению, ухмыляется своей самой ехидной улыбкой. Держу пари, даже Тецуро бы так не смог.
Яку рывком повернулся назад, заходя за спину противника, умудряясь на ходу схватить его руку, заломив её под невообразимым углом. И я уже готов был обозвать Нишиною «бескрылым вороном», когда он, совершенно не растерявшись, выгнул руку, и, обернувшись лицом к оппоненту, с силой ударил его ногой в живот. У парнишки, судя по всему, была хорошая растяжка, что увеличивало его шансы на победу и вместе с этим уменьшало возможности Яку. Наверное. Я уже знал один из козырей, что припрятал в рукаве Нишиноя, но, вспоминая горящий взгляд Некоматы-сана, просто не хотел верить, что у Яку нет чего-то подобного.
Яку упал на живот, и боец Карасуно уже было занёс руку для удара, но шустрый Коротышка успел перекатиться, перевернувшись на спину. Кулак Нишинои впечатался в пол, и парень сморщил лицо, не успевая заметить поднявшегося на ноги Яку.
— Он не проиграет, Бокуто-сан, — я не понял, был ли это вопрос или какое-то слишком неясное по тону утверждение, но глаза Льва горели, знанием и уверенностью. Было удивительно видеть, каким вдохновением они зажигались, стоило Коротышке сделать хотя бы одно движение. Я глянул на Льва, и его воодушевленный вид заставил меня еще на несколько минут переключить свое внимание с площадки; я задумчиво поглядел на грязный, пыльный пол, — потому что он из Некомы. А мы наблюдаем за противниками, всегда наблюдаем, — его тон звучал угрожающе, но сменился на более привычный мне — веселый и беззаботный — уже на следующей реплике. — Не волнуйся, Бокуто-сан.
— С чего это ты решил, что я волнуюсь? — я скрестил руки на груди. Нет, мне было вовсе не плевать на победу Некомы в этой битве. Однако именно за Яку я не переживал от слова совсем. Я не чувствовал абсолютно
ни-че-го, когда смотрел, как Нишиноя наносит очередной удар. Лев усмехнулся как-то прозрачно, будто говорил об очевидных вещах.
— Просто ты похож на
него.
Не успел я задать вопрос касательно того, о ком же всё-таки говорил Лев, как вдруг со стороны арены раздался рык и грохот. Яку сделал подсечку, опрокинув Нишиною на пол, и навис над ним, упираясь руками в пол. Бой на какое-то время остановился, они просто смотрели друг другу в глаза, словно ожидая чего-то. Невероятно! Я так сильно отвлёкся на разговор со Львом, что совершенно позабыл обо всем. Нет, мой взгляд был направлен на площадку, и я четко видел каждое движение. Однако не сумел запомнить ни одно из них, словно бы глядел сквозь.
— Как я уже говорил, — спокойно продолжил Лев, но я старался не слишком уж отвлекаться на его голос, потому как просто-напросто боялся упустить чарующий момент чужой победы. Плавно разделяя своё внимание на слова парня, звучащие слишком тихо, среди гула толпы, однако всё равно выделяющиеся, и на арену, на которой сейчас столкнулись лицом к лицу два бойца, я, не отрываясь, следил за боем, нутром чувствуя, как всё смешивается во что-то невероятное, пестрящее тысячей и тысячей оттенков, но совершенно неразборчивое, — Некома — коты, — честно, не припомню таких его слов. Но сейчас я мог сказать, что они действительно хорошо подходили к ситуации. Смотря на Яку и Нишиною, я отчетливо видел, как взрослый кот с блестящей золотом шерстью прижал к земле молодого чёрного ворона, втоптал крылья лапами вниз, вдавил в землю всем своим весом и хищно облизнулся, готовясь вгрызться в глотку. И пусть его спина была исписана царапинами от острых птичьих когтей, это совершенно не меняло дела.
В глазах Нишинои плескалась неподдельная растерянность. Они бегали из стороны в сторону, словно бы удивляясь, почему он проиграл. И, если честно, я тоже был немало удивлён. По большей части потому, что изначально всё указывало именно на его победу. То были маленькие детали, незримые для глаза простого человека, не бойца. Его скорость, упорство и… жажда в глазах, пожалуй, это тоже. В другом случае можно было бы поспорить о том, кто из них горит внутри более ярким огнем, может быть, кто-то посчитал бы меня предвзятым, но сейчас… У Яку в глазах Жажды не было. От слова совсем.
— Почему? — прежде чем сказать это, Нишиноя сжал зубы и тяжело вздохнул, словно бы борясь с собой.
— Просто так вышло.
— Ты хорошо сражался.
— Нашёл что сказать.
Я слушал их маленький диалог, медленно перебегая глазами с одного бойца на другого. Следя за ними, я совсем забывал слушать Льва. Было невероятно видеть, как Коротышка победил Ворона. Не знаю почему. Просто невероятно — вот и всё.
Я не хочу сказать, что не ожидал ничего подобного от Яку. Напротив, смотря на него, я мог представить его победу. Но и Нишиноя вряд ли должен был проиграть, учитывая его скорость и гибкость.
Яку тяжело вздохнул. Он медленно занёс руку, сжатую в напряжённый кулак, и когда уже был готов обрушить на бойца Карасуно достаточно сильный удар, его запястье поймали.
Ойкава мёртвой хваткой держал его руку, не спуская с обоих ребят внимательного взгляда из-под полуопущенных век. Уголки его губ слегка дёрнулись, силясь подняться в миролюбивую улыбку, однако дальше ухмылки это не зашло. Я буквально видел замешательство, застывшее на лицах Нишинои и Яку, когда он вдруг подал голос:
— Довольно. Не в лицо, — кивнул Ойкава, отпуская руку Яку, а может, тот сам вырвал её, слегка нахмурив брови — я не особо понял, — и потом ты уже достаточно долго был сверху, ты победил, — брюнет отошёл чуть подальше от бойцов и резко вскинул вверх свою руку: — Победа в первом кругу присуждается бойцу из Некомы! — последние слова он крикнул громче, чем-то, что говорил Яку пару секунд назад, чтобы на этот раз все могли услышать его.
Толпа взревела, громко захлопав в ладоши, с нескольких мест даже послышался свист. Яку сидел возле Нишинои с очень серьёзным лицом. Я различал каждую складочку между бровей, каждый гневный огонёк в глазах. Боец от Карасуно до сих пор лежал на земле, раскинув руки в стороны. Уголки его губ поползи вверх, образуя печальную улыбку, и он устало протёр лоб тыльной стороной ладони. А на другом конце, словно бы мираж — расплывчатый и неясный — стоял Укай-сан и его группа. Среди них сейчас была, должно быть, очень напряжённая атмосфера. Я тяжело вздохнул.
Мне было хорошо известно, каково это — проиграть. Неприятное чувство, но я не столько боялся его, сколько просто не любил. Как-то пусто внутри становится. И хотя я достаточно давно не проигрывал, но до сих пор отчётливо помню, каково на вкус ощущение, будто все твои старания — ничто. И это ещё если ты сражаешься один. За всю свою недолгую жизнь бойца я впервые дрался в группе, сражался за кого-то и ещё понятия не имел, какое на вкус будет такое поражение — подкрепленное чувством неоправданных ожиданий и разочарования, с размаху бьющего по ребрам.
И не хотел. Однако смотря на Карасуно, отчётливо понимал, что легко мне этот бой не дастся.
Яку спустился с арены, чуть прихрамывая на одну ногу, и напоследок смерил Ойкаву тяжёлым взглядом. А я стоял и буквально чувствовал, насколько осязаемо напряжение вокруг него. Этот бой не был для него особо тяжёлым, но и лёгким назвать его было нельзя. Лев возле меня взволнованно дёрнулся и задышал чуть более шумно, когда Коротышка подошёл ближе. Я решил не испытывать его нервы, потому что прекрасно понимал, насколько они могут быть натянуты после боя, и поспешно отошёл. За моей спиной Акааши уже предлагал ему свою помощь, шумно открывая коробочку с медикаментами, а Лев без умолку тараторил о том, какой же Яку замечательный. Ямамото не издавал ни единого звука, только улыбался широко и очень довольно. А я тем временем чувствовал, как во мне вьётся… едва заметная, пожалуй, но всё же обида.
За меня никто и никогда не волновался кроме Куроо. Да и то, делал он это только через несколько дней после самих боёв и делал так, что лучше бы и вовсе ни о чем не знал. Потому что в такие моменты в нем разгораются чересчур сильные чувства, выражающиеся, как ни печально, в подзатыльниках. А мне в итоге остаётся только тяжело вздыхать. И всё равно… учитывая, что я их почти не знаю, моя пусть и маленькая, но всё же обида выглядела нелогично на фоне общей картины.
Я наконец остановился, найдя удалённое ото всех место. Перед началом
моего боя, мне нужно будет как следует собраться — не хочу ударить в грязь лицом.
Перед моими глазами раскинулся весь зал. И я, пожалуй, только сейчас понял, насколько он большой. Пурпурный свет пожирал в себе едва заметный белый, а дым будто заглатывал ликующих людей. Ойкава о чём-то распинался на сцене, и я подумал, что после боя неплохо было бы заглянуть к нему в бар, он ведь прямо в этом зале, верно? Я уже вижу, как поблёскивает издалека стекло стаканов… Было по-настоящему здорово видеть всё это, и я невольно пожалел, что не смогу рассказать обо всём Куроо и Кенме. Думаю Куроо распахнул бы глаза, потеряв на миг самообладание, а потом осуждающе нахмурился, но все равно похлопал бы меня по плечу и похвалил за победу или купил бы стакан крепкого кофе навынос, чтобы запить им поражение. А Кенма улыбнулся бы мягко и совершенно искренне, но была бы в этой улыбке и толика торжества — мол, я же говорил. А почему же я не могу? Наверное, потому что первый и единственный пункт, который я прочитал на той бумаге, что дал мне Некомата-сан, был о неразглашении. То есть Некома — это то, о чём кричать на улицах не стоит. Или проще: если я расскажу, то плохо будет не только мне, но и им.
— Ты готов, Бокуто?
Меня вывел из раздумий голос Яку. Он каким-то образом умудрился выпутаться из плотных объятий Льва и выбраться сюда, ко мне. Понятия не имею зачем, но я должен был ответить, а потому едва заметно кивнул. Даже в почти непроглядном мраке помещения он увидел мой жест и удовлетворённо улыбнулся. Увидел, вероятно, не столько из-за того, что глаза уже привыкли, сколько из-за своей удивительной наблюдательности. Мне казалось, сделать что-то, чтобы он не заметил, было очень трудно, если не невозможно. В бою Яку впечатлил меня, и спорить с этим было бы глупо. Так что уважения у меня к нему явно прибавилось.
Яку двигался тихо и ловко, прямо как коты, с которыми и сравнивают себя Некома. И я не хотел до конца признавать, что у меня так никогда не выйдет. Весь я, как говорил Куроо, шумное слепящее нечто, не способное ни на скрытность, ни на ложь. Но… эй, какая сейчас вообще разница? Всё-таки бой это не то место, где всё всегда получается красиво. Для Некоматы-сана главное — победа, так? А значит, приоритетом она становится и для меня.
— Только не говори мне, что боишься, — Яку повернулся ко мне всем корпусом, скрестив руки на груди. Не знаю, какое у меня было сейчас лицо, но я явно слишком глубоко ушёл в свои мысли, судя по его тону. Да и разглядывание танцующих цветных огней на засвеченном куске потолка над ареной и на удивление мерный голос Ойкавы только поспособствовали моему настроению. — Я не хочу разочароваться в тебе окончательно.
— И не надо, потому что я не боюсь, — я фыркнул, стряхивая мешающую челку со лба.
— Ты крупный, но не крупнее Льва, — Яку снова устремил свой взгляд в сторону арены, — поэтому есть вероятность, что они не выпустят против тебя Асахи Азумане, — Коротышка словно бы и не заметил моей незначительной реакции. Однако после его слов мне стало намного понятнее, что он имел в виду. Если я не ошибаюсь и если следовать логике, то Асахи — это тот высокий парень с длинными волосами. Чего уж таить, он выглядел жутко, но его добродушная улыбка буквально выбивала меня из колеи. — Так что не беспокойся.
— Разве я не сказал, что я не…
—
Я… — Яку опустил голову, закрыв свои глаза чёлкой, и снова повернулся ко мне. Взглянув на него, я невольно осёкся, —
…ненавижу тебя. — Его кулак несильно впечатался в моё плечо. Кажется, это похоже на те вещи, которые делают люди, когда хотят кого-то… поддержать. Но у меня были все основания думать, что этот раз — исключение. Он делал это не из вежливости и не по доброте душевной, это была привычка — он просто не мог обойтись без этого жеста — слишком уж чесались руки. А слова… слов я тогда так и не смог понять: это просто не казалось мне важным. Если бы я только знал, как необходимо обращать внимание на подобные мелочи. — Удачи. И только попробуй проиграть.
Я зачем-то снова кивнул, не сводя недоуменного взгляда с до сих пор опущенной головы Яку. Его потемневшие глаза, блестевшие из-под полуприкрытых век, и небольшая полоса крови возле рта только прибавляли моменту чего-то… особенного. Сейчас произошло что-то странное. Что-то очень-очень странное. Кожа в области этого недоудара начинала покалывать. Я не мог понять причину таких ощущений, но точно знал, что это было не из-за услышанных мною слов. Это было какое-то неясное ощущение, будто я только что поучаствовал в чём-то безумно важном и хрупком. В чём-то, что так плотно опутывает Яку, что он начинает
задыхаться.
Жалости я к нему при этом не испытывал, лишь малейшую долю сочувствия. Да и лезть не в своё дело желания совершенно не было, потому как это всего лишь догадка. Я не читаю людей, и делать выводы, основываясь на мимолётных словах и жестах, было бы глупо.
— А я и не собирался, — слышу короткий смешок в ответ немного дрогнувшим голосом. И потом кулак с моего плеча исчезает. Тяжело вздохнув, я всё-таки решаюсь сдвинуться с места и иду вперёд. Помню, что когда переставлял первую ногу, нет, даже не так… когда я только оторвал её от пола, то почувствовал, что готов упасть. Меня словно бы опутали чужим отчаянием, и двигаться становилось труднее. Мои движения были похожи на… движения человека, пытавшегося бежать в воде. Жидкость нещадно замедляла меня, делая движения скомканными. Но я продолжал идти вперёд, делая вид, что всё так и задумано. Потому что остановится не мог, хоть и знал, что разорвать своим телом воду, пусть и мнимую, невозможно. Оставалось только пытаться.
Ойкава тянул время. Или мне так только казалось? Но в любом случае, его почти односторонний разговор со зрителями ушёл в совершенно противоположную сторону от боёв без правил, а именно от Битвы на Мусорной Свалке. Чего он только не нёс, но получалось у него весьма успешно. Потому как люди, до этого кажущиеся толпой, не способной дождаться начала битвы, сейчас с интересом слушали его, изредка смеялись или кивали головами, безмолвно отвечая на его незамысловатые вопросы.
Люди не расступались передо мной — да и с чего бы? — так что мне приходилось буквально отталкивать их зазевавшиеся тела с дороги, тихо сетуя на чужую невнимательность и вполуха слушая возмущённые вздохи. И только когда я почти дошёл до места, то смог разглядеть то, что я увидел через небольшой просвет, образовавшийся между расступившимися наконец тёмными силуэтами. А именно засвеченную арену, с танцующими по ней цветными лазерами, в центре которой стоял Ойкава в поистине приглашающей позе. Некомата-сан, скрестив руки на груди, с полуулыбкой наблюдал за моими действиями. Остальные из Некомы стояли возле него, и, видя это, я мог по праву назвать этот момент потрясающим. Чем-то… вдохновляющим, что ли. И невероятно красивым. Во всяком случае для меня.
И я бы, возможно, так и стоял, если бы среди сотни чужих глаз не столкнулся с теми единственными, направленными на меня с другой стороны площадки, такими же горящими как и мои, или даже не так — наполненными всепоглощающим пламенем. Это был его взгляд, сомнений нет.
Кажется, мне очень не повезло с противником. Хотя это зависит от того, с какой стороны смотреть.
***
На ватных ногах я дошёл до арены, и, легко подцепив цепь ограждения, нагнулся, ныряя под нее и ступая на темный пол ристалища. С той стороны, словно зеркало, мои действия повторил боец от Карасуно. И пока я шёл по направлению к центру, где нас уже ждал Ойкава, чтобы объявить о начале боя, в моей голове всплыли слова Льва. Тогда я их не особо слушал — слишком сильно был занят наблюдением за боем Яку и Нишинои, и сейчас сомневался, что смог бы вспомнить их так просто, да ещё и с такой точностью, будто голос Льва снова звучит у меня в голове или вовсе прямо над ухом.
— Ой, Бокуто-сан, а ты знаешь, кто действительно потрясающий? — Лев широко улыбнулся, сверкнув своими огромными зелёными глазами. — Даичи-сан. Он такой сильный… ты бы видел его. И хотя Карасуно и Некома достаточно давно знают друг друга, мне ещё ни разу не удалось сразиться с ним. Я вот на что надеюсь… может быть, в третьем кругу Укай-сан выпустит его против меня?..».
Даичи не ас. Это я понял сразу. Потому что данное слово в разговоре со Львом, который являлся почти беспрерывным односторонним словесным потоком, как-то не проскальзывало. Я заметил. Я бы назвал его кем-то вроде лидера, если такое понятие вообще допустимо в группах вроде наших. И в моей голове накладывать его образ на образы Яку и, отчего-то, Куроо казалось донельзя логичным и правильным. Это как сложить два листа с абсолютно разными узорами и поднять, рассматривая под солнцем. А потом вдруг осознать совершенно явственно, что они похожи.
Однако несмотря на это, я видел, что моему сопернику не присуще ни высокомерие, ни заносчивость. Даже по взгляду можно было это понять. Он смотрел не свысока и не исподлобья, а прямо в глаза. Даичи не исследовал мои способности взглядом-сканером, как делали это Яку или Лев, он просто глядел так, будто соглашался с тем, что я достойный противник. Занятно.
Я встал с правого края площадки, а Даичи — с левого, ожидая пока Ойкава, стоя по центру, объявит о начале боя.
Три…
Некомата-сан бросил какой-то самоуверенный взгляд в сторону Укай-сана и ухмыльнулся. Бойцы Карасуно напряглись, переглядываясь друг с другом. Ойкава разогнул первый палец.
Два…
— Яку-сан, смотри-смотри, я ведь впервые увижу Бокуто-сана в деле…
— Тише.
Некома с воодушевлением кивали, а Ямамото, кажется, сжал кулак и помахал им в воздухе, улыбаясь чуть шире остальных. Интересно, не потребует ли он с меня лично приготовленный карри в случае проигрыша? Думать об этом не хотелось. Послышался хрип.
Один…
Толпа взревела, когда Ойкава вдруг разогнул последний палец и резко отскочил в сторону, прижимаясь к краю. Его резкий возглас: «Начали!» звучал слишком громко в воцарившейся на долю секунды тишине. Я решил не ждать, а потому первым рванул в сторону противника.
Когда ты спокоен, то чётко видишь способ атаки.
Вот и сейчас я буквально ежесекундно различал перемены в его мимике. Даичи стоял каменной стеной, словно ворон, раскинувший крылья, готовый защищать себя и своих друзей. Ворон — умная птица, кот — хитрое животное, но так как я пока не знал, с кем себя ассоциировать, даже будучи бойцом Некомы, то мог ожидать чего угодно. Даичи моргнул, я приблизился ещё на пару шагов, и до него мне оставался лишь метр, как вдруг я увидел, что взгляд моего противника плавно перемещается в сторону его команды. И по мере продвижения зрачки сужались всё больше и больше, пока наконец не приняли выражение горящего ужаса. Вот только ужас этот был вовсе не из-за меня.
Я не успевал следить за своими движениями, тело словно бы жило своей собственной жизнью. Рука замахнулась и уже неслась по направлению к совершенно отвлёкшемуся Даичи, как вдруг мои движения оборвал громкий и внезапный крик. Я повернул голову по направлению взгляда своего противника и не поверил своим глазам. Еще не все из присутствующих успели заметить это — музыка играла все так же громко, а улыбка Ойкавы гасла быстрее, чем я успел осознать увиденное.
Выглядевший до этого вполне здоровым Укай-сан медленно оседал на пол. Он зажмурил глаза да так сильно, что, я уверен, они заслезились, и, обхватив руками живот, судорожно кашлял. Мои глаза лихорадочно забегали, будто пытаясь найти что-то, что могло ему помочь. Чёрт! Что здесь вообще происходит?!
Все бойцы Карасуно тут же поспешили к нему. Нишиноя, едва не падая, доковылял на одной ноге, и Даичи бросился вслед за ними, в один миг перемахнув через цепи, ограждающие арену по краям. Я видел, как страх плещется из стороны в сторону, словно дикие холодные волны в их раскрытых от ужаса глазах, обгладывает зрачок, но никак не может успокоиться. Некома, включая и самого Некомату-сана, тоже были удивлены. Они стояли, казалось бы, привязанные к земле невидимыми узами, совершенно не осознающие происходящего. А бизнесмен, похоже, не на шутку испугался, потому как я заметил крупную дрожь в его руках, быстро набирающих номер скорой помощи.
Именно в этот момент я понял, что мне тоже страшно.
Не знаю, что это было за ощущение. Меня как будто бы несколько раз облили холодной водой и заставили куда-то идти. Тело, правда, хотело сорваться с места и бежать-бежать-бежать вперёд, но увы, отчего-то не могло. Я чувствовал, как холодные липкие нити опутывают меня одна за другой. Колются, режутся и не отпускают. У меня на глазах, кажется, умирал человек. Вот уж к чему я точно не был готов. Я уже видел подобное однажды и не хотел, чтобы это повторялось вновь.
Акааши рванул к Укай-сану, начав спешно раздавать какие-то указания людям вокруг. После чего мужчине сразу же положили что-то мягкое под голову и отступили, создавая просторный круг. Я только сейчас заметил, насколько бледным был Старый Ворон и едва разглядел издалека мелкую испарину у него на лбу. В моменты стресса моя внимательность резко обострялась, и зрение, кажется, тоже.
Я почувствовал, как подрагивают и покалывают кончики моих пальцев, всё ещё не в силах пошевелиться. Мне казалось, что стоит сделать хоть шаг, и я либо упаду, либо провалюсь под пол сцены, как в песок.
— Не могу прощупать пульс… — Акааши нахмурил брови, и я почти разглядел морщину, проступившую у него на лбу. — У него сердечный приступ! Вы вызвали скорую? — голоса Кейджи не повышал, но старался говорить внятно — все его слышали. Его руки двигались не слишком быстро, но и не слишком медленно. А глаза… если сравнивать со всеми людьми, находящимися сейчас в помещении, то ни один взгляд не будет таким, как у него. Спокойным… и даже немного равнодушным. Будто бы то, что Кейджи делает прямо сейчас, он делает не в первый и даже не во второй раз.
И эти холодные огни вкупе с безэмоциональным выражением лица заставляли меня дрожать ещё сильнее. И из-за его невероятного самообладания, которого у меня никогда не было тоже.
Может, я просто плохо его знал и не видел чего-то особенного в глубине этих расширившихся зрачков, а быть может, не хотел видеть, потому что мне просто не было интересно. Мы же знакомы от силы полдня… но сейчас думать об этом не представлялось возможным.
Мысли в большинстве своём путались, сбивались и не хотели собираться во что-то цельное. Во что-то, хотя бы чуть-чуть понятное мне, а не полное разорванных слогов. Я буквально чувствовал, как слово за словом в моей голове стукаются друг о друга и взрываются безудержным пылающим огнём.
Я и не успел понять, когда в мрачное здание клуба со всё ещё пляшущими под потолком лазерами ворвалась группа людей в белых халатах и, уложив Укай-сана на носилки, унесла в мрачный, зияющий чёрный проход.
Помните, как я говорил, что в моей голове не сохранилось ни кадра из жизни в Шеффилде?
Ложь. Я помню каждое мгновение. А внушить себе обратное я, видимо, так и не смог. И сейчас, стоя посреди арены, в полном обеспокоенных людей помещении, я чувствовал себя одиноким.
В комнате нет больше ни-ко-го. Лишь я и мой страх, сверкающий во мраке отблеском клыков и ядовито-ярких жёлтых глаз.
Тогда я в очередной раз понял, что мир вокруг не будет останавливаться, чтобы дать мне возможность прийти в себя.
***
Мокрый асфальт блестел в свете луны и фонарей, в то время как я, покрепче перехватив куртку, лежащую на плечах, руками, не мог полностью обратить внимание на словно бы потухающие и загорающиеся снова звёзды на темнеющем у меня над головой небе. Моё зрение творило что-то поистине невероятное, соизволив то потухнуть, окрасив всё вокруг сначала в ядовитый радужный спектр, а затем погрузить весь мир во тьму, то наоборот — засветиться, лишая меня возможности увидеть важнейшие детали происходящего, как бы отбирая кусочки из моей мозаики. Неполноценная картина меня не устраивала.
Толпа, будучи практически безмолвным зрителем в клубе, уже почти полностью разошлась. Ойкава стоял недалеко, рассказывая что-то мужчине в полицейской форме, нервно скрестив руки на груди. Лицо у него совсем закаменело — то ли из-за того, что его так же, как и меня, напугало недавнее происшествие, то ли из-за того, что репутация клуба может быть испорчена, то ли вовсе по другим причинам — своим, которые я не должен был узнать. Некома и Карасуно остались здесь. Некомата-сан стоял в стороне и, скрестив руки на груди, нетерпеливо топал ногой по земле. Он был взвинчен, и я понимал почему. Ребята предпочитали молчать, в то время как вороны сбились тихой стайкой недалеко от машины скорой помощи, из которой торчала голова Укай-сана. Всё обошлось. Причём быстрее, чем мы все думали. Лев облегчённо вздыхает, Яку сжимает зубы, Ямамото опускает в глаза, а Акааши как всегда спокоен так, будто бы ничего особенного в произошедшем нет. Мне по-прежнему страшно. И из-за взгляда Кейджи тоже.
Я не знал этого человека, но мысль, что он может умереть у меня на глазах, вызывала резкий протест. И потом за время наблюдения за ним, я таки проникся к нему неким… интересом. От одного взгляда на его пусть и бледного, но вполне спокойного, не сотрясаемого кашлем лица, во мне появлялось столько облегчения. Но вот в чём стоял вопрос: сможет ли он продолжать вести за собой группу Карасуно? Сможет ли появляться на боях без правил, не боясь упасть на пол с очередным приступом? Сможет свободно вздохнуть?
Сейчас перед ним стоял невысокий человек с лохматыми кудрявыми чёрными волосами. Если бы я не увидел его лица в очках, через стёкла которых отражался испуганный взгляд, то подумал бы, что это Акааши — до того они были похожи со спины.
Когда он прибежал сюда, вернее, появился буквально из ниоткуда, то споткнулся обо что-то и едва не выронил свой чёрный чемоданчик. Выглядел он официально: ни о каких спортивных костюмах тут и речи не шло. Однако всё равно немного неопрятно, если уж слишком придраться: было видно, что этот человек прибыл сюда в спешке, едва переставлял ноги, пытаясь справиться с дрожащими от страха коленями и руками. Хотя какие могут быть придирки в такой ситуации? Не суть. Но, смотря на него, я понимал, что бои без правил это не его мир. Совсем-совсем не его.
Они долго о чём-то говорили, и этот мужчина то и дело оглядывался на застывших неподалеку Карасуно. Поджимал губы, хмурил брови и кивал. А потом Укай-сан передал ему в руки какую-то странного вида подвеску. Буквально сорвал с шеи и дрожащими руками протянул ему. Лицо у незнакомца при этом было изрядно перепуганное, а от Карасуно начала исходить яркая аура страха. Не такого, как в клубе, конечно же. У этого была немного другая консистенция.
Всё, что я сумел разглядеть, это два маленьких поблёскивающих в лунном свете чёрных ворона на серебряной цепочке. Красивая вещь, если подумать, и, судя по их глазам, немаловажная для всего Карасуно, начиная с бойцов и заканчивая самим Укай-саном. Некий символ — надежды или власти — я не знал.
После этой сцены двери закрылись, и его увезли. А прибежавший человек ещё долго смотрел вслед уезжающей машине, не в силах разогнуть пальцы, а я следил за каждым его жестом, сам не зная почему.
Рука как-то сама собой потянулась к телефону, а пальцы быстро и почти привычно начали набирать номер. Мужчина обернулся, окинув Карасуно каким-то обеспокоенно-покровительственным взглядом, и я уловил тихое:
— Такеда-сэнсей?..
И он улыбнулся им — надломлено, изо всех сил стараясь не дать волю слезам. Его плечи дрогнули, и мужчина утер нос рукавом черного, словно вороново крыло, пиджака, совершенно не заботясь о ткани.
— Нам какое-то время придется вот так… — он неловко повел плечом, и уголки его губ дрогнули. Голос у Такеды был тихим, твердым по возможности и готовым в любой миг сорваться на крик. От его интонации мурашки пробежали по всему моему телу — до того надломленной была интонация, что мне стало почти страшно. — Укай-сан ненадолго отойдет от дел. Кейшин сейчас… вы и сами знаете, — он расправил плечи, делая шаг им навстречу. — Давайте постараемся. Все мы.
— Алло?
Голос Куроо прозвучал так внезапно — ровно после пятого гудка — что я ощутимо вздрогнул.
