Отныне только вместе

Следующий час я провел с давящим шумом в голове и приятной тяжестью в ногах. Сидел в кресле, лениво проверял рабочие отчеты, пытаясь не думать о утренних неловких разговорах. Миша снова задремал, благо, температура уже почти прошла, и он лежал мирно. В который раз думаю, что нужно бы сообщить в полицию, позвонить родителям, хоть кому-нибудь, но не хочется предавать парня. Не маленький, разберется, что ему нужно, уйдет сам, когда захочет. Хотя, кому я вру. Миша мне нравится, поэтому и не гоню его прочь. Смазливый до одури, гордый, хмурый, но добрый. Возможно потому, что он все еще почти ребёнок. Ближе к полудню, когда я занимался обедом, парень наконец выполз на кухню. Мясо дожаривалось на сковороде, гарнир - картофель - уже был сварен. Впервые за долгое время готовлю блюдо сложнее яичницы, ведь есть для кого. Миша тихо стоит в дверном проеме, наблюдает за мной, поправляет челку, одергивает плечо. Лишь сейчас замечаю, что он снова в своей черной одежде взамен моим веселым футболкам. На его лице вновь какой-то нечитаемый взгляд, брови нахмурены. Я ему улыбаюсь. Он ловит мою улыбку, спустя некоторое время неуверенно улыбаясь в ответ. – Я... – он запинается, скашивает взгляд, – уйду сегодня. Мое сердце сжимается, желудок делает неописуемое сальто, мысли будто застывают на мгновение, пытаясь отдалить неизбежное. И вроде мне не должно быть до этого никакого дела, но становится как-то гадко. – Если хочешь уйти, я тебя не удерживаю. Ты волен делать что хочешь, но если тебе когда-нибудь будет негде заночевать, или снова возникнут проблемы, приходи. И не отсиживайся больше под дождем, - Миша улыбается краешком губ, и его глубокие, черные глаза наполняются благодарностью. Я уже понял, он слишком гордый, чтобы принять просто так чью-то помощь, признать свою слабину, и этой его благодарности во взгляде мне хватает, чтобы все переживания отошли на задний план. Обед проходит в тишине, к которой я уже успел привыкнуть за это время. Эта тишина не давит, но есть в ней какая-то горчинка. Вкус еды теряется, оставляя меня наедине с мыслями и этим парнем, Михаилом. Миша. Человек, которого я нашел три дня назад всего промокшего под дождем, потерянного, забитого, недоверчивого, отчужденного, поломанного общественным мнением и неприятием семьи. И тут я понимаю очевидное. – Ты ведь не вернешься домой? – ну да, если он вернется и извинится первым, это будет означать, что он принимает мнение отца. А Миша этого не сделает. Он кидает на меня шальной взгляд и кладет вилку на стол, немного не расчитав движение, отчего она ударяется о тарелку. – Поговори с отцом. Поверь, чем больше времени пройдет, тем труднее потом будет извиниться друг перед другом. – Но я ни в чем не виноват! – впервые за все время нашего знакомства Миша меняет интонацию, повышая голос. – Просто я такой! – Он ведь звонил тебе, да? Я видел на дисплее твоего телефона пропущенные звонки, – Миша чуть пристыженно утихает. Немного мерзко от того, что лезу в жизнь практически чужого человека, но я просто переживаю за него. Я так возился с ним, когда он болел, что сейчас уже не могу не оберегать его. – Не желаю жить там, где меня не принимают, – в голосе сквозит еще почти детская обида, злость и гордость. – Но и оставаться здесь и нагружать я тоже не могу. Крайне безответственно с моей стороны, но я теряюсь в мыслях. Боже, какой он очаровательный. Будто еще неоперившийся сокол, старающийся изо всех сил подняться, отстояв свою самостоятельность. Хотя, внешностью он скорее похож на ворона: скуластый, темноглазый, нахохлившийся на этом чертовом скрипучем стуле, словно на усохшей ветке. В этот момент я впервые осознал, что не хочу терять это остроплечее, взъерошеное, смуглое чудо. Не знаю, изменилось ли что-то в моем взгляде, но парень замолчал. – Поверь, больше неудобств мне доставляло, когда я жил в этой квартире один, – затихаю, понимая, что сказал лишнего. Миша слишком резко ворвался в мою жизнь, слишком вскружил голову, слишком, слишком, слишком... Подросток плавно поднялся, пересекая метр, отделяющий нас, почти бесшумно, темным пятном скользя по грязной кухоньке. Он останавливается прямо передо мной, наклоняясь и, о боже, обнимая. – Спасибо, Дань, правда, – его низкий голос срывается, а тощие руки обнимают неуверенно, и, похоже, я счастлив. – У меня хреново получается благодарить людей, но ты мне очень помог. Следующие секунды я будто и не я вовсе, ведь происходящее настолько нереально, что поверить даже страшно. Ведь эти искусанные, тонкие, мальчишеские губы не могут целовать мои, немного обветренные и горячие. Миша прикасается к моим губам почти целомудренно, нервничает. В этот момент понимаю, что не могу ему отказать. Плевать, сколько ему лет, из благодарности это, или нет, будем ли мы позже жалеть. Мы просто два побитых жизнью человека, которые отчаянно ищут помощи. Именно так и выглядит наш поцелуй. Невинные ласки позже переходят в нечто большее, Миша хватается за меня, комкает рубашку на спине, чувствуя мой язык у себя во рту. Я же цепляюсь за эти мягкие черные волосы, обнимаю одной рукой тонкое тело, чувствуя выпирающие ребра, бедра, колени, локти, скулы... Ахаю, проводя по выпуклости на джинсах. Парень прогибается, криво падая на мои колени. – Блять, – шепчет Миша, упираясь мне головой в плечо. Он напряжен и дышит тяжело. Примерно это же слово вертится сейчас и у меня в голове. – Чувствую себя гребаным Харви, – усмехаюсь куда-то подростку в волосы. Он не отвечает, так как сил говорить у Миши, похоже, нет. Его смуглая рука ложится на мою бледную, надавливая, и если до этого мне казалось, что сердце перестало стучать, то сейчас прервались все ниточки нервов, ведущие в мозг, отвечающие за движения тела. Возможно потому, что у меня довольно долго не было секса, или партнер просто сногсшибателен, но тело реагировало на все очень ярко. – Какой, к черту, Харви? Разве я против? – злобно шипит Миша мне на ухо, обжигая горячим дыханием. Прикусываю его острую ключицу, понимая, что сдерживаться смысла просто не имеет. Исход был ясен еще в тот момент, когда Миша пересек порог моей квартиры, весь промокший и уставший. Места для слов не остается, мысли вытесняют прикосновения. Я дотрагиваюсь до впалого живота парня, который подрагивает от прикосновений, резко стягиваю с него толстовку и подрагивающими руками расстегиваю узкие, черные джинсы. Сейчас Миша уже растерял изначальную решимость, полностью отдаваясь в мои руки. Его расфокусированный взгляд мечется по моему торсу, и он, видимо, решает, что меня тоже пора раздеть. Моя рубашка летит прочь минутой позже, как только его трясущиеся пальцы нащупывают пуговицы. Наполовину вставший член Миши пульсирует под натянутой тканью серых боксеров, его холодные руки скользят по моей спине, покрывшейся мурашками. Как-то совершенно спонтанно в голове вспыхивает навязчивое неоднозначное желание. Я поднимаюсь, цепляя при этом стол ногой, и усаживаю попростка на свое место. Он недовольно-вопросительно смотрит на меня, но понимает, в чем дело, как только я опускаюсь перед ним на колени. – Аах... – невольно вырывается у него из груди, когда я приспускаю его нижнее белье. Провожу языком от основания Мишиного члена до самой головки, целую. Его бедра мелко подрагивают, а руки цепляются за мои волосы. Опьяненный его реакцией, заглатываю глубже. Очень хотелось настолько невероятно, незабываемо, феерически, гениально ему отсосать, чтобы это снилось подростку ближайших лет десять. Я провожу языком по уздечке, заглатываю еще глубже, начиная равномерно насаживаться, поглаживая поджавшиеся яички свободной рукой. Миша стонет как-то сдавленно, неосознанно двигаясь мне навстречу. Его голос, кажется, срывается в один момент. Даже не знаю, кому этот минет нравится больше, мне или ему, так как у меня уже давно стоит. Боже, какой же я урод, использую подростка в трудной ситуации, но, черт... Он насаживается ещё сильнее, не в силах контролировать себя. Он изливается мне в глотку, и я сглатываю. Миша обмякает, дышит тяжело и смотрит на меня возбужденным, расслабленным взглядом. Его губы пытаются что-то произнести, но движутся впустую. Не в силах терпеть больше напряжение, будто на ватных ногах иду в ванную, чтобы быстро с этим покончить, но меня останавливают где-то в половине пути. Миша прижимает меня к стене, немного резко гладит явный стояк, спускает мне штаны с бельем и начинает надрачивать. Он прижимется ко мне ужасно плотно, повторяя каждый изгиб тела, оставляя засосы везде, куда только можно дотянуться. Когда я наконец кончаю, и моя сперма оказывается на его руке, в голове что-то щелкает. Мой, мой, мой. Единственное слово, которое проносится в голове. Хватаю его за волосы, прижимаю к себе, целую, кусаю губы, бьюсь зубами о его зубы, и он отвечает тем же. Кажется, мне раздирает спину о какую-то щепку в дверном косяке, но плевать. Все это прекращается так же внезапно, как и началось. Он отстраняется, весь запыханый, с красными щеками и почти сумасшедшим блеском в глазах. Наверное, я выгляжу примерно также. – Как-то слишком хорошо для правды... – шепчет парень. И я полностью с ним согласен. – Всегда, когда все хорошо, происходит что-то ужасное, – и в нашем случае это уход Миши. Здравым смыслом я понимаю, что этого не избежать, но в груди начинает биться совсем новое, только зародившееся непонятное чувство собственичества, смешанного с заботой. – Я должен идти, – он идет на кухню, собирает свои вещи, быстро одевается, пихает телефон в задний карман джинсов, стараясь не смотреть на меня. Как нельзя остро я сейчас ощущаю его желание остаться, но понимаю – чем дольше ждать, тем труднее будет расстаться. Не прошу его остаться, так как попросту не имею на это право. У него нет здесь ничего, кроме футболки, джинсов и мобильника. Ни учебников (он вообще учится где-то, или нет?), ни даже зубной щётки. Его родители уже наверняка извелись из-за их блудного сынка, да и по Мише видно, что он переживает из-за этого. Только сейчас понимаю, что все случившееся только что было его своеобразным прощанием. Уже около двери он замирает и поворачивается ко мне. – На салфетке на столе мой номер телефона. Заторможенно киваю, наблюдая за захлопывающейся дверью и вслушиваясь в затихающие быстрые шаги.