«23.45». Джувия снова увидела «её».
Хартфилия, слегка опираясь на чемодан, из-под замёрзших ресниц смотрела куда-то вглубь снежного бурана, словно видела не устрашающую стихию, а грациозный танец слегка огрубевших снежинок. Они напоминали деревенских барышень в белых чепчиках на местных танцевальных вечерах, которые в движении блаженно отпускали груз каждодневных забот. Люси же награждала каждую их незамысловатую фигуру усталой скупой улыбкой. Мягкий свет старого фонаря падал на ее волосы, отчего они казались ещё более золотистыми. Зрачки Джувии плавно расширились; она безмолвно, едва дыша, чтобы не спугнуть, шагнула навстречу, будто вздохни громче обычного — развеешь столь желанный мираж, до невозможности далекий. Непривычно. Локсар силилась запомнить её такой. Такой, которой не видела прежде: внеземной, окружённой полупрозрачной пеленой сияющих снежинок, потерянной в собственном космосе размышлений, с неизменным ещё горячим кофе в продрогших руках, который — она готова была поспорить — был в разы крепче обычного. Мне нужно было не так уж и много: Улыбка была летним бризом в моём сердце… Теперь мои ошибки преследуют меня, Словно наступила зима и окутала инеем моё сердце. Люси уже давно болела. Колола в вену беззаботные искренне-лживые улыбки, сжигая шприцы, чтоб никто не заметил; опустошила сотни бутылей с сиропами из невыплаканных слёз, оставив их на прикроватной тумбочке старого дома; обжигала спину огненно-горячими компрессами реализма, после выбросив их в окно; глотала до тошноты учащённое сердцебиение, разбивая стеклянные рамки, рвала на клочья медицинские справки на обороте старых фотографий… Бесконечная война разума и сердца иссушала. Локсар же с каждой новой встречей остывала в её руках, небрежно задевая самые сокровенные струны души, а тем временем кораллы их тропических морей гибли, ощущая опаляющий холод иллюзорного айсберга. Некуда было бежать, да и спастись невозможно: Хартфилия слишком сильно заблудилась в лабиринте собственных чувств. Она отчётливо осознавала, что настало время обрывать провода, но прекрасный цвет роз разросся так сильно, что тёмные ядовитые шипы не позволяли сделать и вдоха. Я утратила силу понимания того, Что значит быть человеком с сердцем, как у меня. Я видела, ты хотела, чтобы всё прекратилось, Ты прикладывала все усилия, чтобы стать другом моему сердцу. Заражая любовью, некому написать массивными красными буквами «Вызывает привыкание». Это сцена трагической баталии, где на окровавленном промозглом поле всего один воин. Он гордо победил, он же бесславно повержен. Так не хватает кислорода, чтобы найти силы отмахнуться от тумана этой призрачной войны, чтобы сердце, разукрашенное шрамами, в который раз склеить кинолентами воспоминаний. Люси вдохнула морозный отрезвляющий воздух глубже обычного. Она всё же пристрастилась. Теперь бежать. Бежать. Бежать! Закрыться на замок и выбросить ключ под колёса, проезжающего без остановки, поезда. Смести в совок осколки своего разбитого, окоченевшего под постоянной анестезией сердца и спрятать их в алый бархатный кисет. Вывернуть гардероб и, разозлившись на затёртые маски различных сиюминутных эмоций, купить улыбку в ближайшей придорожной лавке. Хартфилия боролась до последнего: топила редкие проблески надежды на взаимность, отпаивала опиумом потребность в любви и жгла страницы любимых романов, забросив их в тлеющее общение с «подругой». Но я покидаю этот подозрительный город, Пожалуйста, никаких огорчений, любимая, пойми.. Влажные от снега волосы изредка хаотично падали на раскрасневшееся лицо. Джувия тяжело дышала, нервно поглядывая на Хартфилию, которая стояла в десятке сантиметров от нее. Глаза в глаза. Они никогда прежде не были настолько близки, словно обнажённые души на расстоянии вытянутой руки в пустом тёмном коридоре. Теперь Локсар видела закушенную до крови губу и болезненную улыбку. До глупого знакомые, привычные, словно аксиома Люси Хартфилии, автором которой являлась сама Джувия. Она же видела и до дикого незнакомые слёзы, что инеем осели на ресницах. — Почему ты плачешь? — голос Локсар стал серьёзнее, будто она злилась на всё то, что Хартфилия умудрённым преступником так усердно прятала, будто хотела сжечь крохотные тайны, из которых Люси выстроила линию обороны. Та лишь шире улыбнулась, склонив голову набок: — Тебе, наверное, показалось. Джувия ненавидела эти уловки, до корня знала даже подрагивания пальцев Хартфилии, когда та врала. — Не показалось! — с губ слетел негромкий, однако неожиданный возглас, и, сжав руку в кулак, Локсар уже тише добавила: — Не ври. Я ведь чувствовала… Ложь тенью ходила за их спинами. С бокалом вина сидела в кресле, наблюдая за поцелуями, заливалась хохотом от вечных, приведённых в нерушимую систему недомолвок. Хотя «их» по-факту и не существовало: Локсар было куда отступать, Хартфилия же безмолвно падала в пустоту. Такие отношения жили на краю, свесили ноги и потупили взгляд в бездну, от встречи к встрече мешая напиток из секундного острого счастья и бесконечной тягучей боли. Когда мне было плохо, В моей душе рождались песни. Но теперь, боюсь, я утратила ту искру, И моё сердце лишено того свечения во тьме… Люси сейчас не пела песен, не сбивала ноги в танце. Ей бесконечно страшно. Она бросала в огонь чувства, от которых на сердце почти не осталось места для шрамов; ещё немного и транс от мелодичного стука колёс унесёт её с собой, так далеко, что дождь больше не напомнит о тёплых руках и мурашках по коже. Она не хотела умирать от игривых взглядов голубых глаз, мечтала спрятать в ножны лезвия собственных глупых надежд, соскребая остатки воли и здравого смысла, спасалась от собственной чумы. — Не волнуйся, — Хартфилия скрестила руки, слегка поёжившись от холода. — Я постараюсь забыть… всё. Локсар скалила зубы на её доверительные улыбки и тёплый взгляд, за которым, словно за стеклом, бушевала метель. Она лучше самой Хартфилии знала обо «всём» и его причинах. — Это грустно. — Помнить?.. — Люси на миг задумалась и рассмеялась, подняв глаза к небу. – Нет. Вспоминать гораздо печальнее. Знаешь, похоже на болезнь. Согласен выпить любое лекарство, чтобы быть исцелённым. В тот миг перед глазами Джувии стояла совсем другая Хартфилия: до обидного незнакомая, остывшая, далёкая, словно звезда из другой галактики. Её улыбка насквозь фальшивая.«23.53» На станцию прибыл поезд.
Но я покидаю этот подозрительный город, Пожалуйста, никаких огорчений, любимая, пойми.. Миг, и Локсар вцепилась в руку Люси. Как и всегда холодная, словно сердце забрало из тела всё тепло для аппарата жизнеобеспечения умирающей в агонии любви. Она впервые почувствовала, что не до конца понимает, что творит, отпускает себя, сняв с крыльев тугие верёвки в узлах. Хартфилия ощутимо вздрогнула и в то же мгновение отвела взгляд. Пойми (Неужели не видишь, я устала бороться) Слишком сложно каждый день провожать взглядом Джувию, счастливую от чужих объятий; не доставлять проблем громкими признаниями; до крови кусать губы, чтоб не закричать, без наркоза вырезая из памяти улыбки и касания. Пойми (Может, ты скажешь, что я сбилась с пути) Невозможно отстирать постель испачканную вином, сжечь вместе с проспиртованным рассудком. Дурацкая необходимость. В вине. И в ней. Пойми (Посмотри мне в глаза, в них нет отрицания) Казалось, снегопад только усиливался. Бережно касаясь руками покрасневшего лица Люси, Локсар не разрывала зрительного контакта. Что-то внутри Хартфилии сжалось в крохотный комок. Голова гудела, словно в ней играли миллионы чугунных колоколов. Нелогичная безумная злость смешалась со слабостью по всему телу. На мгновение вновь вернулись недавние воспоминания, как она ненавидела каждый шаг Джувии, её взгляд, слова, даже слишком громкое томное дыхание. А ещё больше выводили из себя безрезультатные попытки выбросить эту девушку из головы. Да! Пусть сердце воет под хруст рёбер, но Хартфилия обещала себе избавиться от дождливого призрака в собственной голове. Однако эта задумка с треском провалилась под лёд.«23.55» Джувия поцеловала «её».
Пойми (Я не выдержу ещё один день) Отчего-то Локсар прижимала её сильнее обычного, будто вот-вот очнётся ото сна, будто Люси песком утечёт сквозь её пальцы. Хартфилия же дрожащей рукой хваталась за спину Джувии, плавясь в её руках, вовсе не обращая внимания на проступившие слёзы, сквозь пьянящий дурман запоминала их последний поцелуй, болезненный финал затянувшейся оперы. Поэтому я покидаю этот подозрительный город, Пожалуйста, никаких огорчений, любимая, пойми.. Осторожно снятый с шеи тёплый вязанный шарф опустился на плечи Локсар. Теплый, в отличии от рук, да и души хозяйки, мягкий, невыносимо точно хранящий её запах. — Люси… — Как вернёшься домой, выпей горячего чая, хорошо? — сквозь слёзы проговорила Хартфилия, судорожно силясь подавить дрожь. — Постарайся не заболеть. Какая невиданная глупость: замирать, услышав собственное имя из её уст. Но сейчас за спиной Люси ярко пылают старые мосты, больше нечего терять, она уже поднялась в тамбур поезда. Все мои мечтания разлетелись на куски, — Джувия! — окликнула она. Локсар подняла голову. В обеспокоенных глазах застыл блеск сотен бриллиантов, узорами слёз разбросанный по щекам. Все мои мечтания разлетелись на куски, Слова иногда заглушал свист ветра, но впервые Хартфилия чувствовала небывалую лёгкость, словно с её плеч спал многотонный груз. — Я слишком отчётливо вижу, что каждое моё чувство безответно, но в этот раз я хочу сказать тебе это лично, — и все равно на то, услышит ли кто-то, весь мир сомкнулся между ними в это мгновение. — В третий раз. Без алкоголя в крови и чернил на руках, просто заглянув в самую глубину глаз. Все мои мечтания разлетелись на куски, — Прощай, Джувия Локсар! Я люблю тебя.«23.59» Все её мечтания разлетелись на куски теперь.