В целом Накахара всегда спал достаточно крепко. Ровно до момента, пока к нему на балкон с жутким грохотом не ввалился мужчина, отдаленно напоминающий мумию. |AU, где Чуя - полицейский, а Дазай - призрак, застрявший во временной петле.

Раз в месяц Камбэ Дайске приносит в дом Хару Като гиацинты. — Еще раз притащишь этот горшок, и я выброшу его тебе на голову, — кричит, переклоняясь через перила балкона, Хару Като, на что Дайске как всегда сдержанно улыбается и, надменно вздымая аккуратный нос, уходит прочь, не удосужившись даже вынуть руки из карманов. — Достал уже, садовод хренов.

Рю Хошино систематически не везёт. А еще на его страдальческую голову падают два беспокойных ребенка, за которых он счёл себя ответственным. Один — великовозрастный болван, который горлопанит на всё отделение так, что даже стены дрожат, а другой — полунемой ублюдок, сверкающий своими голубыми и, как пить дать, влюбленными в Хару глазами.

Накахара уверен, чур его бери, что, уходя из дома, плотно закрывал окно. Но блуждающий по комнатам сквозняк доказывает обратное. Занавески повторяют пятнадцатый кульбит, а на подоконнике, неуклюже приклеенный скотчем, лежит потрепанный обрывок пожелтевшего от времени бинта. — Раздражаешь, — шипит про себя Чуя, честно надеясь вытряхнуть из-под ребра эфемерный колюще-режущий предмет. — Сколько бы не сменилось сезонов, ты все равно появляешься. Прилипчивый, как чертова домашняя муха.

Хартфилии оставалось только бежать. Закрыться на замок и выбросить ключ под колёса, проезжающего без остановки, поезда. Смести в совок осколки своего разбитого, окоченевшего под постоянной анестезией сердца и спрятать их в алый бархатный кисет. Вывернуть гардероб и, разозлившись на затёртые маски различных сиюминутных эмоций, купить улыбку в ближайшей придорожной лавке. Улыбку, которую Локсар ненавидела больше всего на свете.