Клятвы, исполненные и отпущенные

Время и место назначенной встречи сошлись в одной точке: в прекрасном дворцовом саду, освещенном чистым утренним солнцем. Прибывшие в столицу эльфы тихо пели где-то вдали; им, кажется, и дышать без песни было непросто. Слова их тягучего языка цеплялись за слух, но Фродо не делал усилия, чтобы их понять. Он ждал, и Арагорн явился, как всегда, вовремя, как всегда, улыбающийся и ясноглазый, удобно и просто одетый, с чуть растрепанными темными волосами, и невыносимо напомнил хоббиту того Бродяжника, с которым он познакомился еще в Шире. Сколько же воды утекло… Фродо встал перед ним, чуть склонив голову (он не осмеливался как следует кланяться после того, что Арагорн сделал на коронации). — Приветствую, мой король. — Фродо, друг мой, — тепло улыбнулся ему Арагорн. — Зачем ты звал меня? — Для разговора. Но сначала не окажешь мне милость, государь? Побудь напоследок Арагорном, сыном Араторна, скитальцем дальних земель, а не Элессаром, королем славного Гондора. — Я готов быть им для тебя столько, сколько потребуется, — спокойно кивнул Арагорн и сел рядом с Фродо. Долгое время они сидели в тишине, слушая нескончаемые песни эльфов, и их руки слегка соприкасались на скамейке. — Ты помнишь, Арагорн? — наконец тихо спросил Фродо. — Помнишь, как клялся на Совете отдать за меня жизнь, как дарил мне свой меч и руку, его держащую? Как позже клялся, что пошел бы за мной в сердце пламени? — Помню, — кивнул тот, глядя в никуда, тоже поглощенный воспоминаниями. — Негоже королю быть связанным такой клятвой, — почти что прошептал Фродо, сам себя не слыша за шелестом листвы и пересвистом птиц. Но он знал, что острый слух Арагорна уловит каждое слово. — Твой меч лил кровь за меня, как ты и обещал. Ты не раз спасал мне жизнь, не раз ходил ради этого над пропастью по волоску. И я жив. Он с трудом сглотнул и договорил, хоть ему и казалось, будто он перерезает последнюю ниточку между собой и этим великолепным человеком: — Я считаю твою клятву исполненной. Отныне пусть она не связывает тебя и не беспокоит. — Благодарю тебя, Фродо, сын Дрого, — так же тихо ответил Арагорн. И это, наверно, было все — все, да не все. Фродо не намеревался заводить об этом разговор, но не сдержался: очень уж отчаянно воспоминание жгло разум. — А ты помнишь другие клятвы, Арагорн? Помнишь, о чем шептал мне ночами в том бесконечном походе? — Он вдруг ощутил себя одиноким и несчастным. — Ты должен вспомнить, Арагорн, вспомнить в последний раз, а потом забыть и не вспоминать. — Я не хочу забывать, — неожиданно хрипло ответил тот, закрывая глаза. — Каждую ночь, стоит мне сомкнуть веки, я вижу твое лицо, Фродо, твои глаза, когда я говорил все это, и чувствую твое робкое прикосновение. Я не хочу брать назад этих клятв. — Тебе и не придется: я сам их возвращаю. Я уплыву, уйду за Море с эльфами. Не знаю — нынче летом или через десять лет, но я уйду. Буду жить в блаженной земле эльфов, слушать их сладкие голоса, любоваться светлым ликом прекрасной Галадриэли, возможно, писать печальные стихи, а мои хозяева по доброте своей будут их петь, как поют для Бильбо. — Он вздохнул. — Я ранен, Арагорн, а такие раны, Гэндальф говорит, не заживают. Если я останусь в Средиземье, моргульский клинок все же достигнет своей цели, и я истаю, как кусок масла на сковородке. И не только из-за него, — прибавил он совсем уж неслышно. Он не стремился причинить человеку боль, но все же тот нахмурился. — Я не хотел, Фродо. Клянусь… — Не надо, — прерывающимся голосом перебил его Фродо, мысленно вопя: «Да! Поклянись всем, что у тебя есть, поклянись собственной душой и на этот раз исполни!». — Не приноси больше клятв. Не отягчай ими свою благородную совесть — ибо ты благороден, сын королей, воспитанный эльфами. Мое бремя до самого конца останется только моим. Арагорн хотел возразить, даже открыл рот — но тут раздалась новая песня, печальная песня странников, ушедших давным-давно с родины и больше ее не увидевших, и он умолк. — Не знаю, отчего это, — будто в забытьи заговорил Фродо, — но после ранения мои чувства странно обострились. Я знаю, слышу, чувствую будущее иной раз так же четко, как настоящее, а то и четче. И я знал, что так будет. Знал, что уйду и погибну один, во тьме и вдали от дома, а ты вознесешься, мой король. Знал, что нас никогда не будет. Я вел себя как ребенок, который ест сладкое, пока может дотянуться, хотя знает, что потом будет плохо. Сколько тебе лет? — вдруг спросил он. — Какая разница? — А мне вот-вот будет пятьдесят один. Смешно: ты ведь обращался со мной, как северная волчица с единственным волчонком, словно я и не взрослый хоббит. — Я не мог вынести мысли о твоих страданиях — с первой минуты они казались самым ужасным бедствием из возможных. Я пытался хоть чем-то помочь. Облегчить твою ношу. Я не хотел класть тебе еще один камень на сердце. — Я благодарен за этот камень. — Фродо встал, чувствуя, хоть это удивляло его самого, полнейшее спокойствие. — Прощай, Элессар Эльфийский. — Прощай, и если навсегда, то навсегда прощай, — ответил тот словами старой баллады. — Я не забуду тебя, хоббит Фродо Бэггинс. И Фродо тихо растворился среди деревьев, и после этого они никогда больше не обменялись ни словом, ни взглядом.