Город, стоящий у солнца

«Фауст» — небольшой, но уютный бар совсем неподалёку от моего нового дома — я открыл для себя уже сравнительно давно. Уютная атмосфера, душевная музыка, хороший алкоголь. Стоявший за стойкой молодой немец улыбнулся и приветливо кивнул. — Как обычно? Я кивнул в ответ. — Давно никуда не выбирался… Что нового? — поинтересовался я, глядя, как высокий стакан заполняется льдом. — Из Городов три кораблика с беженцами пришли. Пятерых тут неподалёку расселили, портят мне теперь воздух, — пожаловался бармен, — грубые, глупые, как вы, русские, их называете… А, вспомнил! Гопники. — У тебя-то им что делать? Культурно чуждое же для них заведение… — Докапываться до всех и каждого, — хмуро проронил мой собеседник, откупоривая бутыль с ромом, — вчера чуть поножовщину не устроили, еле выгнал. Сегодня, глядишь повезёт. — Повезёт? — А ты вообще по сторонам не смотришь? Вон в углу! Я обернулся и с удивлением для себя заметил компанию из четырёх человек. Ох уж эта моя внимательность! И впрямь трое чотких пацанчиков уверенно обступали и что-то угрожающе поясняли… — Светлая? Тут?! — Ну, тёмные в Городе крылатых тебя не особо смущали, — лениво пожал плечами немец, — эмиссары, типа, неприкосновенны и всё такое. — Надо ей помочь! Хоть и враг, а девушка всё-таки! — воскликнул я изумлённо. — Ша! Сиди! Эти трое только позавчера приехали, такие зелёные, что даже тебя зеленее! Я пропустил последние слова мимо ушей, но доброму совету подчинился. На душе, впрочем, следующие полстакана было очень неспокойно. — Всё! Капут задохликам! — радостно сообщил бармен. Я с удивлением бросил взгляд на это сборище и увидел, как двое дебилов заталкивают крылатую в туалет, а третий остаётся в зале постоять на стрёме. — Они же её сейчас вдвоём изобьют и изнасилуют! — Сиди! Попадёшь ещё под раздачу! — он пододвинул ко мне новый стакан с выпивкой. Из уборной раздался грохот и громкий, но какой-то испуганный что ли, мат, плавно переходящий в визг. Дверь с грохотом распахнулась, чуть не сбив с ног третьего шакала. Впрочем, лучше бы он упал, а не попытался рыпнуться на крылатую. Звук этого удара был слышен, наверное, даже на улице. Светлая двинулась к нам, и я, надо признаться, немного запаниковал. Уверенная походка. Прямая спина. Бледная кожа. Короткие светлые волосы. Асимметричная причёска. Льдистого цвета глаза. Острые черты лица, чем-то напоминающие нашего куратора и такой же оскал. Тонкие руки и изящные пальцы покрыты чужой кровью. Бармен поприветствовал её поклоном. — Водочки, Ганс! — на стойку упало несколько крупных самоцветов. — Ваша щедрость не знает границ, госпожа. Это куда больше, чем стоит вся водка в моём скромном заведении, — улыбнулся немец. — Боюсь, тебе опять придётся устраивать ремонт, — она тепло улыбнулась бармену, — аккуратность всё-таки сложно назвать одним из моих достоинств. — Вердамтешайзе! — выругался Ганс, глядя куда-то в окно. Входная дверь распахнулась с такой силой, что ударилась о ближайшую стену, а гостевой колокольчик оторвался и повис на одной пружине. — Вот она! Там, у стойки! Эта сучка покалечила Павло и Гаврилу! — Простите, — услышал я собственный голос с некоторым удивлением, — что, не зная вашего имени и не будучи представленным… — Чёрт! Чёрт! Чёрт! Что я несу?! Зачем?! Она же меня сейчас убьёт нахрен! — заметались в моей голове панические мысли, как и бывает всегда, когда я говорю что-то прежде, чем думаю. К нам, впрочем, никто пока не шёл — уроды стояли у самого входа в бар и накручивали себя ругательствами, но влетать с двух ног к «простой девушке», с лёгкостью уложившей их друзей, пока не решались. — Короче! — Тут Вам выпить без приключений всё равно не дадут! — выпалил я, — А мне никогда не выпадало поговорить с кем-то из ваших, крылатых. Парни в дверях, похоже, наконец, на что-то решились и быстро двинулись к нам. — Почему бы не выпить у меня? Я клянусь, — торопливый жест предложения-клятвы, — не причинить Вам никакого вреда. Просто хочется, наконец, разобраться… — Он хороший, — влез бармен, — зелёный, но хороший. — По рукам! — согласилась крылатая. — Э, внатуре! Сышь, к те обращаюсь! — рука самого дерзкого из новой пачки легла на плечо моей собеседнице. — Если ты сейчас же не уберёшь свою культяпку, я сломаю тебе её в трёх местах, — холодно процедила она. Я чуть сдвинулся в сторону, изображая страх, шагнул назад… И вырвал из кобуры пистолет. Щёлкнул затвор. — Слушай, умник, до комендатуры пройдёмся? Вы трое арестованы! Чистый блеф, но эти трое и впрямь были зеленее меня. — Шеф, ну это ж из этих, ёпта… Враги они! Мужик! — У этой — дипстатус, а ты сейчас на вышку договоришься, — подыграл мне Ганс. — Пацаны, чо стоим! Валите этих! — заверещал бритоголовый, но «пацаны» аккуратно, стараясь делать вид, что они тут просто мимо проходили, потянулись к выходу. — Вот оно ведь как бывает, — я осклабился, — сегодня кент, а завтра мент. Когда речь заходит о жизни и смерти, да даже просто о боли, количество друзей резко убывает. Нельзя загонять другого человека в угол. Нельзя доставать оружие, если ты не готов выстрелить. Нельзя выдавать себя за того, кем ты не являешься. Паникующий гопник умудрился резко выхватить нож, пырнуть меня куда-то не глядя и зигзагами, как заяц, метнулся к выходу. — Сука! — выдохнул я, нажав спуск. Хлопок, второй, третий… Только к пятом выстрелу мозг наконец осознал произошедшее, связав удар и расползающееся под рубахой мокрое пятно. Бок пронзило болью. Я закашлялся и выронил пистолет, впрочем, ублюдку уже давно хватило. — Ой, цирк, — рассмеялась светлая и тут же холодно приказала: — руку убери! Лёгкое касание, неяркий свет из-под пальцев. — Для того, кто не умеет сам залечивать собственные раны, ты слишком много выделываешься. — Спасибо, это было совсем необязательно, — я виновато улыбнулся, и тут вскрикнул от боли — из-под ладони девушки вырвалось несколько электрических искр. — Если я что-то делаю, значит обязательно! — отрезала она. — Прости, братан, напачкали мы тут, — обратился я к бармену, — сколько за всё это? Ганс рассмеялся и замотал головой. В глазах его заплясали ехидные огоньки. — Это всё, как говорите вы, русские, полная куйня! Надо только будет вывесить объявление, что у нас новая позиция в нашем особом меню. Идите уже отсюда! Вы оба тут привлекаете слишком много ненужного внимания. — Ты, кажется, предлагал мне выпить и поговорить, демонёнок? — Демонёнок?! — я аж задохнулся от такого обращения, — это я-то демонёнок?! Я — демон! — Ага, именно так, демонёнок. Демоном ты будешь… Когда дорастёшь! Меня разрывали на части невысказанные вопросы, но до моих скромных «апартаментов» мы дошли почти в полной тишине. Ступив за порог гостья сдержанно похвалила интерьер, с чуть большим интересом рассмотрела образцы оружия в стеллажах, скользнула скучающим взглядом по вышедшей к нам Насте (её же зовут Настя, да? Всегда забываю, как зовут ухаживающую за домом девицу) и в предельно вежливой, тактичной манере, так ярко характеризующей воинов Света, поинтересовалась: — И где? — Сию минуту, — я шутливо поклонился и елейным голоском полюбопытствовал: — и что же пресветлая госпожа предпочитает в это время суток. — Джин с тоником. — Организуй! — сказал я в пространство, и девочка юркнула в погреб. — Не умеешь ты ещё, демонёнок, слуг воспитывать! — с какой-то вселенской грустью в голосе сказала крылатая. Джин пошёл хорошо. нелепые шутки, вежливый, если не считать ехидных обращений моей собеседницы ко мне, разговор ни о чём… После второго захода Кейра (ну и дурацкое же имя!) наконец завела беседу о том, что сам я так и не решался сказать: — Ты же, помнится, демонёнок, не из чистого гостеприимства и альтруизма меня к себе пригласил. Спросить хотел что-то, так ведь? — Я просто ничего не понимаю. Я вчера-позавчера стрелял в твоих друзей-сородичей, они стреляли в меня. Старшие орали, что война идёт, мол, и все рвём жопу для победы… Возвращаюсь — а тут крылатые, враги мои, по кабакам шляются и никто ни в кого не стреляет! Кейра рассмеялась. Я терпеливо ждал. — Какой же ты ещё зелёный, демонёнок! — она подняла стакан, будто собираясь произносить тост, — за наивность юных! А если серьёзно, то ваших рогатых на нашей земле тоже никто не трогает, так ведь? — Да, так. Оттого и непонятно! Что за война такая? — Войнушка нужна, милый демонёнок, чтобы мальчикам и некоторым особо злобным девочкам в неё играть. И только не говори, что ты при желании не откупился бы от повестки на фронт! Собрались в ничейной песочнице, постреляли из своих пукалок и разошлись по домам, а из города в город курсирую наши и ваши, ищут тех, кому в своём городе тошно, да вывозят к себе. — Скажи ещё, что это всё слухи, что светлые пленных пытают и тех, кто к ним переметнуться решил! — Да какие уж тут слухи! — Кейра давно завладела бутылками и разливала спиртное сама, что получалось у неё куда лучше и ровнее, чем у меня или Лиды (Лиды?). — Нам говорили… — Правду вам говорили, демоняткам. Вот только очищение через страдание — это человеческий концепт, и не мы его придумали. Посмотри на того же мальчика-очкарика, с тобой вместе приехал который… Я и не скрывал своего удивления. Откуда эта странная светлая знает про Грома? — Не парься, мы с твоей «госпожой куратором», — эти слова прозвучали с какой-то непонятной мне издёвкой, — давно знакомы. Так вот, о чём я? Ах да! Недовольство и поиск нового дома. — А? — Почему тебе в Городе не сиделось, нафига ты на тёмную сторону полез, благородный юнош? Ну вот чего тебе там такого не хватало, а тут вот прям есть?! — Эм… Свободы? — я, надо признать, несколько опешил от такой постановки вопроса. Кейра громко и звонко расхохоталась. — Ну-ну, каких свобод нам так не хватает?! — Сексуальных… — выпалил я почему-то (сам не знаю, что на меня нашло) и комната потонула в гомерическом хохоте, переходящем в конский ржач. — Вива… Сэкшел… Революшн! — еле проговорила она, сбиваясь на каждом слове. Потом, вроде, успокоилась. Отдышалась. Засадила полстакана сразу. Посмеялась ещё немного, вытерла слёзы, выдохнула и спросила: — а тебе-то нахрена, демонёнок? — Ну… — я растерялся и уставился в одну точку, располагавшуюся, похоже, на дне своего стакана. Она положила руку мне бедро, близко к… Я покраснел и, кажется, испуганно вскрикнул. — Сама невинность! Только на обряде инициации и позволил себе забыть о приличиях, да? — она со вздохом убрала руку, — хочешь я, вот просто так, в знак благодарности за этот джин, за помощь в баре и прочее расскажу тебе в чём именно ты категорически проебался? — Интересно будет послушать! — я искренне надеялся, что лицо моё не выражает ничего, не выдавая ни интереса моего, ни обиды… Ну, или хотя бы оно уже не такое красное. — Первое: «в Городе нет свободы» — это ересь! Свободы изнасиловать и убить прохожего на улице, той да, не найдёшь. Свободы затащить в свой дом и вволю попользовать незнакомую девицу — тоже. А так… Ну вот представь какое-нибудь извращение. Скажем, юноша пишет на форуме, будто бы снилось ему (за сны-то нигде не судят), что его в грубой и извращённой форме у него же дома поимела страпоном девушка-садистка. — И это в Городе? — В Городе, в Городе, в обители добра и справедливости. Что с таким юношей будет? — Хана ему? — предположил я. — Ну что ты! Просто на том же форуме какая-нибудь девушка, а то и не одна, напишет, что она-то профессиональный психолог и может помочь побороть такие греховные и страшные сны. Кто за плату, кто по доброте душевной. И поможет? — Душеспасительной беседой али гештальт-терапией какой? — ехидно осведомился я. — Не-а! — улыбка моей собеседницы стала ещё шире, — Наручниками. Плёткой. И огромным силиконовым ХУИЩЕМ! — Крылатые ещё и так выражаются? — Ага, — благодушным голосом согласилась Кейра, — но это не самый главный твой провал! Хуже другое. Окей, получил ты свою свободу. Даже сексуальную. И что ты с ней делаешь? Смотришь дрочерские реалити-шоу? — Ну почему же… — Представь себе картину: хочет девушка приключений. Она делает вид, что дом, принадлежащий ей, неотчуждаемый, ни и светлых, ни у тёмных не принято выгонять человека из единственного жилья… Вот этот вот дом у неё, ха-ха, изъяли за долги. А она — бедная, несчастная, запуганная — ходит по чужим поместьям (богатым, заметь!) и слёзно просит дать ей поработать. Не знаю, чего она хочет. Возможно, разыграть сказку про Золушку или бледную, пардон, бедную Лизу и найти себе принца, который осыпет её золотом и реализует её эротические фантазии на шёлковых простынях. — К чему ты это ведёшь? — А может быть, только может быть, она ищет чудовище (богатое чудовище), чтобы разыграть с ним сюжет типа «пятидесяти оттенков». Ну, и потрахаться хорошенько. Может быть, она и работу ищет, но затем, чтобы покрутить задницей перед шефом, и может быть, потом разыграть… — Кейра! — Короче, вагон мечтаний, а натыкается она на тебя! И ты даёшь ей комнату в доме, предлагаешь оплачиваемую работу — но никаких, сука, оттенков, чудовищ и золушек! И соскочить она не может, месяц-другой ей придётся реально работать, а то вся легенда прахом пойдёт, и больше она в этом городе в подобные игры и не поиграет — сарафанное радио, оно такое. Представляешь, какой ты, демонёнок, мудак — с её точки зрения? — Это не смешно! — Да, это не смешно. Это, блять, уморительно! — в голосе гостьи зазвучала какая-то непонятная мне злость, а Кейра, всё распаляясь, продолжала: — тебе в Городе «сексуальных свобод» не хватало? Ну, умотал ты из Города, и что? Тут в паре реплик, простых и скучных предположений о твоей забавной служанке секса больше, чем у тебя в жизни было. — Да один только обряд инициации! — Вы с друзьями договорились забыть или считать, что его вообще не было? В дверях замер девичий силуэт. Не знаю, что из слов Кейры Соня (Соня?) слышала, но вмешиваться в беседу она не стала. — Знаешь, демонёнок, — задумчиво проговорила гостья, ловя на язык последние капли из перевёрнутой бутылки, — а ведь я могу сделать из тебя демона. Хотя бы потому, что это выглядит невозможным. — Я и так демон! Вполне себе! — буркнул я неуверенно. — Нет, демонёнок, нет. Наберёшься смелости смотаться в Город эмиссаром, можешь заглянуть на огонёк. Крылатая встала из-за стола, уронив на пол визитку. — Как неаккуратно. Да, если вдруг когда-нибудь попадёшь в плен во время этой дурацкой игры в войнушку, скажи, что у тебя большой долг перед Стальной Кейрой. Тогда тебя отправят не в пыточные мастерские, а ко мне. Возможно, ты даже не пожалеешь об этом решении… Уже в дверях гостья ненадолго задержалась, смерила грустным взглядом Катю и с чувством сказала: — Твой мастер — на редкость порядочный человек! — Точно так, госпожа! — с грустью ответила моя работница. Хлопнула дверь.