Город, стоящий у солнца

Ну твою ж мать! В глаза мне с готовностью бросились задрапированные чёрным стены, чародейское зеркало в потемневшей от времени серебряной оправе, свечи — и тревожное девичье лицо. Как её? Надя? Таня? Соня? Лера? В общем, той девушки, которая присматривает за домом, убирается и готовит. — Господин, вы вернулись, — она увидела мой дикий недоумевающий взгляд и осеклась. Потом всё-таки продолжила: — Я — Настя, Ваша… — она тоже не смогла придумать, как обозвать своё положение — она не рабыня, свободная, слово «служанка» звучит как-то унизительно, «домработница» в этом интерьере не звучало бы. — Сотрудница. Я помню, — мне пришлось первому прервать затянувшееся молчание: — Давно я? — Вы ушли с отрядом четыре дня назад, — ответила Настя. — Да нет, вернулся я — когда? — Час назад, господин. Сначала загрохотало, я прибежала сюда — смотрю, тень над кроватью появилась, потом силуэт тела, прозрачный. Ну, я и постелила бельё, пока только это изображение висело в метре над кроватью. Потом скелет стал появляться, мышцы — ужас тот ещё был — затем кожа. После этого тело опустилось на кровать, ну, я Вас и накрыла — холодно же, — она слегка покраснела. Я, кажется, тоже ощутил некоторую неловкость и сильнее завернулся в одеяло. — Вот Ваша одежда, Мастер. Пока Вы спали, приходил юноша в очках. Демон, но, кажется, очень грустный, несчастный. — Представился хоть? — Нет. Сказал только, что он от Н… — Найт? — Да! Вы знаете такую? В общем, она просила Вам как очнётесь передать вот этот конверт, — положив бумаги у моих ног, Настя вышла. И почему госпожа куратор так любит писать письма и марать конверты?! Что за болезненная привязанность к эпистолярному жанру? Пару строчек о том, что сегодня я свободен, а завтра в тринадцать ноль-ноль у неё дома разбор полётов, и не сметь опаздывать. Такое, думаю, можно было передать и на словах, накрайняк на каком-нибудь стикере написать… Но Найт предпочитала портить конверты. Гербовые, между прочим. Пока я одевался, мне пришла в голову дурацкая идея — посмотреть в местном аналоге интернета, чем закончилось наше славное сражение за не пойми что. В «новостях» не было ничего ничего. Ну, разве что, какой-то дежурный ролик о росте напряжённости на границе Пустошей. Понятно. Хорошо. Спасибо. А вот раздел «Жесть» на мой запрос отозвался неслабо. Снимки и видео, подробные, чёткие — к тому же местная аппаратура позволяла записывать не только изображения, но и запахи — я в этот момент был дико рад, что не успел ничего поесть. Запомните, смотреть на собственный труп — это вредно для психики. По ходу дела у меня случилась истерика, я плакал и дико ржал в одно и то же время, бил стены, падал на колени и снова вставал, заламывал руки. Я живой. ЖИВОЙ! Я — жи-вой! Не обманули, суки, я — живой! И всегда буду живым! Вечность. Я плакал как ребёнок. Я живой — и это навсегда! Поднимает самооценку, правда? На этот раз я решил не брать такси и пройтись до особняка госпожи куратора пешком. Чёрный шёлк, плащ, украшенный опалёнными перьями крылатых, как знак готовности забирать чужие жизни и рисковать своей, тяжёлый воронённый ствол в поясной кобуре, гордо поднятая голова… Теперь мне наконец-то стало понятно, почему все демоны, которых я видел до этого, смотрели на окружающих так странно. Я шёл по улицам, безошибочно угадывая в толпе тех, кто уже видел вторую свою смерть и обманул её. Мало, до удивительного мало, видимо, очень немногие кураторы считают нужным посылать своих воспитанников в бой. Впрочем, обижаться на госпожу Найт смешно — ведь тогда мы бы остались такими же как и были. Такими как в Городе, такими как в мире живых — мы не сделали бы этот шаг вперёд ещё очень долго. «В моём особняке, в 13:00. Будь готов к небольшому сюрпризу» — Найт, Найт… — я как-то неопределённо хмыкнул. Усмехнулся своим мыслям. Идущая передо мной девушка-безымянная нервно оглянулась и ускорила шаг. Неужели её хозяин не в силах защитить своих рабов, тем более таких свежих и красивых? Позор! Я, кажется, начинаю думать как один из местных… Определённо, нам стоило умереть раньше. Это ведь так забавно, оказывается. Любопытно, любопытно, как говаривал один персонаж. Обитель госпожи куратора представлял из себя величественное зрелище. Во время первого моего визита я, увы, не смог оценить всей красоты этого места по достоинству, был тогда слишком испуган. Три этажа, огромные балконы, колонны чёрного мрамора — и рядом, как взрыв, огненно красные полотнища. Чёрное и красное — дым и кровь, сила и страсть — только таким и должно быть жилище Найт. У дверей гостей встречали двое безымянных в костюмах. Нет, на них были даже не пиджаки, а фраки. Странно, не помню их совершенно. Новенькие что ли? Хотя я был-то тут всего один раз. Один из них проводил меня в зал — я в очередной раз удивился тому, как странно соотносятся размеры местных зданий — внутри одной этой «комнаты» легко мог поместиться весь особняк, и для моего ещё осталось бы место! Всё те же алые знамёна вдоль стен — без рисунка, без гербов, только ассоциаций с красными полотнами революции они не вызывали, хотя вроде, должны были. Мы в этом огромном зале просто потерялись, на фоне этих стен и колонн я как-то быстро избавился от распиравшей меня последние два дня гордости. Я шёл к ребятам, на ходу соображая, что из этого последует. Согласитесь, когда посреди огромнейшего, чудовищного помещения стоит один-единственный стол — это вызывает определённое недоумение. Там, к счастью, обнаружились бокалы, выпивка, лёгкие закуски… Теперь понятно, почему остальных как магнитом притягивало именно сюда. Госпожа куратор, кстати, опять где-то задерживалась. Что же, считает, что самый последний гость — самый почётный? Но ведь она здесь и так хозяйка… Зато из разговоров стало ясно, что ребята пережили это «приключение» примерно так же, как и я — и нашли во всём свои причины для гордости. А ещё — повод приодеться. Кое-кто (не будем тыкать в Иру пальцем, это всё-таки невежливо) оделся, прямо скажем, слишком вызывающе. Ну… На мой вкус, во всяком случае. Тот же Валера (я наконец-то узнал, как этого гитариста-пулемётчика-«как его там» зовут!) ни на минуту, казалось, не отпускал взглядом вырез её чёрного платья. Интересно, ей самой-то каково в таком наряде, когда все на тебя так и пялятся? А ножки у неё, прямо скажем, ничего… Так, отставить! Невесёлые раздумья на тему молодых дурочек в излишне вызывающих нарядах и куда более приятные мысли о возможностях их применения, прервала своим появлением госпожа куратор. Громов, кстати, плёлся за ней следом — вид у него был как всегда жалок: сгорбленная спина, опущенные плечи, взгляд, упирающийся в пол. И этот дурацкий поношенный костюм… новый что ли купить денег нет? Не знай я его лично, принял бы за безымянного из только-только попавших в рабство и ещё страдающих, скучающих по своему прежнему положению, не привыкших к несвободе… Совсем не таких, как те двое, что шли за ними, держа в руках большие свёртки. Один, два, три, четыре — на каждого из нас по одному. — Я могу вас всех поздравить, — начала свою речь Найт, — все вы с успехом поднялись на одну ступень выше… Мы — молодцы, оказывается! Смешно! Хотя слушать, конечно, приятно. А в знак того, что наши успехи на пути «становления» и «совершенствования» (в чём?) замечены, мы получаем именные кинжалы, инкрустированные… Бла-бла-бла! По ним, собственно, сразу и не поймёшь — боевое это, или только на стенку вешать. Хотя, я в клинковом никогда не разбирался толком. Общий праздник жизни, начавшийся после импровизированного награждения, тоже не вызвал каких-то особых чувств. Вино как вино, без дурманящих примесей, которыми нас пичкали во время обряда инициации. Молоденькие девушки -просто официантки, ничего такого. Да и что «такого» может произойти между демоном и вещью, элементом декора? В самый разгар праздника я предсказуемо обнаружил, что чувствую себя совершенно разбитым и каким-то бессмысленным, что ли. А ещё среди нас не было Грома — и идея пойти поискать «брата по оружию» показалась мне достаточным мотивом, чтобы уйти подальше от остальных. Наш боевой очкарик нашёлся в одном из бесконечных коридоров — он стоял у окна и тоскливо смотрел на отливающую красным полную луну. — Ты в порядке? — глупый вопрос, конечно, но что тут ещё спросишь, — почему от ребят ушёл? — Какая разница? — Для меня — никакой. — Вот и там не было никакой разницы! И здесь никакой, — он, кажется был готов расплакаться. — Воспоминания? Давят? — Было бы что вспомнить. Да и кому это интересно, кроме меня? — Тебе-то как раз выговориться не помешало бы. А мне всё равно нечего делать, тусовка там какая-то тухлая… — Тухлая, — эхом отозвался Гром. — Госпожа замучила? Он посмотрел на меня — так одинокий старик мог бы глядеть на маленького ребёнка. В красных глазах (когда они успели из карих стать красными?!) стояли слёзы. — Да ничего ты не понимаешь! — и уже тише, — Никто ничего не понимает, кроме неё. Ты думаешь, это больно, страшно? Я вообще-то в прошлой жизни в психиатрической лечебнице лежал, только не как ты, от армейки косил, а по-настоящему! Только вот, знаешь, за решётками душу вылечить нереально — только загнать боль вглубь — да поставить галочку, «здоров». — Тоже мне, страдалец! — я попытался подколоть его, разозлить, вытолкнуть из оцепенения… Ничего. — «Зависимое расстройство личности» — слыхал? Мне систематически сносить от Найт все эти насмешки, пощёчины и побои легче, легче, чем самому, своим умом жить и решать, что мне надо, а что — нет! Мне там, на земле, лежать в вязках и смотреть на небо сквозь решётки было легче, чем распоряжаться своей жизнью каждый ёбаный день! — Как же ты?.. — но он уже не слушал меня, продолжал и продолжал перейдя почти на крик. — Я когда из клетки вышел, месяца три ходил как пьяный, свобода, жизнь! Херня. А потом однажды, открывал балконную дверь, чтоб проветрить, а там стул стоит, на балконе. Кошак обоссал сидушку, вот я его туда на пару дней и выставил — проветриться. Балкон. Стул. И я такой просто взял и три шага сделал, ни с того, ни с сего. Три шага… Просто… На стул — на край ограждения — вперёд! — Не просто так же, в самом деле! — Просто так! Просто так! То, что меня могут из универа отчислить и с девушками не ладится, я только тут вспомнил — там как-то не до того было. Я думал, меня, самоубийцу, в ад отправят, когда тут уже память вернулась, ан нет. Дали домик в Городе — одноэтажный. А потом я Найт встретил, она всё поняла — сразу. — Но ведь можно как-то иначе? — Я только так чувствую, что живу. Что это не сон, не бред, что госпожа не обернётся однажды нашей пузатой фельдшершей и не начнёт расписывать, как меня откачивали. В этом мире, в том мире, в любом мире — есть только одна истина, одна настоящая вещь и одно-единственное доказательство жизни! — Боль? — Боль. — Но унижать-то себя зачем? Ты же боевой маг, красава, а себя с грязью мешаешь! — Я себя с грязью уже смешал — там, когда моё тело с характерным звуком упало во влажную весеннюю землю, в это месиво грязи, талой воды и оттаявшего собачьего дерьма! А головой об крышку погреба, так, что череп вскрыло. Никогда бы не подумал, что это выглядит так! Знаешь, когда твоё тело даже санитары не хотят брать — и нанимают бомжей, чтоб те его каких-то пятьдесят метров несли до машины… — Это в прошлом. Ты живой. Мы все живые, брат, не надо. — Надо! — и он отвернулся к оку, достал из кармана пиджака маленькие наушники-бусинки. «С каждым днём всё дальше, Чья-то боль всё лучше, Новый мир всё старше, Каждый бой всё круче! С миру по идее, Мёртвому — землицы, Молоту Христову Не остановиться А у малиновой девочки взгляд — откровенней, чем сталь клинка…» Когда я уже уходил, он вынул одно «ухо», и спросил вдогон — Ты светлых не видел? — Что? — я даже как-то опешил. — Эмиссаров. Такие же, как наши в Городах. — Мы же воюем! Вон недавно сколько пернатых укокошили! — Это в Пустошах. А в городах, что наших, что их Городах, у посланцев дипломатический иммунитет, — Гром растянул губы в виноватой улыбке, будто только что вынужден был рассказать старый, пошлый и всем уже надоевший анекдот, — любому нашему могут предложить прощение, снисхождение и возврат в Город. Любому жителю Города — место в корабле до нас. Понимаешь, какая это всё хуйня! Пострелушки на нейтральной территории… Цирк! Весь мир цирк, и мы в нём блядские клоуны! Я развернулся и пошёл к выходу. Зрелище сквернословящего пьяного ботаника вызывало у меня какое-то необъяснимое, почти паническое отвращение. — Ах да! У Госпожи гостила последние дня три одна крылатая, — догнал меня его голос уже в другом конце коридора, — не видел, как она со стороны наблюдала за вашим награжденьицем? А? А?! И как на тебя смотрела — тоже не видел, сука?! — Десять, девять… Морду ему я так и не набил. Успокоился. Сам. И пошёл добиваться в кабак, где и встретил Её…