Абсолютная реальность

3.3

Чондэ слегка постукивал кончиками пальцев по твёрдой обложке папки и прикидывал по новому кругу всё, что собирался сказать на конференции. Чонин сидел у иллюминатора с безмятежным видом, крутил в пальцах левой руки короткий гвоздь и просто ждал. — Как думаешь, насколько всё это серьёзно? Ответа не последовало. — Кай? — Это не моя сфера. — Всё тот же безмятежный взгляд, устремлённый в никуда. — Но всё же. С позиции твоего опыта. — Достаточно вспомнить о Сэхуне и Чунмёне. Это достаточно серьёзно? — Ты полагаешь, что они тщательно выбирают, кого именно обращать? Чонин соизволил отвернуться от иллюминатора и посмотреть прямо на Чондэ. — Наша классификация условна и основана на том, что нам известно. Но если мы имели дело с юнитами, упырями, резидентами и мутаформами, это не значит, что мы знаем всё. Мы даже не знаем, как они принимают решения, потому что не знаем, как попасть на их собрания. Сколько бы я ни пытался это сделать, всегда попадал на прикрытие. Мы можем только срывать эти возможные собрания — при должном везении. Случаи Сэхуна и Чунмёна не единичны. На некоторых базах практикуют иные способы борьбы с тварями, как помнишь. И, как помнишь, твари умеют дурить головы овцам. Хотя бы с помощью закодированных гипно-сигналов. Но кто-то ведь создаёт эти сигналы. Кто-то решает, как и насколько сильно следует промывать мозги стаду. Большая часть обращённых — пушечное мясо, армия. Даже резиденты. Но тех, кто дёргает за верёвочки, мы не знаем. Если они вообще есть. Мы до сих пор не знаем точную дату апокалипсиса и принимаем за неё десять первых рейдов, случившихся практически одновременно двадцать три года назад. Но что, если всё началось раньше? По сути, мы всего лишь кучка тех, кто видел правду и смог выжить. Но хоть один из нас поручится, что знает всю правду, а не её кусочек? Глаза Чондэ потемнели от беспокойства и сомнений. — Ладно, а что скажешь о новичке? Его не собирались обратить? — Нет. Просто съесть. Собирались бы обратить, изменили бы метку. — Но он смог выжить. — Смог. Но не он был целью рейда. — А кто тогда? — Чондэ снова побарабанил пальцами по плотной корочке папки. — Когда-нибудь узнаем. Сейчас мы понятия не имеем, кого сожрали, а кого забрали. Если помнишь, они сдвинули время и начали раньше. Мы опоздали. Наши резиденты собирались прибыть позднее, к условленному времени. Ни один не попал на тот поезд. Отсюда мораль — надо хотя бы ставить заранее жучки или камеры, чтобы заснять картину хотя бы частично. — А ребёнок? — А что ребёнок? Они забрали всех выживших детей, как обычно. Крис отслеживает поступления в приюты. По некоторым детям есть полные данные, по некоторым — частичные. Если они появятся в каком-нибудь приюте, Крис отчитается. — Да, конечно... — Чондэ откинулся на спинку сиденья, снова побарабанил пальцами по папке и устало смежил веки, но через минуту всё же бросил быстрый взгляд на чеканный профиль Чонина. — Как ощущения? Есть изменения? Исин что-нибудь говорил? Чонин коротко качнул головой. Отрицательно. Неохотно разлепил сухие губы, чтобы тихо ответить: — Всё по-прежнему. Подушечка указательного пальца надавила на остриё гвоздя, потом на шляпку. Снова. Чонин всё быстрее вертел гвоздь в пальцах, и уследить за этими манипуляциями было почти невозможно. Чондэ колебался целых пять минут, но всё-таки вытянул из внутреннего кармана пиджака пухлый конверт и протянул Чонину. С замиранием сердца встретил вопросительный взгляд и сглотнул, чтобы слабо улыбнуться. У него хорошая улыбка — так ему постоянно говорили, но он сомневался прямо сейчас, что Чонину эта хорошая улыбка хоть чем-то поможет. — Это от Чанёля. Специально для тебя. Он... видел их. Ну и... вот. Он просил отдать тебе лично. Чондэ затаил дыхание, глядя на Чонина с хрупкой осторожностью, пока тот прятал гвоздь в карман и распечатывал конверт. На обтянутые кожаными брюками колени посыпались фотографии. Много фотографий. И носитель с короткими видео и отчётами. Чонин нерешительно коснулся верхнего снимка. Не взял, а просто провёл кончиками пальцев по лицу женщины в почтенном возрасте, потом погладил изображения двух женщин помоложе. На следующий снимок он смотрел очень долго, не решаясь к нему притронуться. Группа людей у фонтана в парке. Та же пожилая дама, две дамы помоложе, высокий смуглый парень с ослепительной улыбкой, застенчивая девушка в положении и коляска у парапета со спящим ребёнком. Чондэ хотелось сказать, что парень на снимке с молодой супругой очень похож на Чонина, но язык намертво прилип к гортани. Потому что у Чонина под ресницами на левом глазу едва заметно блестело. Только на левом. Правый глаз... Чондэ порывисто поднялся, крепко сжал плечо Чонина и тихо буркнул: — Пойду, отдам несколько распоряжений. Вернусь попозже. И он поспешно удрал. Просто чтобы не видеть влажную дорожку на левой щеке, не смотреть, как Чонин будет перебирать снимки и касаться кончиками пальцев левой руки лиц людей, к которым никогда не сможет подойти и просто сказать: "Привет". Потому что для них он давно уже история, выплаканная и вымученная. Потому что они приходят к нему только на кладбище и приносят цветы. Лилии. Белые. Для них Чонин умер двадцать лет назад. Точно так же, как О Сэхун и Ким Чунмён. И они никогда не поймут, почему Чонин ни на йоту не изменился за эти годы. Чондэ полагал, что он не смог бы так. Он попытался бы встретиться с семьёй. Но он никогда не был на месте Чонина. И ему не пришлось бы объяснять то, что пришлось бы объяснять Чонину. Не считая решения Сопротивления, согласно которому Чонин до сих пор считался тем, кто представляет угрозу. Но это не мешало Чондэ думать, что всё тут неправильно. Поэтому он закрывал глаза на то, что Чонин иногда отбывал в Сеул. На день-два, не больше. И Чонин ни разу ничего не нарушил — ни разу не показывался родным и не пытался подойти к ним. Всегда смотрел издали. Настолько издали, что даже не мог различить их метки. Чондэ вернулся на место спустя полчаса. Все фотографии уже исчезли, как и конверт, а Чонин с неизменной безмятежностью смотрел в иллюминатор. Только чуть слипшиеся от влаги ресницы на левом глазу напоминали о злосчастном конверте. — Их метки? Чондэ ждал этого вопроса. И Чанёль не стал указывать это в данных, передал на словах. — Бессрочные. Они оба знали, что это означало. Бессрочные метки получали те "овцы", чьи показатели находились в верхних границах. Это означало высокий прирост здоровых "овец". Качественная пища. Обычно в таких линиях в пищу определяли каждого пятого из десяти. Так было с Чонином — он был пятым в семье. Отец и мать, две сестры — бессрочные метки. У Чонина стоял конкретный срок годности. — Если будет ещё один ребёнок... — тихо пробормотал Чонин. — Да, — не стал спорить Чондэ. Следующий в семье получит метку с конкретным сроком годности и будет убит во время соответствующего рейда. Может быть. Если снова сдвинут сроки, и Чонин не успеет. Если Чонин вообще доживёт до этого. И если Чонин потом пожелает рассказать спасённому правду о себе. Если Чонину вообще позволят рассказать правду о себе даже родственнику. Но это вряд ли. — Они живы, и ты присматриваешь за ними. И они пока свободны от подлинного ужаса. Это не так уж и плохо, верно? И он похож на тебя. Очень. Будет лечить детей, как ты и мечтал. Чондэ смешался под прямым взглядом Чонина и пристыженно умолк. Пожалуй, говорить это не стоило, потому что Чондэ даже не представлял, каково жить с этим Чонину. Каково ему вообще — жить. — Ладно. Ладно, — повторил Чондэ и тоже уставился в иллюминатор. — Насчёт новичка... Стоит ускорить подготовку. Я докладывал по его поводу. Чонин, он слышит их. Точнее, он услышал кодовую наложенную запись. Если его потренировать, он — в теории — сможет их слышать. Это хороший козырь. Но без подтверждения и наблюдений на практике... Сам понимаешь. Случай, вроде бы, и не первый, но раньше ничего не получалось. — Бэкхён сказал, у него просто хороший музыкальный слух. — Ну да. У нас у многих хороший музыкальный слух. И шиш. Только не все при этом слышали наложенный сигнал и понимали, что это. А он понял. Он испугался и больше не пытался звонить опять. Он поверил в то, что слышал, и не подчинился при этом. Такое тоже случалось. Но раньше нам не попадались ребята, которые всерьёз писали музыку. Ты его песни слышал? Чонин отрицательно качнул головой. — Лирика какая-нибудь? — Нет. Рок. С социальными мотивами. Мрачняк и депрессуха, если честно. Но что-то в них есть. Они не идеальны, но это музыка. И он написал сам и музыку, и тексты. Ещё и исполнял это дело. Конечно, сейчас такая музыка не слишком популярна, так что их группа прозябала и проваливала прослушивания. Не тот материал, с которым предпочитают сейчас работать студии. На радио они тоже не смогли пролезть, о телевиденье я даже не заикаюсь. Ну и сам посуди, название пафосное какое — зомби. Причём с ярко выраженным вуду-подтекстом. Настоящие зомби, лишённые желаний и жаждущие лишь покоя. Они уже три года бодаются за место на сцене. Я вот думаю, а не подправили ли ему сознательно срок годности? В больницы он за эти три года попадал несколько раз. Ерунда всякая, но вполне подходящие условия для корректировки срока годности. — А у них в репертуаре были песни, которые могли вызвать такие последствия? — Я бы не сказал. Но это я. Просто сама по себе музыка такая... Бэкхён проводил анализ и сказал, что тварям музыка бы не понравилась. Чёрт его знает, как это в целом работает, но эффект был бы примерно тот же, что от слабого сигаретного дыма. Им неприятно. — Они вообще рок не очень любят, — пожал плечами Чонин. — Не вижу ничего странного. Как и в высокой смертности рокеров. — Ага. Но это не отменяет политику руководства. Обучение нужно ускорить и выпустить его в дело. Поглядеть на практике, что он может, и насколько хороши его способности. — Он не готов, — отрезал Чонин и привычно уткнулся взглядом в облака за иллюминатором, достав неизменный гвоздь из кармана. — Их это не волнует. Они считают, что с тобой вполне могут допустить его до операции. — На операциях мне есть чем заняться. Я хожу туда не для того, чтобы опекать остальных. — Ничего не могу поделать, — развёл руками Чондэ. — Это не моё решение, ты знаешь. — Надоело, — едва слышно выдохнул Чонин. Он вдруг выронил гвоздь, прижал ладонь к груди и немного наклонился, стараясь дышать коротко и отрывисто, буквально выталкивая воздух из лёгких. О том, что лёгких у него нет, Чондэ вспомнил не сразу. — Чонин? — Ничего. Просто... народа многовато. — Тут всего пять человек, не считая тебя и меня. Что-то не так? Ты курил, вроде, до взлёта. — Всё в порядке. — Чонин медленно выпрямился и отнял руку от груди. Выглядел обычно. — Не стоит так волноваться. Если за столько лет ничего не случилось, то и сейчас вряд ли что-то изменится. — Не скажи. Минсок считает, что из-за синхронизаций в тебе происходят... изменения. Дескать, стоит пореже тебе их проводить, а то и вовсе... — Чушь. Каким образом на меня могут повлиять слияния с чужим разумом? Это же не физический контакт. — В том-то и дело, что способности ребят не изучены настолько хорошо. Не физический контакт, да? Но последствия их деятельности вполне реальны, сам знаешь. И спутниками Сэхун тоже управляет очень даже по-настоящему. Если это "не физический" контакт, то какой? — Минсоку просто не нравится внешняя форма контакта. — Я его могу понять. — А я — нет. Передача информации на таком уровне невозможна при использовании всего одного канала. Даже парочки недостаточно. Большая часть информации потеряется. Чтобы передать информацию полностью, необходим полный контакт на всех каналах сразу. Это всего лишь полный контакт разумов, а внешнее проявление... условно. Просто так это выглядит в проекции на реальность или её подобие. — Как секс? — невесело хмыкнул Чондэ. — Как максимальная близость. Слияние. Просто в реальности самая подходящая аналогия — секс. Ты всегда можешь попробовать сам, если не веришь мне. — Нет. Спасибо. Я очень хорошо помню, что случалось со всеми, кто пытался просто наладить контакт с ребятами. И меня не прельщает перспектива быть дебилом, пускать слюни и ходить исключительно под себя. Тем более, меня они знают только по образам из твоей головы. И они верят только тебе. И только ты в состоянии выдержать синхронизацию. У остальных мозги спекутся. Даже у тебя мозги спекутся, если переборщить. — Именно. Просто потеря будет невелика, поэтому нет смысла отменять это. — Не говори так, — попросил Чондэ. — Без тебя база давно бы пришла в упадок. — Не сгущай краски. Есть Крис и Бэкхён. А я уже давно привык быть инструментом. — Тогда почему так и не сдался? — Хочу поставить точку. Вместе с ними. Мы одними из первых угодили в мясорубку, нам и ломать всё к чёрту. Как только мы вернём этот мир туда, где ему положено быть, так и откажемся от претензий на него. Никто не собирается быть богом вечно, Мастер. Тем более, я. Да и бог из меня так себе, как видишь. На грани демона. Иногда мне кажется, что подлинный бог заперт в центре этой планеты, — Чонин медленно провёл пальцем по стеклу и криво усмехнулся, приподняв левый уголок рта, — а людей он создал, чтобы они разрушили к дьяволу этот мир вместе с собой. Разрушили его тюрьму и освободили его. Только для этого, Мастер. Больше люди ни для чего не нужны. И в это так легко поверить, правда? — Лишний мотив, чтобы сдаться. — Противно. Я слишком для этого упрям, наверное. И я не верю в бога. Лет двадцать уже. Полчаса осталось. — Что? — встрепенулся Чондэ, задумавшийся о теологической теории Чонина. — Полчаса осталось, Мастер. Не до конца света, расслабься, он уже прошёл. До посадки. — Дурацкие у тебя шуточки. — Должно же хоть что-то оставаться неизменным.