Шрамы

      — Эй Слейн, ответь, — Инахо откидывается на спинку стула, устало прикрывая глаза, — что такое война?       — Какое из определений тебя интересует? — Слейн сегодня слишком разговорчив, что Инахо сразу же отмечает.       — Твоё. — Кайдзука открывает глаза, устремляя свой взор на собеседника.       Собственно ничего нового он не увидел — всё тот же Слейн Троярд, только более сговорчивый в последнее время. Последнее время… Уже почти шесть лет прошло с той самой встречи.       — Почему тебя это интересует? — Слейн откладывает книгу, которую до этого читал. — Почему спустя столько времени?       — Просто, — Инахо пожимает плечами. — Я устал сидеть в молчании.       — Так не приходи ко мне, — возражает заключенный, но видно, что разговор его заинтересовал.       — Я не могу. Это её просьба.       — Война, — неожиданно отвечает Слейн, — это шрамы. Спустя столько времени — это лишь шрамы, Оранжевый. Твой потерянный глаз, мои шрамы от плети, десятки тысяч унесенных солдатских жизней — всё это шрамы. Война — это лишь последствия.       — Впервые слышу, как ты рассуждаешь. Ты смирился со своим положением? — Интересуется Инахо, устремляя взор на Слейна.       — Шесть лет прошло. Ко всему можно привыкнуть, Инахо.       — Как тебе книга?       — Сингер* во многом прав, касательно нашей войны. Я проникся. И всё же у меня иное мнение, — улыбаясь произносит Слейн и поднимается с кровати, подходя к столу, где уже сидит Инахо. — Может партию?       — Я сегодня не настроен играть, — отреченно произносит Инахо и касается повязки на лице.       — Только сегодня? Или вообще не намерен больше получать свои шрамы?       — Только сегодня, — Инахо встает из-за стола и направляется в сторону выхода. — Прощай.       — Трус, как и ранее. Боль — это единственное, что доказывает твою жизнь. Ты солдат и им останешься, — чуть громче произносит Троярд в надежде, что его слова заденут эту «безэмоциональную глыбу».       — Война уже окончена. Я уже и так получил свои «шрамы», — отвечает Инахо, прикладывая электронную карту к замку камеры, — с меня хватит.       — Едва получив свой шрам уже никогда не сможешь остановиться. Вечная война до конца твоих дней, и не важно, оружием ли, проигрышем в шахматы, отвергнутыми чувствами ли ты будешь ранен, — Слейн настойчиво расставляет фигуры по доске.       — Ты уже сошел с ума в этой клетке. Я попробую уговорить вывести тебя на улицу. Мир уже давно залечил «шрамы» от той войны. Только ты продолжаешь думать, что всё ещё воюешь.       Дверь в камеру бесшумно открывается и фигура Кайзуки исчезает в темноте коридора. Он унёс с собой все мысли и доводы, хотя мог во многом Слейну возразить, но не стал. Бесполезно требовать от человека адекватного диалога, когда он не видит ничего кроме четырех стен. Уже спустя сутки Инахо подаст личное прошение к военному совету о возможности вывести заключенного на несколько часов под личную ответственность.       Кайзука уже определил и место, и время, и что покажет Слейну: море, плескающееся у ног, тихий стон чаек высоко в небе, теплый небрежный ветер. Троярд должен понять, что и «шрамы» перестают болеть если найти в этом мире, то что можно полюбить. Города отстроены вновь, люди уже смирились с утратами близких и на многих могилах уже успела порости трава. Мир дышит и живет. Он не в состоянии войны. Как же тогда может воевать человек запертый в четырех стенах? Только сам с собой, хотя иногда, когда Инахо предлагает сыграть в шахматы, ему кажется, что Троярд пытается извлечь из этой игры только боль. Если для него боль — это способ почувствовать себя живым, нанеся на себя новые шрамы Кайзука должен это исправить. Доказать, что шрамы это не единственный способ почувствовать жизнь. Пускай они останутся в прошлом, как и война, так и заключение.       Инахо застывает на полпути из кабинета министра обороны, где получил разрешение на вывоз заключенного и прикасается к своей повязке. Он лишен глаза и виноват в этом Слейн, но Кайзука не держит на него зла. Шрам, оставленный противником, доказывает лишь, что прошлое уже не исправить. Война была и окончена. Сейчас новый виток.       Перед самой камерой Инахо крепко сжимает кулак, приводя свое душевное состояние в равновесие. Он знает, что там ожидать, знает, что Слейна будет трудно переубедить. Дверь бесшумно скользит в сторону, открывая вид на камеру. Кайзука проходит вперед. Сейчас уже не важно, сколько времени потребуется на реабилитацию. Не важно сколько еще лет Слейн будет заперт внутри своей «войны». Не важно.       — Пошли, — он обращается к Троярду, — пора увидеть тот мир, что вырос на наших шрамах.