Семейные хроники Лесного царя

Даже Рууна пробрало, кидало то в лихорадку, то в холодный пот — дар юного полуэльфа оказался огромным и захватывал всех без исключения.       — Ты ведь должен повелевать смертью, а не бояться ее? — пробормотал дракон. — И огонь подчинился тебе. Почему же ты поддался ужасу, когда нужно сражаться за свою семью? Ты ведь сильнее любого из них!       Прежде чем исполнить приказ царевны, Марр быстро сбросил сапоги, расстегнул пояса, стянул через голову кафтан сразу с рубашкой, кинул на пол. Отворил окно, чтобы не разбивать, как обычно, стекла. И только после этого, усилием воли заставляя себя не коситься в сторону разгладившейся стены, он подошел к Драгомиру. Тот настолько потерялся в глубинах обезумевшего от ужаса сознания, общего в этот миг с паникующим Лесом, что ничего не видел с открытыми глазами, даже не вздрогнул, когда Руун взял его на руки и вскочил на подоконник.       Один шаг вперед, внизу отвесная стена, до земли падать и падать. Дракон шагнул из окна — и взмыл вверх, мгновенно обернувшись, распахнув широкие крылья. На землю сиротливо упали клочья разорванных превращением штанов.       «Жаль, удобные были. Прощайте, надеюсь, ваша жертва будет не напрасной!» — мысленно поёрничал дракон.       Марр рванул ввысь, чтобы скорее разорвать связь Драгомира с Лесом. Если, конечно, у них это получится.       Когда поднялись выше дворцовых башен, младший царевич вдруг забился в драконьих лапах, заколотил кулаками в широкую горячую грудь, царапая кожу о жесткую шкуру. Молча, без криков, без слов. Даже зеленоватый тусклый огонь на его руке вспыхнул ярче, пытаясь ужалить — но что эти мелкие покалывания для огнедышащего чудовища! Руун еще сильнее, еще бережнее прижал его к себе, понимая, что это Лес управляет им, пытается не позволить ослабить его влияние. Дракон усерднее заработал крыльями, набирая высоту, что с сопротивляющейся ношей и занятыми лапами делать было не слишком удобно.       Они сравнялись с кружащими над Дубравой поночугами. Выше — серая вата облаков, обещающих скорый ливень. Впереди внизу поблескивали среди рощ и болотных низин три озера. Чуть дальше — черные зеркала двух рек, сливающихся в одну широкую ленту. Над той, что поуже, сверкал огонь: тусклым дымным пламенем мерцали подожженные верхушки деревьев этого берега, чадили пятнами травные откосы другого, вспыхивали и бухали выстрелами пушки на темной полосе крепостной стены, взвивались с шипением под облака и рассыпались праздничным разноцветьем шутихи.       Драгомир затих, больше не пытался выкрутиться из тесных объятий. Напротив — сам обнял дракона за шею, прижался, при этом испуганно завертел головой, оглядываясь по сторонам. Зеленоватое пламя почти погасло, съежилось до едва различимых в темноте искр. Видимо, они достаточно высоко поднялись над землей, чтобы незримые узы отпустили лесного царевича и сознание его прояснилось.       «Очнулся?»       Мир вздрогнул всем телом, не ожидав мысленного вопроса. Неуверенно послал ответ:       «Прости. Что случилось? Голова раскалывается. Ничего не помню, кроме огня кругом.»       Руун кратко описал произошедшее, как это увидел он сам. Однако не упомянул об исчезновении Сильвана, всем сердцем надеясь, что старшие Яровичи уже нашли решение, как его можно освободить. В любом случае возвращать Мира во дворец было еще рано. А сам Руун, как ни больно признавать, оказался бессилен против Леса.       Покружив над Дубравой, Марр первым делом в воздушном пируэте забросил Драгомира себе на загривок, наездником. Так и одному было привычней, и второму удобней обозревать окрестности.       Убедившись, что Лес горит только в одном-единственном месте, и то пожаром назвать эту суету можно было с большой натяжкой, Драгомир согласился подлететь к берегу и вблизи подробно всё рассмотреть, чтобы уличить Лес, насколько у его страха глаза велики.       Заодно Руун показал, как управляться со стихией огня — скорее чтобы отвлечь парнишку, чем надеясь на результат. На удивление Драгомир схватывал хитрости буквально на лету, без всяких объяснений. Стоило дракону мимолетом затушить одно горящее дерево, как следующее прямо перед его носом взвилось пламенем до небес.       — Простите! — заорал Мир, напортачивший с чарами, вывернув магический прием ровно наоборот.       С дерева-факела посыпались ошарашенные лесовики и мавки, роняя бадейки с водой и веревки, которыми их поднимали. Пришлось Марру сделать еще круг, резко развернувшись. И снова Драгомир его удивил — мало что освоился наездником легко, в отличие от брата не думал ныть, что его укачивает. Напротив, от рискованных кульбитов невольно вскрикивал, переполненный восторгом скорости. И с собственной ошибкой разобрался мгновенно: дерево не просто погасло, а вмиг покрылось снежным инеем. Лесовики и мавки покатились по земле — лужи воды под ногами превратились в гладкий лед.       — Простите! — снова повинился Мир, а у самого глаза сияют и голос звенит от радости овладения силой.       Лесовики приветственно замахали ведрами над головами, мавки загалдели.       Воодушевившись, Драгомир крепче стиснул шею дракона коленями и отдал приказ облететь весь пострадавший от огня берег. Спустя несколько минут инеем украсились все деревья, обугленные, тлевшие, горевшие и непострадавшие за компанию — широкая светлая полоса спокойной зимы среди ночного дымного лета.       — Вот молодчинка, Мирош-свет Ярович! Вот помог! — прогудел довольным басом воевода Михайло Потапыч.       — Теперь летим к крепости! — не пожелал остановиться на этом Драгомир.       «Я людишек не ем, а местных тем более опасаюсь пробовать, слыхал, они все сильно пьющие,» — заранее предупредил Руун. Мир звонко расхохотался.       Есть никого не пришлось, Драгомир опять почти со всем справился один.       Завидев несущуюся к ним крылатую громадину, вовсе не призрачную, в отличие от уже примелькавшихся поночуг, люди всполошились. Черт его знает, относится ли живой дракон к нежити, от которой их защищает купол щита? Пушки забухали усердней, зачастили. Марру пришлось потрудиться, чтобы увертываться в воздухе от ядер и роя картечи.       Прямо над головой вдруг разорвался цветок фейерверка, шипящие огни посыпались дождем. Руун только взмолился про себя, чтобы в крыльях не прожгло дыр, ведь чинить его сейчас некому, Яру не до его проблем. Драгомир же у него на загривке бесстрашно выпрямился, запрокинув лицо к небу, и раскинул руки, словно под грибной дождик вышел. Руун не удержался, в любопытстве поднял голову, отчего завертелся волчком среди медленно падающих огней. Вытянутые в стороны руки Мира вспыхнули искристым сиянием. Огни фейерверка на миг как будто замерли в воздухе, раздумав падать. Драгомир открыл глаза, нахмурился, резко свёл руки, хлопнув в ладоши — и огни, подчиняясь, разгорелись сильнее, свились злыми клубками и метнулись к городу. У Рууна в глазах застыли яркие слепящие полосы, он аж лишнюю петлю навернул в воздухе, чтобы проморгаться.       Со стороны крепостной стены послышалась громкая ругань, крики. Посланные Драгомиром клубки пламени обрушились на самих же стрелявших. Выровнявшись в воздухе, Марр на свистящей скорости облетел стену вдоль — щедро поливая огнем, аккурат попадая струей пламени в щель между длинной кровлей и верхним краем сруба, в галерейку, где прятались защитнички города. Ясное дело, в мгновение ока всё вспыхнуло веселым огоньком, затрещало, заскворчало, заматерилось истошными воплями. Первыми провалились сквозь доски и подломившиеся от жара бревна тяжелые пушки, утащили за собой пушкарей.       — Драгомир Ярович! — завопил кто-то с дозорной башни, явно надеясь на помилование. — Нет здесь Рогволода! Ушел! Сбежал на тот берег Матушки!       Среди шума разгорающегося настоящего пожара, за воплями и грохотом Мир расслышал-таки это предупреждение.       «Город не получится сжечь, мешает что-то,» — меж тем заметил сопротивление щита Руун.       «Отнесешь меня через реку?» — спросил Драгомир. Веселье как ветром сдуло, Марр не мог не отметить напряжения, разлившегося по всему его телу.       «Конечно, мы туда и летели изначально. Ты хоть раз прежде убивал людей?»       «Никогда.»       «Что ж, научишься, дело нехитрое.»       ________              Удержать щит становилось всё тяжелее. Мало что разнообразная лесная и речная нечисть пыталась то там, то тут пробраться в город, так еще и пожар на крепостной стене вспыхнул, щедро сдобренный колдовством необычной силы, прожегшим в куполе сквозные бреши. Томил обливался лихорадочным потом и затягивал, штопал, залатывал дыры, твердя мысленно клятву, данную самому себе: пусть умрет, но людей на верную смерть не отдаст. Если считать, что атака на город только началась, по всему выходит, что живым ему дай боже едва рассвета дождаться.       — Давай всё бросим и уедем вместе, — плакала крупными слезами над ним тихая Нэбелин. — Откажись от них, я откажусь от своих. У них своя судьба, пусть у нас будет своя. Пожалуйста! Я так долго тебя искала! Нам так мало суждено быть вместе — не укорачивай наше счастье до ничтожного мгновения, прошу тебя!       Томил послушно лежал головой у нее на коленях и отстраненно следил за солеными каплями: они набухали на кончиках ресниц, катились одна за одной по скулам, щекам, срывались с острого упрямого подбородка. Иногда капли падали прямо ему на лоб. Или на губы, и тогда он чувствовал их вкус.       — Ах, если бы я обладала даром моего братца Ксаарза! — причитала эльфийка, злясь на кузена, на себя и на весь дурной неразумный мир в целом. — Я сделала бы тебя бессмертным и здоровым! Ну почему я не умею?!       — Просто спой мне, чтобы у меня прибавилось сил, — попросил Томил, прикрывая глаза и видя воочию город, ради которого по капле тратил собственную жизнь, упуская в минуту непрожитые годы.       И она пела, срывалась на вздохи и тотчас начинала новый мотив.       Над городом поднялся ветер. Порывы крепчали, становились всё злее и опасней. Ветер принес град — обстрелу с неба щит от колдовства помещать не мог. Ледяные горошины с кулак величиной прибили всю растительность в огородах и садах, нередко дырявили кровли и стены строений, даже кое-где на окраине разломали заборы. От ветра жалобно скрипели избы, хлопали и отрывались ставни. Еще немного и порывы начнут приподнимать и сворачивать крыши, точно беззаконные великаны…       Нэбелин вздрогнула, заставив очнуться от полуяви и Томила. В горницу вбежал лекарь, на нем лица не было:       — Т-там! — бестолково указал он трясущимся пальцем в сторону двери. — Там призраки!       И тем не менее он принес лекарство от легочной хвори, разведенный в чашке горький порошок, даже не расплескал почти.       — Ну и что? Крас, ты мертвых свиней неужто не видал? — вошел Щур. Несмотря на браваду, он тоже был в смятении.       Томил подивился, редкостное зрелище предстало его глазам — нашлась на свете вещь, коей оказалось под силу испугать старого ведуна!       — Бестелесную и просвечивающую насквозь, при этом хрюкающую и зачем-то жрущую мои травы и коренья? Нет, не видел! — резонно возразил лекарь. — Я эту свинью пять лет назад на Рождество мяснику отвел. Вот уж не гадал, что когда-то еще доведется повидаться!       — Ой, а тут кошечка! — оглянулась на окно Нэбелин, умилилась.       Томил тоже растаял сердцем: кошка, что мурлыкала колыбельные ему в далеком детстве, по своей привычке примостилась на подоконнике, подвернув под себя лапки. И не обращала внимания на то, что почти весь подоконник теперь занимал горшок с цветком — прозрачному пушистому привидению, мягко светящемуся голубоватым светом, горшок нисколько не мешал. Томил встал, пусть пришлось потратить на это простое действие немало усилий, подошел к окну, с удовольствием принялся гладить покойную любимицу за ушком, еще при жизни облысевшем от дряхлости. Кошка громко размурлыкалась. Нэбелин, глядя на это, всплакнула по-новой, Крас ошарашено сел на лавку, Щур кашлянул, прикрыв рот ладонью.       Томил же смотрел, что творится на улице: вдоль шатающихся заборов и пригнутых к земле кустов-деревьев ураган гнал всяческий мусор. Обрывки занавесок, щепки от ставень, вырванные доски, сдернутые с просушки одеяла. Разодранные подушки прокатились комом, усыпали землю, как снегом, белым пухом, но вскоре и это всё сдуло… И среди беснования природных стихий — растерянные призрачные собаки, по привычке лающие на всё подряд, сидящие на крылечках кошки, мычащие перед родными калитками коровы, ждущие упряжки лошади. И петухи, самоуверенно пытающиеся переорать бурю.       — Черный маг их призвал с того света, потревожил покой, — проворчал из угла городовой. Он сидел на лавке, насупившийся, скрестив руки на груди. Под лавкой дремал его ездовой пес, поминутно вскидывая голову и поводя ушами.       Красимир, вдруг узревший карлика с мохнатым лицом-кулачком, вытаращил глаза и попытался вжаться спиной в стену печки.       — Он что ж теперь, видит меня? — взаимно удивился городовой. Обвел хмурым взглядом всех присутствующих, в разной мере изумленных и встревоженных происходящим, и крякнул: — Не к добру это! Ох, не к добру!       Томил хмыкнул: кто б сомневался, что не к худу! И зашелся в приступе кашля, согнулся вдвое, забрызгав кровью половик. Нэбелин кинулась к нему, лекарь попытался подсунуть горячее питье. Но перед глазами Томила всё плыло. Он видел город, весь целиком — почерневший от просачивающейся сквозь щит магии смерти.       На погостах вокруг крепостной стены шатались от ветра кресты, покрытые узкими кровельками, кренились, падали на рыхлую землю разрытых холмиков могил. Армия поднятых мертвецов двигалась к городским воротам, превозмогая ветер и град, подгоняемая волей того, кто стал частью Леса и теперь равнодушно разделял его стремления.              _________              Руун легко нашел беглецов. Возомнив, что ушли достаточно далеко от города, они имели наглость зажечь фонари на повозке, везущей княгиню и княжича. Но и без этих маячков дракон и его наездник без труда увидели бы их с высоты.       Марр не слушал нетерпеливого царевича, не накинулся, как коршун. Сперва он покружил над узкой дорогой, незамеченный людьми. Зато лошади сразу почуяли дракона, заволновались, внеся еще больше смятения в небольшой отряд, взвинтив седокам нервы еще сильнее. А Руун просто высматривал полянку, где можно было бы с достоинством приземлиться и не поломать крылья среди густых зарослей или не угодить в болотную грязь.       «Не дай им уйти!» — мысленно и вслух шептал Драгомир, вцепившись мелко дрожащими пальцами в ало-черную гриву.       «Куда ж они денутся», — скучным тоном отзывался Руун.       И вот оно, удобное живописное местечко — дорога сворачивала обратно к реке, проходила близко к берегу, вскользь касаясь широкой песчаной отмели, пологим мысом уходящей к воде.       Выгадав момент, Руун выпустил в небо клуб огня — и, красиво распахнув крылья, опустился на песок прямо перед беглецами. Многие лошади отпрянули назад или поднялись на дыбы. Некоторые, в том числе под Рогволодом, сбросили всадников и унеслись в темноту чащи, спасаясь от невиданного чудовища. Повозка из-за взбрыкнувших коней накренилась и сползла с дороги в канаву, перевернулась на бок, рассыпав груз и едва не придавив княгиню. Она от потрясения даже не вскрикнула, ладно нашлось несколько преданных людей, помогли выбраться ей и княжичу. Рогволод же на семью не оглянулся, пораженный представшим зрелищем.       С дракона на землю спустился Драгомир, вышел вперед. Его пламя приобрело насыщенный оттенок и стало многократно ярче, объяло все тело с ног до головы, плясало язычками на развевающихся от ветра волосах, даже одежда на нем начала незаметно тлеть — выдавая, какой пожар чувств вспыхнул внутри при виде князя.       — Ах, это ты, болотная шлюха, — процедил сквозь зубы Рогволод, смерив хрупкую фигуру противника взглядом. Однако против смелых слов колени князя заметно дрожали. И всё-таки он схватился за рукоять меча, готовясь дать отпор даже колдовству. Заявил: — Ты ничего нам не сделаешь! У каждого из нас есть обереги, против которых твои жалкие фокусы бесполезны!       Сказано это было в первую очередь для собственных людей. Ошеломленные видом дракона и горящего адским пламенем юного колдуна, дружинники при напоминании оберегов воспрянули духом.       — Обереги? — переспросил Драгомир, скривил губы в недоброй улыбке. — И кто же вам их сделал? Щур, безнадежно влюбленный в мою мать? Может быть, Томил, которого научил делать амулеты я сам? Или, позволь предположить, мои приезжие родственнички со стороны отца? Кому ты доверил свою защиту, а, Рогволод Всеволодович?       У князя челюсти свело и лицо перекосило, так сильно он стиснул зубы. Дружинники неосознанно попятились к повозке, прикрывая всхлипывающую от страха княгиню и по-щенячьи подвывающего на одной ноте княжича.       — Вы знаете, чего я хочу! — громко объявил людям Драгомир. — За кем пришел. И знаете, что я имею право требовать его смерти. Оставляю на ваше усмотрение ваши собственные жизни. Решите защищать вашего господина — умрете сейчас, на этом самом месте. Уйдете без пререканий — отпущу с миром. Разумеется, слуг, госпожу, мальчика и лошадей заберите с собой. И весь Новый Город отныне будет жить, как раньше! Это я вам обещаю от своего имени и от имени своего отца. Царь Леса Яр доверил мне решать участь города и людей. Я вам говорю: мне не нужна ваша смерть! Мне нужен только он, ваш князь Рогволод. Отдайте мне его и уходите!       — Слишком много болтаешь, сучонок! — зарычал один из дружинников, слишком преданный своему хозяину. Выхватив клинок, он бросился на спокойно стоявшего Мира.       Воодушевленные товарищем, еще двое обрели былую храбрость, ринулись следом.       На первого плюнул пламенем дракон. Огонь в миг окутал ярким клубом человека, несчастный завопил не своим голосом, кинулся бежать к воде. Да там и рухнул лицом в песок, оставшись догорать на мелководье.       Двоих других Мир иссушил сам. Просто поднял руку — и они на бегу рассыпались ему под ноги пеплом. Без дыма, без огня, словно их и не бывало.       Наученные увиденным, прочие воины поспешили убрать клинки в ножны. Кто-то заторопился ловить распуганных лошадей, кто-то обернулся к княгине.       Драгомир тоже сделал шаг к повозке. Ибо там был и Рогволод. Воспользовавшись выигранным погибшими дружинниками временем, он успел бесстыже спрятаться за спинами жены и сына. Причем к шее своего наследника приставил нож. И смотрел безумными от злости глазами прямо в глаза лесного царевича.       — Его тоже хочешь убить? — выкрикнул Рогволод, дернул к себе ближе сына. От испуга мальчишка напрудил в штаны, на светлой ткани расплылось пятно. — А её? Что стоишь, смотришь?! Если решил — убивай всех!       — Не трожь батю! — дрожащим ломким голосом потребовал княжич. Его трясло, но он прикрывал собой присевшего за спиной отца. — Не трожь его! Или я сам тебя убью, нежить лесная!       Драгомир не повел и бровью.       — Я сказал, мне нужен только ты, — повторил он.       Рогволод заорал, замычал — от жгучей боли, прокатившейся по телу, сделавшемуся вдруг чужим. Чужая воля разжала его руку и заставила выронить нож. По не своему желанию он на негнущихся ногах отошел от сына в сторону. И застыл, выпучив глаза, не в состоянии издать больше ни звука, ни дернуться.       — Мне нет прощения, госпожа, — поклонился Драгомир всхлипывающей княгине. — Вы были добры ко мне, когда я жил в вашем доме. Я благодарен вам за это. Но не просите зря, ваш муж останется здесь. Мне очень жаль, что вам пришлось всё это увидеть.       Княгиня только мелко покивала головой, не в силах вымолвить слово в ответ. Схватила сына за плечи и прижала к себе.       — Я убью тебя! — заревев ручьем, пообещал княжич.       Драгомир кивнул ему:       — Конечно, ты имеешь право на это. Приходи в любое время, я буду тебя ждать.       — Я сражусь с тобой, колдун! — ревел мальчишка, вцепившись в материнский подол. — Я отомщу! За всё отомщу!..       Драгомир отошел и махнул дружинникам и слугам, чтобы убирались восвояси. Пока те торопливо вытаскивали из канавы повозку, загружали рассыпавшуюся поглажу, усаживали княгиню с сыном, поправляли упряжь на лошадях, то и дело оглядываясь на застывшего столбом князя, но не смея к нему подойти близко, — лесной царевич успел созвать из вод Матушки и из чащи мелкую нечисть, наказал, чтобы они проводили людей обратно до стен города и охраняли в пути.       И только когда остались на берегу втроем, Мир щедро вернул Рогволоду голос и способность двигаться. Разумеется, далеко убежать князь не сумел — Мир и без вмешательства дракона поймал его снова. Не прикоснувшись пальцем, чарами вцепился в закровянившую плоть так, как хищник хватает свою добычу — смыкая челюсти сильнее, вгрызаясь в теплое мясо глубже, ломая с хрустом кости, пока жертва не перестаёт дергаться в последних конвульсиях.       А поняв, что человек почему-то вдруг умер, юный некромант проделал опыт с воскрешением. Ведь нужно на ком-то учиться! На ком-то, кого не жалко. Отпускать князя слишком рано Драгомир не планировал. Даже на тот свет.              ______              Ураганный ветер ничуть не ослабевал, напротив, кажется, всё набирал и набирал силу. Рассыпанные по северному склону баньки давно расстались с крышами, теперь и тяжелые бревна венцов срывались одно за другим, словно соломинки, поднимались в воздух и сыпались за городскую стену, круша дома. Томил ничего не мог с этим поделать, ему бы людей прикрыть от смерти, пока сил еще хватало. Щур и Рэгнет помогали держать щит, но основная тяжесть была на нем.       На буйство растений он уже не обращал внимания. Тем более взрывавшие землю колючие заросли, с невозможной скоростью устремившиеся ввысь, не были особо опасны для горожан. Да, заплетали окна домов, подпирали двери, запирали людей внутри. Да, крушили в щепки дозорные башни по углам крепостных стен, опрокинули на землю каменную колокольню монастыря. Но они же своими плетями, сами того вряд ли желая, укрепляли стены изб и теремов, не позволяли ветру сорвать крыши, не пускали к прячущимся людям обезумевшую нечисть и мертвецов, что умудрились пролезть в город через щели под частоколом, проделанные для слива помоев и дождевой воды.       Большая часть буйной мертвечины не догадывались о канавах для нечистот, они бесновались снаружи под главными воротами города. Налегая на створы, пытались не столько протаранить или вышибить с петель, сколько скреблись костями, мешая друг другу, даже пробовали грызть гнилыми щербатыми челюстями обитые железом крепкие доски.       — Глянь-ка, там мой тесть! Господи, мир его праху! — наперебой ужасались защитники пока еще уцелевшей надвратной башни, поглядывая сверху вниз. — Только весной его схоронили ведь, а весь трухлявый уже. Хороший был мужик, никогда бы на него не подумал, что вылезет из земли в таком-то виде. Жалко его смолой-то плескать, он мне наследство оставил. Аж сердце кровью обливается!       — А вон моя теща! О покойниках дурное не говорят, но уж такая зараза была баба, слов нету. Дай-ка сюда чан со смолой! Ах, хорошо пошла, горяченькая!       Со стороны реки за мертвяками следили водяницы, при надобности с визгом отшвыривались от гнилой жути камнями, не пускали убежать от потоков горящей смолы в реку.       Тускло забрезживший на горизонте отсвет рассвета снова погас — ветер нагнал такие черные тучи, что ночь вернулась, словно и не уходила, да сделалась еще непроглядней. Тучи засверкали зарницами, загрохотал гром, раскат за раскатом.       — Опять град посыплет? — поёжилась Нэбелин, одной рукой обнимая забывшегося в беспамятстве Томила, другой рассеянно поглаживая призрачную кошку, устроившуюся под боком.       Обошлось без града. Вместо него в защитный купол принялись бить молнии, одна за одной, по всему городу. Однако разряды не достигали крыш, разбивались множеством искрящих змеек, разбегались по кругу, стекались в землю. Томил крупно вздрагивал от каждого удара. Он собственного тела уже не чувствовал, сил не оставалось глаза открыть. Но пробить купол небесным огнем и спалить город в пепел он не позволит. Если щит падет, пусть даже такой хлипкий, все люди погибнут в одночасье. Разгневанный Лес не пощадит ни отроков, ни младенцев.       Нэбелин больше не лила слёз, слишком дорогой роскошью сейчас были бы эмоции. В доме лекаря оставались только они втроем да призраки животных. Щур, не взирая на бушующий снаружи ураган, убежал готовиться к великому бегству: осенило его мыслью переправить горожан через Матушку. На том берегу гнев Леса если их настигнет, то не с такой разрушительной силой. Только прежде следовало договориться о подмоге с тамошними жителями, ведь одних лодок понадобится великое множество, не говоря о провизии и приюте на первое время.       Рэгнет тоже покинул лавку лекаря, при этом даже собственной дочери не сказал ни слова. Ушел с такой решительностью на лице, что у Нэбелин сердце защемило. Никогда еще эльфийка не переживала такого страха, как нынче, за всю свою долгую жизнь. Даже когда родной замок пал перед таинственной болезнью — даже тогда глаза ее оставались сухими. Теперь же она готова была пожертвовать собственным бессмертием ради единственного человека. Ради чужого города, без которого он не мыслил свое существование. Если б только она знала, как это сделать! Но увы, ей остается лишь ждать и молиться всем богам.       Она сама не замечала, что вместо молитвы губы ее шепчут слова колыбельной песни. Той самой, которую давным-давно пел ее отец ей самой, а после и ее маленькому двоюродному брату.              ________              Лукерья ничем не могла помочь. Милена и Евтихий по очереди и оба вместе пробовали все возможные и немыслимые способы, но ничего не срабатывало. Если у них не выходило, ведьме подавно было не под силу совладать с потерявшим разум чудовищем, в которое превратился Лес. Поэтому она предпочла бессмысленному безделью во дворце хоть какое-то действие — оставив Дубраву на старших сына и дочь, оседлала метлу и понеслась к Новому Городу.       Прорваться сквозь ураган, тьму и тучи было непросто. Однако еще сложнее оказалось попасть в город, запечатанный защитным куполом. О невидимый щит разбивались ослепляющие молнии, гром сливался в неразличимый оглушающий гул. Лукерье казалось, что небеса превратились в истинный кромешный ад.       В поисках возможного входа она направила метлу вкруг стен и наполовину разрушенных башен. Нет, не только небеса обернулись в эту ночь преисподней, на земле творился не меньший ужас. Если б волосы на голове ведьмы не плескались от ветра, они встали бы дыбом.       В какой-то момент Лукерья заметила, что молнии начали усердно бить в одну точку — в крышу-луковицу самой высокой башни крепости. Понятно, что кровля загорелась уже после первого удара, после нескольких следующих она просто взорвалась мелкими щепками, оставив дозорную площадку без прикрытия. Подлетев ближе, Лукерья разглядела человека, он держался сразу за два обломанных поверху резных столбца, чтобы его не снесло порывами ветра. Нет, не человека — эльфа! В частых вспышках молний она узнала его по развевающимся длинным волосам цвета темного золота.       Рэгнет что-то выкрикивал, обратившись лицом к темнеющей на горизонте за рекой Дубраве. Он пел! Пытался переорать завывания ветра, треск молний и грохот грома. Лукерья каким-то чудом распознала мотив и изумилась безрассудству эльфа. Эту песенку она прекрасно знала — Яр мурлыкал ее над детской кроваткой, когда укладывал спать маленького Тишку, а позже баюкал двойняшек, те моментально прекращали капризничать, заслышав эту мелодию. Сейчас в «исполнении» Рэгнета она, конечно, не имела и половины того очарования, что умиляло Лукерью.       Не удивительно, что ураган от такой колыбельной не думал стихать. Молнии били остервенело, благо невидимый щит уплотнился в одном месте, над головой Рэгнета, не позволяя ему навредить. Эльф ради этого и вылез на верхотуру — чтобы привлечь внимание на себя. Эту часть купола Рэгнет мог поддерживать сам, Томил же получил возможность хоть на какое-то время вздохнуть с облегчением.       Лукерья, воспользовавшись секундной заминкой, снова обогнула город по периметру и с противоположной стороны скользнула в брешь под щитом. Понеслась прямиком к лавке лекаря, по пути мельком ужасаясь и дивясь на разрушения, на бродивших по улицам призраков и мертвецов.       «ВИииАаааРррр!!!» — слился в единый гневный рев ропот Леса и вой ветра. Терпение вышло, Рэгнет добился своего.       Одна из молний прицельно ударила в обугленную башенку. В тот же миг порыв ветра швырнул в шатающееся сооружение бревно, вырванное из стены прибрежной баньки. Рэгнет, ослепленный вспышкой, не сумел спастись — среди обломков и щепок рассыпавшейся башенки он скатился вниз по крутой шатровой кровле. Зацепиться за скользкую чешую лемеха не удалось, избитый и оглушенный, эльф сорвался с края крыши — и, подхваченный ветром, угодил на брешь в развороченной крепостной стене. Оттуда его падение продолжилось: вместе с расщепленными, вывернутыми бревнами и комьями земли, что была засыпана между двумя соединенными в стену частоколами, он заскользил вниз по сожженному дочерна склону — и рухнул в реку. Водяницы, всё это время переживавшие за него из воды, кинулись доставать обмякшее тело, принялись наперебой вдыхать ему воздух изо рта в рот, мимоходом передрались между собой за право живительных поцелуев…       С хмурого неба, темного, как будто вечер наступил вперед утра, полил отвесный ливень. Тяжелые струи словно прибили ветер к земле. Ураган выдохся. Молнии больше не сверкали, только лениво отсвечивали, мигали сквозь густую вату туч сполохами, точно Рэгнет заставил растратить на себя весь запас небесного электричества. К тому же ливень постепенно затушил все пожары в городе, промочил оба берега, не оставив места даже для искры. Водяные и лешии утерли со лбов пот, смешанный пополам с дождевыми каплями. В каждом доме домовые обнялись со своими женами и детишками, залились слезами. Мертвецы под воротами тоже угомонились — слиплись кучей в застывшей смоле.       Лукерью на пороге лекарской лавки встретил недовольный городовой:       — Что у вас там в Дубраве творится? Что твой муж вытворяет?!       Она подвинула его, прошла в дом, поднялась в горницу. Тогда и ответила, чтобы не повторять каждому в отдельности:       — А что у нас? Ничего у нас. Яра и Сильвана Лес сожрал, не подавился. Драгомира дракон унес. А на Миленку и Тишку у меня надежды мало. Эй, Крас! Нашел время глаза закатывать. Какой из тебя лекарь? Гляди, до чего своего мальчишку довел! И как это с тобой Томка до сих пор богу душу не отдал? А ты, как тебя там — Риинд? Умеешь лечить-то?       — Нет, мне жаль.       — Раз нет, так сейчас научим. Ишь, замуж она собралась, а как со смертным женихом обращаться, не знаешь. Такая же тетёха, как моя Милка. Давай-ка…              ________              Ветер наконец-то стих, ливень и гроза прошли по той стороне реки, через широкий простор вод долетали отголоски грома, мерцали вспышки. И всё равно темно было, как снежным зимним вечером. Сумерки в полдень. Сидеть на пригорке и ждать, когда же юный некромант утолит свою жажду праведной мести, Марру уже порядком надоело.       Обернувшись человеком, Руун естественно оказался нагим. И если поначалу он не замечал неудобств, то спустя время замерз и даже пару раз ослепительно чихнул. К тому же, пусть от него тянуло дымом, местным комарам было наплевать на запах — быстро распробовали драконью кровь и принялись кусать во все места, назойливо гудеть над ухом и лезть прямо в нос.       Руун, подперев подбородок одной ладонью, другой рукой отмахивался от кровососов — и уныло следил за увлекшимся «исследователем». Мир, похоже, успел изучить строение человеческого тела на отдельно взятом примере вдоль и поперек. Проверил и разглядел каждый орган, превратил туловище в кровавое месиво — и всё равно умудрялся удерживать в нем жизнь. Подобие жизни. Немало повидавший за свои годы дракон теперь точно знал, как выглядит самая страшная пытка. Не зря Яр его предупреждал сбежать, пока не поздно, чтобы не попасться некромантам на опыты. Прав был царь, тысячу раз прав — хуже этого истязания даже черти в аду не придумают.       Сделав вид, будто хочет рассмотреть процесс вблизи, Руун со вздохом поднялся, подошел. Ноздри щекотал запах крови, обильно пролившейся на траву и песок. Похоже, из-за этого комары сюда и слетелись тучами.       — А-а-апчхи!..       Вымазанный бурыми пятнами по уши, Мир, самозабвенно копавшийся во внутренностях полутрупа, от громкого чиха, раздавшегося над головой, отпрянул, с корточек плюхнулся на зад. Растерянно поднял мутный взор на дракона. В огромных глазах заплясало отражение огня — чихнув, Руун якобы случайно поджег тело. Полутруп протяжно выдохнул и скончался. Теперь уже окончательно.       — Ч-что?.. — чуть слышно пролепетал Мир. Непонимающе перевел взгляд с обнаженного дракона на полыхающее, запахшее жареным месиво, и обратно на дракона.       — Извини, — без тени сожаления повинился Руун, шмыгнул носом. — Кажется, я немного простыл. Здесь довольно прохладно.       Драгомир моргнул несколько раз, медленно приходя в себя от наваждения. Осознал, что именно сгорает перед ним — торопливо отполз подальше, не вставая с земли.       — О-он ум-мер?..       — Да, пожалуй, теперь умер, — кивнул Руун.       — Я убил его?       Марр приподнял брови в напускной задумчивости:       — Э-э… Вообще-то прикончил его я. Но ты тоже постарался, убивал его раз… двадцать. Если не больше.       Брови приподнялись еще недоуменней — Руун заметил, как задрожали нижняя губа и подбородок юного чернокнижника. Из широко распахнутых глаз неожиданно хлынули слезы.       — Ну-ну, — подошел к нему дракон, присел рядом, обнял. — В первый раз убивать всегда сложно. Хотя, конечно, ты отличился! Никогда не видел подобного. Я впечатлен!       Драгомир прижался к нему, мокрой холодной щекой к теплой груди, и громко всхлипнул.       — Зато теперь ты знаешь, где у людей селезенка. И всё остальное, — продолжал успокаивающим тоном Руун, погладил по вздрагивающей спине.       Мир не удержался — зарыдал в голос, всё громче и громче, некрасиво подвывая, лязгая зубами, судорожно глотая воздух ртом.       — Твой отец прекрасный лекарь, — рассуждал Марр. — Но ведь ты не знаешь, скольких людей выпотрошил он в свое время, чтобы сделаться таким мастером. В будущем тебе будет полезен сегодняшний опыт, ведь ты тоже маг жизни. Без смерти нет жизни, понимаешь ли. Если ты узнал, как можно убить, значит, разберешься и с лечением. Не всё же время на цветочках практиковаться, да? Люди и растения устроены по-разному, и теперь ты в этом убедился, верно?       Руун посадил его к себе на колени, чем Мир тут же воспользовался — обхватил дракона руками и ногами, пытаясь согреться его внутренним жаром. Впрочем, тот вовсе не был против. Доверчиво льнущий к нему паренек вызывал в груди какое-то теплое, щекочущее чувство, (помимо собственно огня), давно забытое, долгие годы желанное.       — Я… я… ра… раньше… нико… го… не… не… убива… вал… — через частые порывистые вздохи прорыдал Драгомир.       — Я знаю, знаю, — прошептал ему в макушку Руун. Крепко прижал к себе — и тотчас разжал руки, устыдившись того, что пользуется слабостью почти невинного почти ребенка.       Кое-как справившись с рыданиями, загнав всхлипы поглубже, шумно сглотнув комок в горле, Мир поднял к нему заплаканное лицо, заглянул в глаза, в самую душу. И Руун не смог совладать с искушением — припал к опухшим губам, выпил судорожный вздох. Драгомир задохнулся на мгновение. Но не оттолкнул — напротив, прильнул сильнее, всем телом. Неуверенно забросил руки на широкие надежные плечи, робко огладил холодными ладонями шею, зарылся пальцами в длинные распущенные волосы, легонько надавил на затылок, чтобы не смел слишком рано поднимать голову и разрывать поцелуй.       И Руун с радостью подчинился. Будто один поцелуй мог загладить рану на сердце.       Первым задохнулся от нехватки воздуха Драгомир, что не мудрено — от слез нос заложило. Оторвавшись, часто задышав, он взглянул в глаза дракона из-под мокрых ресниц.       — Единственный, с кем я целовался, был он, — мотнул Мир головой в сторону тлеющих, чадящих гарью останков.       — Это намек? — усмехнулся Руун.       — С тобой совсем иначе, — тихо признался Драгомир.       Он так мило смутился от насмешки, что дракон опять не сдержался, порывисто чмокнул в дрожащие веки, собрав губами соленую влагу с ресниц.       — Только ты врешь, — прошептал Марр, ткнувшись своим лбом в лоб царевича-некроманта. — Ты еще с Яром целовался. Силь мне рассказал.       Драгомир робко улыбнулся:       — Это совершенно другое.       Но тут же помрачнел, вспомнив случившееся.       — Мне не привиделось? Сильвана правда?..       Руун вздохнул, не в силах обмануть.       — Это я виноват. Он удержался бы, но я… — пробормотал Мир. Поднялся, приказал: — Возвращаемся.       — Да, хозяин, — залюбовался Руун, не спеша вставать, глядя в кои-веки снизу вверх.       — Немедленно! — сведя брови, поторопил его Мир.       — Как пожелаешь, — мягко отозвался дракон. И распахнул широкие крылья.              ___________              — Где все? — ворвался в подземелье Драгомир.       Среди корней, в тусклом свете унылых жуков-светляков, он увидел только старшего брата и гоблинку. Евтихий сидел на узловатом корне, сгорбившись, опустив руки. Груша, заметно уставшая, державшаяся на ногах из одного упрямства, продолжала нападать снова и снова на самый неохватный из дубовых стволов, размахивая мечом, явно для нее слишком большим. Кора на стволе на уровне ее глаз была сплошь изрезана от множества ударов, но всё это были лишь незначительные поверхностные царапины. Очевидно Лес не считал такого противника для себя опасным и позволял гоблинке творить, что ей вздумается. Грюнфрид же просто не могла сидеть на месте и ждать, когда кто-нибудь спасет ее отца, у нее от бездействия сердце разорвалось бы.       Мир подошел к брату, тронул его за плечо, повторил вопрос. Тишка встрепенулся, увидев Мира, порывисто его обнял с медвежьей нежностью, как чаще обнимал отца. Шумно вздохнул, но справился с голосом:       — Мама улетела в город, выручать людей. Миленка в кабинете Силя, пробует сварить какое-то зелье. Папка и Сильван где-то там, — он указал на землю под корнями главного дуба. Добавил тише: — Не отзываются. И Лес тоже молчит, как я ни звал. С Милкой мы что только ни делали… И ничего.       В подземелье спустилась Милена, в руках она несла три кувшина с составленными второпях зельями. Еще четыре кувшина и две бутыли под мышками тащил за ней Руун, успевший после прилета одеться, отчего и задержался ненадолго в верхних покоях.       — …Хорошо, что вы вернулись, — говорила, сбегая по крутой лестнице, взволнованная царевна, — вместе у нас обязательно получится их вытащить. Надо только до Леса достучаться. А то учудил и затих! Нет, ну учудил же!..       Бились долго, трое Яровичей и дракон с гоблинкой на подхвате. Ничего не вышло. Лес словно в зимнюю спячку ушел. Нет, хуже — словно оглох, непробиваемой стеной ото всех отгородился, не позволяя до себя дотянуться.       — Значит, нужно вынудить его ответить, — решил Драгомир.       Потерявшие надежду справиться своими силами старшие брат и сестра доверились ему с полуслова. Мир наговорил им какой-то чепухи, насочинял что-то нелепое — и они с радостью поверили в его мнимые тайные знания, его напускную уверенность. По его просьбе убежали наверх, Милена за новым зельем, Евтихий за какими-то «нужными для ритуала» предметами — сам Мир второй раз не смог бы перечислись длинный список слово в слово, запутался бы в собственной отчаянной лжи.       И только Руун смотрел на него, не отводя глаз, и молчал, видя насквозь его неумелый обман.       — Останься здесь и смотри внимательно, — велел Драгомир забившейся в уголок гоблинке, злой от череды неудач, выдохшейся, но не сдавшейся. — Потом всем расскажешь, что я сам так решил, чтобы не подумали обвинить Марра.       Грюн коротко кивнула, покосилась на дракона.       — Лес ненавидит огонь, — пояснил Драгомир Рууну, хоть тот ни о чем не спрашивал. — Даже среди зимы просыпается и трясется от каждого костра. Значит, должен отозваться и сейчас. Недаром же во мне проснулась способность к этой стихии, верно? Наконец-то я окажусь полезным. Хотя всего этого без меня не случилось бы, — добавил он с натянутой усмешкой. — Раз так, то мне и отвечать.       Мир попытался вновь вызвать свой огонь. Но как ни напрягался, пламя не подчинялось его желанию, даже на ногтях под его пристальным взглядом не сверкнуло ни малейшей искорки. Однако это не изменило его планов.       — Руун! — протянул он руку дракону. — Подожги меня.       — Уверен, что справишься? — Марр с осторожностью взял его за кончики пальцев.       — Да, выбора всё равно нет, — чуть покраснел Драгомир, но не отвел взгляд. — Быстрее, нужно торопиться, пока мне не помешали. Пока отец и Силь совершенно не исчезли.       — Хорошо. Я буду ждать твоего возвращения, хозяин. — Он склонился над рукой и прикоснулся обжигающе горячими губами к запястью.       Драгомир вскрикнул и поспешно отошел на несколько шагов. От запястья выше взбежал огонь — не бледное пламя неестественного зеленого оттенка, ставшее ему привычным, но настоящий, жалящий, оставляющий ожоги на коже и дыры на одежде.       — Одно слово — я его погашу! — встревожено поднял руку дракон.       — Нет, не надо! Всё правильно, — заверил Мир, тяжело дыша, заставляя себя терпеть.       Он позволил огню перебежать на плечи, на волосы, вторую руку… И обернулся к стволу главного дуба, громко потребовал:       — Лес! Ты боишься огня? Вот, смотри! Я горю! И я сожгу тебя, если ты немедленно не ответишь мне! Я устрою такой пожар, что от тебя даже корней не оста… А-а!..       Лес не желал слушать угроз: из-под корней выбросил тонкие острые побеги и навылет пронзил грудь младшего царевича. Драгомир сдавленно ахнул, оказавшись насаженным на стебель-копье, словно мотылек на булавку, с губ его пролилась кровь. Но он, зная, что на него смотрят сзади, вскинул руку, предупреждая вмешательство дракона.       Руун внимательно смотрел, прикусив губы, но не двинулся с места. Перепуганная Грюн прижалась к нему сбоку.       — Я сожгу тебя… если ты… не отпустишь моего отца… — упрямо сделал несколько шагов вперед Драгомир, держась руками за побег в своей груди.       Огонь завладел всем его телом — и поменял окраску с рыжего на зеленоватый. Языки пламени взвивались всё выше, слепили, рассыпали вокруг себя искры, играли с радостным предвкушением и живостью. Драгомир старался не морщиться, пусть кожа на лице покрылась волдырями, а видневшаяся в дырах расползающейся одежды почернела. Он шаг за шагом приближался к тому месту между могучих корней, где прежде располагалось ложе Лесного владыки.       — Отпусти Яра!.. Отпусти Сильвана!.. Я приказываю тебе! — шептал осипшим голосом Мир. — Слышишь? Я приказываю тебе! Подчинись!..       Новые и новые побеги взрывали землю, все набрасывались на Драгомира, оплетали с головы до ног. Мясистые стебли лопались, выпуская тягучий сок, пытаясь погасить огонь. Но даже спеленатый, как гусеница в коконе, Мир продолжал удерживать пламя. Лес безмолвно бесился от страха. Побеги проткнули тело сотней, тысячей ран, но огонь не затухал, а делался сильнее, яростнее. Пламя перекинулось даже на сами побеги, понеслось по ним к корням, угрожая поджечь самое сердце Дубравы…       Руун не шелохнулся, пусть внутри всё сжалось от чужой боли. Он закрыл Грюнфрид глаза своей ладонью, и рука сделалась мокрой от льющихся слез.       — Что происходит?! — сбежали по лестнице Тишка и Милена. Одного взгляда хватило, чтобы понять: — Мирош?! С ума сошел?!! Руун, почему ты не остановил его?!       Ужаленный пламенем и волной чужой боли, проникшей по невидимым нитям, Лес беззвучно взревел. И сжал плети кокона сильнее, выпивая пока еще живое тело досуха — до пыли, до праха… Меньше минуты — и после младшего царевича не осталось даже кусочка кости, только клочки от прожженной одежды.       — Где? Где он? — прошептал пораженный Светозар.       Милена кинулась на коленях обшаривать землю между корней:       — Почему он исчез? Как так? Как же так может быть?..       И снова начались бесплотные попытки достучаться до Леса, иногда в прямом смысле слова. Теперь, когда Лес удерживал уже троих пленников, Милена и Евтихий не могли себе позволить передышку ни на минуту. И всё-таки их сил и знаний не хватало, чтобы совладать с могущественным бездушным существом, каким был Лес, бессердечным, не ведающим милосердия и жалости — каким он стал без своего хранителя.       …Спустя трое суток, проведенные без сна и отдыха в подземелье, старшие Яровичи испугали Лукерью своим загнанным видом.       — Ты хотя бы заставлял их есть, — ответила она со вздохом на извинения Рууна.       Дракон устал повторять всем, что от них требуется только терпение. Нужно ждать — столько, сколько понадобится. Сейчас битва идет в таинственных недрах самого Леса, все их попытки докричаться бесполезны и даже мешают.       — А я вот сначала помогала Щуру увезти из города детей на тот берег Матушки, — негромко рассказывала Лукерья Марру, примостившись рядом на толстом корне. Вдвоем они причесали и споро заплели косички совсем растрепавшейся Груше, от усталости заснувшей сидя между ними. — Потом битый час уговаривала баб ехать следующими, но тут из-за туч проглянуло закатное солнышко, и все обрадовались, разбежались по домам, наводить порядок. В общем, зато детишки на лодках покатались, пока родители без помех убирались во дворах… Щур на меня ворчал, что вообще зря нехристей от дел оторвали, а я-то что? Это его же была затея, я только помогала, чем могла. Вот... А потом к Красимиру стали приводить и приносить раненых и увечных. Томка-то держал щит, но в деревнях вокруг крепости тоже люди были, от урагана много народа пострадало. Впрочем, в городе тоже. Особенно после, когда стали завалы разбирать... Ладно до смерти никого не пришибло, уже хорошо. А то, вишь, оживлять-то, оказывается, теперь некому!       В подземелье зачастили заглядывать переживавшие лешии, водяные и русалки, ладно хоть по очереди, а не всей гурьбой. Заботливая Лилька устроила в уголке постели, шуликуны приволокли одеяла и набитые душистыми травами тюфяки, а то Тишка уж так свалился, заснул прямо на земле.       …Руун очнулся в полумраке и тишине, среди размеренного сопения. С одной стороны к нему притулилась Милена, даже во сне из закрытых глаз царевны лились слезы, а губы что-то шептали. С другой стороны примостился Светозар, свернулся калачиком. На животе дракона раскинулась согревшаяся Грюн. На сводчатом потолке сонно возились сбившиеся в кучку жуки-светляки, едва-едва мерцая.       Пусть сюда не проникал солнечный свет, но по собственным ощущениям, которые ему никогда не врали, Марр понял, что снаружи наступило время рассвета. Несмотря на раннее утро, измученное волнениями семейство крепко спало. Руун тоже не отказался бы подремать еще немного, но что-то его разбудило. Осторожно привстав и переместив Грушу на Светозара, дракон огляделся — и понял, что же именно случилось.       — Сильван? — прошептал он, так как голос пропал из-за вставшего в горле комка.       Между корнями главного дуба лежали в обнимку два тощих бледных тела, одно укрытое волной белых с сиреневым отливом волос, второе под рассыпавшейся копной золотистых кудрей с тонкими зелеными прядями.       Руун на радостях чуть ли не на четвереньках выбрался из спального уголка подземелья, недовольно зашевелившегося под лоскутными одеялами из-за его барахтаний.       — Сильван?! — не верил своим глазам Марр.       Он подлетел к парочке, схватил в охапку мага. Опомнился, положил его, безвольного, сонного, теплого, на место. Стянул с себя кафтан и длинную рубаху — кафтаном укрыл златовласого эльфа, рубаху надел на некроманта. И больше не выпускал его из рук, обнимал, негромко смеясь, целовал в лицо, в шею, ухо… Пока не получил оплеуху. Сильван, из-за тряски разлепивший глаза, состроил недовольную рожицу, зашипел на осчастливленного дракона:       — Не смей меня целовать на глазах у моей жены!       Но так как маг сейчас был слабым, как новорожденный котенок, Руун на оплеуху нисколько не обиделся.       — Ты помнишь меня? — на всякий случай уточнил Марр.       — Тебя забудешь! — проворчал Сильван. Недовольно скривился: — Поставь меня на землю! И почему ты опять полуголый?       — Что происходит? — заморгал на тусклый свет жуков Яр. Он приподнялся, опираясь на руку, зябко кутаясь в одолженный кафтан.       — Папка? — высунулась на шум из-под одеяла Милена. завизжала, вскочила, понеслась обниматься: — Папка!!!       Сестру опередил Тишка, схватил отца первым, тот лишь смеялся и пытался мягко отбиться от поцелуев куда попало:       — Перестаньте! Ну что с вами такое? Будто век меня не видели!       Лукерья подходить не спешила, как и Грюн. Обе остались сидеть в уголке, обнявшись друг с другом, пряча от всех неудержимые слезы облегчения.       — А где Мирош? — опомнилась Милена, заоглядывалась, будто они могли не заметить младшего братишку под каким-нибудь корешком. — Разве он не вернулся вместе с вами?       Обведя подозрительно притихшее семейство пристальным взглядом, Яр потребовал объяснений. Выслушав сбивчивый рассказ, шикнув на перебивавших друг друга старших сына и дочку, Яр решительно встал на подламывающиеся от слабости ноги, застегнул болтающийся на нем кафтан.       — Лес?! — заорал он. — Немедленно отвечай! Я приказываю тебе! Верни Драгомира!       Кажется, им пришлось напряженно ждать и вслушиваться в звенящую тишину больше минуты, прежде чем раздался беззвучный ответ:       «Драгомир?»       — Лес отозвался! — обрадовалась было Милена.       «Кто это?»       — Мой сын! Верни моего сына, ты, гора трухлявых гнилушек! Проклятый безмозглый слизняк! Верни его! — взорвался Яр, заколотил кулаками по стволу главного дуба и несколько раз пнул. Но это не помогло, Лес продолжал недоумевать:       «Кто ты? Почему ты мне приказываешь?»       — Я твой царь и владыка, чудовище ты скудоумное! Забыл?!       «Лжешь. Мой хранитель не ты», — коротко ответил Лес. И снова замолчал, опять надолго.       Яр не знал, что делать, чтобы самому не сойти с ума. В отчаянии даже собрался пожар учинить, но Тишка за ним пристально следил и не позволил начать весь кошмар заново.       — Ксаарз! — подошел к нему Сильван, строго нахмурил брови. — Пожалуйста, подумай о старших своих детях — второй раз тебя потерять им будет еще больнее. Так что возьми себя в руки и не нервируй всех своим мельтешением, черт тебя возьми! Все и так устали, пока старались нас с тобой вытащить. Лучше вспомни, сколько времени тебе самому понадобилось, когда ты только заключил контракт? Как долго ты осваивался с новым положением, пока не взял верх над Лесом и не заставил его себе подчиниться?       Яр растерянно заморгал. Он понятия не имел!       — Всю весну! — вспомнила вместо него Лукерья. — Он не приходил к нам с бабушкой почти три месяца! А после полнолуния явился и точно так же хлопал глазами, не понимая, как мы за него переживали! Гадали, куда он пропал — то ли медведю в пасть угодил, то ли в полынью, то ли в капкан охотникам.       — Прости, — вздохнул Яр, оглянувшись на бывшую жену.       — Причем Лес с тобой-то вступил в союз добровольно, без угроз и принуждения, так ведь? — заметил Сильван. — Теперь подумай, сколько времени нужно Драгомиру, чтобы заменить тебя? Чтобы всё исправить и привести в порядок? Сколько всего мы с тобой вдвоем натворили в умопомрачении? Ладно ты, но чтобы такой чернокнижник, как я, бушевал в сердце природных стихий — это же уму непостижимо! Не удивляюсь, что у Леса память отшибло после такого. Удивительно, что это странное существо вообще сохранило способность мыслить разумно.       — Мда, — снова тяжко вздохнул Яр, признавая несомненную правоту друга.