Наперекор судьбе

Он шел, несмотря на пробирающий до костей осенний ветер. Шел, стараясь не думать, не чувствовать, не вспоминать — просто шагать, подставив лицо порывам ледяного ветра. Шел снова и снова, чувствуя себя идиотом, понимая, что напрасно бередит раны. Нет, не напрасно — нарочно. Окрестности Гримпина совершенно не изменились. На что рассчитывал Уотсон, возвращаясь сюда? Вспомнить об одном из самых ярких приключений? Заглушить тоску по Шерлоку? Идиот… Эти места вместо злости, на которую Джон надеялся, обрушили на него поток совершенно иных эмоций, растревоженных ожившими воспоминаниями: Шерлок насмешливо и виновато приносит экспериментальный, жутко сладкий кофе; тонкие музыкальные пальцы сжимают руль взятого напрокат внедорожника; наглый засранец с видом большой шишки допрашивает мучительницу кроликов, доктора Степолтон; Шерлок испуганно трясет Джона за плечи в чертовой лаборатории… Как дорого доктор дал бы, чтобы вернуть то время. Джон, закусив губу, понимает, что приехать сюда было не самой лучшей идеей. Да что там, он знал это с самого начала, стоя у кассы и вслушиваясь в шум вокзала, дрожащими пальцами забирая у кассира билет, торопливо шагая по перрону… Зачем это, он и сам сказать не мог. Но он упрямо не торопился вернуться в Лондон, несколько дней кряду кружа по пустынным просторам, граничащим с секретной базой. С мазохистским упорством, почти силой заставляя себя не завыть в голос, подобно раненому адскому псу, Джон мерил шагами вересковые пустоши, словно набираясь сил, чтобы навестить проклятый овраг. Идти туда было страшно, но разве может быть для него, Джона Хемиша Уотсона, что-то страшнее тех минут, которые два месяца назад случились на площади перед Бартсом? Даже воспоминания о войне блекли перед… Самое страшное, что могло быть в его жизни, он уже видел — застывшее на серой брусчатке тело Холмса. Так чего теперь бояться? Впрочем, зачем его тянуло в страшный овраг Дьюина, Уотсон сказать не мог. Может быть, для того, чтобы помучить себя еще сильнее? Ведь однажды в этом самом овраге, надышавшись ядовитого газа, он уже видел смерть Шерлока. Не такую, как случилась на самом деле, в тот раз друг умер от вонзившихся ему в шею клыков адского пса. Там пес, здесь Мориарти… Все одно, они оба — выходцы из преисподней, которые оборвали жизнь столь нужного Джону человека. Господи… Возможно, он и сам умер в тот момент, когда понял, что игра закончена и Шерлок, невозможный и удивительный, не приподнимет кудрявую голову и со смехом не скажет: «Это был просто эксперимент, Джон. Ты слишком доверчив и чувствителен, что за помощник сыщика со столь нежным сердцем?» Однако боль, ноющая и отравляющая существование, занозой засела в сердце. Разве после смерти может быть больно? Ответь, Господи? Толстые подошвы ботинок приминали жухлую, высохшую траву. Небо у горизонта стало наливаться свинцом, предвещая грозу. Разошедшийся ветер гнал низкие темные тучи. Нужно было возвращаться, но… Джон хмуро покосился на быстро портящуюся погоду, решил, что все равно вымокнет. Так стоит ли бежать назад? Оглядевшись, доктор с долей удивления понял, что до чертова оврага не более пяти минут ходу, а там, в отличие от пустоши, возможно, есть где укрыться от дождя. В том, что ливень будет, Джон не сомневался, так как заныло плечо, примешивая к царившей внутри Уотсона тоске ещё и боль… Днём овраг был ничуть не дружелюбнее, чем ночью. Когда Уотсон начал спуск, с неба уже падали крупные холодные капли, предвестники большого дождя. Унылая густая листва загудела, оживляя проклятое место, но не делая его более приятным. Джон бежал ко дну оврага, туда, где, как он помнил, были скальные выступы, надеясь обнаружить в них хоть какое-то укрытие. Оскальзываясь и цепляясь за ветки, доктор снова обозвал себя идиотом и думал о том, что несомненно существовала сотня способов свести счеты с жизнью и куда проще, нежели свернуть себе шею в гребанном овраге. Но несмотря на рисковый спуск, дна Джон достиг вполне благополучно. Мало того, ему повезло, и почти сразу он разглядел в щербатом растресканном камне темнеющий провал. Дождь набирал силу. Думать о том, что свободные пещеры в этих местах встречаются редко, было недосуг, и Джон с некоторым усилием втиснулся в узкую щель. Темнота, сырость и… боль? Отчего-то Джону на ум пришло именно это слово. А спустя секунду он понял. Болью пахло. В узкой, гулкой темноте стоял густой запах крови. И почти сразу напрягшийся в один момент доктор услышал стон. Тихий, едва различимый за яростным шумом дождя… — Кто тут? — рука протянулась к карману и нашарила телефон. Свет, холодный и неяркий, разогнал каменную тьму. Ему не ответили, но это было и не нужно. В пяти футах от того места, где стоял Джон, прямо на каменной крошке лежал человек. — Боже правый… — выдохнул Уотсон, склоняясь над молодым парнем, совершенно раздетым, с сочащейся кровью раной в груди. Не нужно было быть Шерлоком, чтобы опознать огнестрел, Джон видел много подобных. Но кто мог стрелять? И когда? Долго он тут лежать не мог, непременно погиб бы от потери крови. Джон выругался сквозь зубы и тут же ухватил ими телефон. На рану легли не дрожащие больше руки. Да, именно так. Джон позабыл о том, что после падения Холмса левая рука снова стала неверной, кроме того, вместе с тремором иногда возвращались и боли в ноге. Сейчас Джон об этом не думал, четким движением зажимая рану, он размышлял о том, как ему вытащить бедолагу на свет… Светить себе телефоном, зажатым в зубах, было чертовски неудобно. Кровь, запах которой Джон почувствовал, как только попал в пещерку, с трудом остановилась; но кроме тугой повязки, сделать которую можно было из куска собственной байковой рубахи, сию минуту доктор помочь больше ничем не мог. — Держись, парень, — буркнул Джон, стягивая с себя промокшую куртку и прикрывая ею юношу, которого толком разглядеть не успел, отметил только, что раненому не больше двадцати. Бледное лицо с правильными чертами, растрепанные, довольно длинные волосы, которые можно было бы вполне назвать русыми, и все остальное, включая единственную вещь, что была надета на мальчишке — золотой перстень с чёрным квадратным камнем, Джон рассмотрел куда позже, когда прибывшие по его звонку военные вытащили раненого из пещеры и доставили в Баскервиль. Понятное дело, что звонок Джоном был сделан единственному человеку, который в данной ситуации мог помочь — мистеру Холмсу. Старшему. И заставить Уотсона набрать номер Майкрофта могло только то обстоятельство, что без вмешательства Холмса мальчишка был обречен.