А давайте заключим сделку!

      Они были офигенно подробными, и это сбивало с толку. Порой в голову начинали пробираться мысли о том, что на самом деле я не живу здесь и сейчас, а вижу это во сне. Будто на самом деле я там, в этих видениях, расту и взрослею. Разрозненные, но постепенно складывающиеся в единую картину кусочки истории, грустной, разбивающей сердце и ужасно похожей на реальность. Истории о сиротке, родившемся для того, чтобы дать безумному старику прийти к власти, бывшем обманутыми близкими людьми и полюбившем человека, шанс на взаимность с которым ничтожно мал. Я ненавидел то, как глуп он был, доверяя всем этим людям, чью поддельность было видно издалека. Маленький щенок, что получил море нежности после побоев и потянулся за ласковой рукой, не осознавая, что затем получит удар, он вызывал жалость и сочувствие. И от этих чувств становилось хреново уже мне, не стоило мне делать этого, проецировать чужую судьбу на свою собственную. Может, одной из причин была полная идентичность лиц и, наверное, характеров действующих лиц?       Я пытался скрыть то, что со мной происходило, но кошмары (не по содержанию, но по причине своей реалистичности) участились, и Том, конечно же, моментально всё понял. В наблюдательности и умении сложить дважды два ему не откажешь, да и в мешках под моими глазами быстро стало можно хранить картофель, даже полный идиот бы сообразил. Он настоял на посещении врача, я был слишком слаб, чтобы спорить, к тому же и сам об этом размышлял. Мы направились в частную клинику, гарантирующую сохранение конфиденциальности, с самыми лучшими специалистами. Но после множества медицинских обследований доктор лишь нахмурился и развёл руками, мол, извиняйте, ребята, всё с ним в порядке, переутомился только маленько, но это пройдёт, могу только снотворное выписать. Таблетки сработали, но не так, как хотелось бы. Вместо того, чтобы избавить меня от картинок, они сделали их в тысячу раз ярче.       Разговор, начавшийся с обсуждения новой лекции по Трансфигурации, свернул в опасное русло. Гарри не знал, что она настолько хорошо осведомлена о его жизни, но в конце концов Гермиона Грейнджер была одной из самых умных шестикурсниц и просто великолепным соглядаем. Маглорождённая была настоящей девочкой-фанючкой, когда дело касалось Альбуса-много имён-Дамблдора, и выполняла его задание "присматривать, как бы герой не сбился с нужного пути" с присущим ей упорством. Парень подозревал, что началось это с зелья или какой-нибудь мягкой корректировки сознания, фокусирующих на чём-то конкретном, но, возможно, дело было всего лишь в особенности человеческого сознания, в конце концов дети легко внушаемы, а в волшебном мире для маленькой девочки из семьи немагов нет бо́льшего авторитета, чем добрый дедушка-волшебник.       — Герм, ты что... угрожаешь мне? — удивление в голосе Поттер неподдельное, он не мог предположить возможность такого исхода, даже зная, кем именно являются его "друзья".       — Мерлин упаси! Я всего лишь взываю к твоему чувству самосохранения. Отношения ученика с преподавателем неприемлемы, и я просто обязана сообщить об этом.       — Не надо прикрываться приличиями, ты прекрасно знаешь, что я совершеннолетний, после смерти Сириуса я принял род. Спокойно говорить об этом совсем не сложно, даже слабой привязанности так и не возникло, плюс ему пришлось немало раз повторить это для самых разных личностей в Министерстве Магии, чтобы те, наконец, дали ему возможность жить отдельно от семьи маглов-опекунов и продолжить тренироваться с магами, нанятыми директором Дамблдором после Турнира Трёх Волшебников.       — Для общественности всё будет выглядеть как соблазнение героя магической Британии старым Пожирателем, воспользовавшимся тяжёлым состоянием мальчика после потери крёстного. Представляешь, какой скандал будет?       — Ты не сделаешь этого, — побледнел Поттер.       Но, глядя на лицо собеседницы, он не был так уверен в сказанном. Гермиона говорила с каким-то нездоровым возбуждением, будто бы надеялась, что её угрозы (а как ни назови, это были именно они) не сработают и поднимется буря, а сама она будет в оке, скрытая от всех разрушений, причиняемых её действиями.       — Ты же знаешь о важности своей миссии, ты сам видел, как Волан-де-Морт воскрес, тебя уже второй год готовят к битве с ним. Привязанность к Его последователю лишь помешает, тебя могут шантажировать, или поступки ты знаешь кого заставят сомневаться в выборе стороны.       — Дамблдор доверяет ему, иначе бы не позволил бы преподавать в Хогвартсе.       — Держи друзей рядом, а врагов ещё ближе, знаешь такое выражение? — о, да, он отлично помнил об этом, потому они и назывались ещё друзьями, хотя оба прекрасно знали, кем являются друг для друга. — Я надеюсь, мы поняли друг друга, у тебя есть неделя на раздумья. Подумай хорошенько, Гарри, ты мой лучший друг, и мне не хотелось бы сделать тебя несчастным, — участливо закончила девушка.       Она явно не блефовала, Гермиона всегда была достаточно умна, чтобы продумать свои будущие действия наперёд. Зная её, можно было предположить, что есть по меньшей мере пара писем, ждущих своей отправки, записи в дневнике или извлечённые воспоминания во флакончиках. Грейнджер была чертовски уверена в себе, начиная этот разговор. Дрянная лицемерка, прикрывающаяся заботой, на самом деле не брезговала никакими способами в достижении своих целей. Вбила себе в голову, что именно он должен спасти всех от страшной напасти. Гребаная фанатичка, мрачно отметил про себя Поттер, Дамблдор не мог найти для него лучшей "подруги". Она и Рон были замечены ещё на первом курсе, когда стайку одиннадцатилеток распределили по факультетам. Её, наверное, из-за стремления ко всему новому и беспрекословному подчинению авторитетам, а ещё, конечно же, по причине одиночества. Частично она была похожа на Гарри, её тоже "прикормили". А вот Уизли привязался ещё в поезде, так что, наверное, легче было использовать его, чем искать кого-то нового. К тому же он был шестым сыном в бедной семье, хотел выделиться и разбогатеть, а дружба с Поттером давала и то, и другое. Или же его нарочно приставили к нему, Гарри знал, что его родители всегда были сторонниками Дамблдора, он же и помог им когда-то пожениться.       Парень не мог быть уверен, были ли они с ним честны даже в первые годы пребывания в Хогвартсе. Действительно ли проводили свободное время, шептались на занятиях, болели на матчах по квиддичу, делились сладостями и грелись у камина по собственному желанию? Или даже нападение тролля было продуманной постановкой для того, чтобы подружить его с Грейнджер? Гарри не уточнял. Когда после воскрешения тёмного лорда директор вызвал его к себе в кабинет и за чашечкой сладкого чая рассказал ему о пророчестве, согласно которому только он, Гарри Поттер, может спасти Британию от злодея, он был слишком шокирован этой информацией, поэтому тот факт, что его друзья уже какое-то время буквально следят за ним, затерялся на её фоне. А потом уже, когда он нашёл силы осознать это, его жизнь сделала слишком крутой поворот, было поздновато для расспросов. Небольшое летнее приключение с дементорами, как оказалось позднее, присланными Долорес Амбридж, находившейся под профессиональным подчиняющим заклинанием в исполнении одного из фениксовцем, суд и дом на площади Гриммо. А всё для того, чтобы мальчишка помнил, где находится правильный путь, и не смел с него сворачивать. После "чудесного" спасения потянулись дни, похожие один на другой, с домашними делами и вечерними тренировками, которые нужно было держать в тайне от всех, ибо разглашать содержание пророчества кому бы то ни было Гарри запретили. Он мог говорить об этом только с Роном Уизли и Гермионой Грейнджер, людьми, которым он как раз доверять больше не мог.       Общение с крёстным не стало так необходимой отдушиной: Сириус Блэк страдал от ПТСР, панических атак, периодически пугал всех своими собачьими повадками и вдобавок ко всему этому видел в своём крестнике только его отца, своего закадычного друга Джеймса Поттера, который по совместительству был ещё и его любовником. Это стало для Гарри неприятным сюрпризом, выяснение данного обстоятельства сопровождалось не самыми приятными действиями в сторону парня, причины которых он понимал (тело в зоне досягаемости, почти копия любимого человека, двенадцать лет в одиночке, эректильная функция по странности в норме), однако простить не смог. Извинения принял, каждый раз принимал, да только находиться наедине с Блэком в одной комнате больше не мог, сразу наваливалась дикая паника, и хорошо, что он всегда замечал крёстного вовремя, чтобы сбежать.       Почему-то никто так и не заметил, как странно Гарри ведёт себя по отношению к человеку, который, казалось бы, должен теперь стать его семьёй. Парень не то чтобы старался это скрыть, скорее, просто не упоминал, жалел Блэка, наверное. Или же, наоборот, заметили все и просто забили на него, как делали это одиннадцать лет, пока их герой жил в семье маглов, боящихся и оттого ненавидящих всё связанное с волшебством.       Не стал молчать только бывший Пожиратель (из тех, которых, как говорят, бывших не бывает), лишь иногда, реже всех остальных, бывающий в доме на площади Гриммо.       — Поттер, что с вами произошло? — отозвав парня в сторонку после очередного собрания фениксовцев, со скрытой тревогой спросил он.       Эта неожиданная забота тронула Гарри и добила окончательно. Почему все эти люди, ежедневно говорившие о любви к нему, Гарри Поттеру, и продолжающие это делать, не замечают, как его мир рушится изнутри, а человек, который постоянно твердит о своей ненависти и вообще вроде как враг, сейчас выискивает в его глазах хотя бы намёк на ответ?       — Со мной абсолютный порядок, профессор, — на лице Гарри неожиданно расцвела вымученная улыбка.       И он, и мужчина, так взволнованно глядевший в его сторону, ясно видели, что количество правды в этих словах меньше, чем мизерное, но оба приняли это, дав Поттеру право выбора.       Профессор быстро покинул дом, как делал это каждый раз, как только это представлялась такая возможность, но Гарри откуда-то знал, что тот скоро вернётся.       После первой же попытки я отказался от снотворного, слишком уж долго мне пришлось убеждать себя, что это всего лишь сон. Но позже, днём, при встрече с соседкой, выглядящей в точности, как Гермиона Грейнджер, я всё равно почувствовал такую дикую ненависть, что чуть было не набросился на неё. Это пугало, а ещё больше я боялся того, что может ждать меня дальше, там, во сне. История подошла к тому моменту, когда у героев обычно начинаются все приключения и любовные драмы. И я не хотел влюбиться там в кого-нибудь, а потом проснуться и понять, что Том больше не самый важный для меня человек на свете, а просто незнакомец или — ещё хуже — враг. Или, к примеру, впасть в такую глубокую депрессию, что захочу убить себя, а не сумев, сделаю это в реальности, или что-нибудь в этом духе, ужасное и разрушительное.       Том относился ко всему проще или же просто делал вид. Говорил, что всё в любом случае закончится и он всегда будет рядом. Иронично, но спустя пару дней ему пришлось отправиться в командировку. Это была действительно важная поездка для его фирмы, я понимал это и отговорил Гарднера её отменять. Сказал, не стоит беспокойства, я уже не маленький мальчик и глупости делать не буду. Сразу после его отъезда я отправился в магазин и купил кофе и энергетики. Продержался почти двое суток, а потом уснул перед экраном огромного плазменного телевизора посреди очередного тупого фильма.       — Да что вам от меня нужно? — с неприкрытым раздражением говорит мужчина. В его голосе звучит безмерная усталость, и Гарри чувствует, что зря сюда пришёл в такое время, хотя, наверное, и любое другое время вряд ли бы подошло. В горле его предательски пересыхает, ладони потеют.       — Вы, профессор, — тише, намного тише, чем планировал, отвечает парень.       — Что?       Поттер никогда не мог назвать себя особенно храбрым, пожалуй, это качество в большей степени было присуще какому-нибудь Рону Уизли, всегда идущему напролом, хотя, вероятно, дело было в наличии здравомыслия или инстинкта самосохранения (не то, чтобы с давних пор, но после того, как пришлось лицом к лицу столкнуться с возможной смертью и гибелью Диггори). Тренировки с аврорами только прибавили в его голову новых заклинаний и возможность бежать от противника как можно дальше, не страдая от одышки.       — Мне кажется, я люблю вас профессор, — выдыхает Гарри и тут же, не давая вставить и слова, выпаливает: — Нет, подождите! Я скажу! Я эмансипирован, и всё будет по закону, у меня есть наследство Сириуса и деньги родителей, мы можем сбежать куда угодно, чтобы никакой Волан-де-Морт нас не нашёл, хоть на северный полюс. И это всё не подростковый бред, что бы вы ни говорили, я знаю. Но если вы не... Мы можем остаться в Хогвартсе. Никто ничего не узнает! И я... Если, конечно, вы... Мы...       С каждым словом и так хромающая на обе ноги уверенность покидает Гарри, из памяти стираются все слова до последней буквочки, и он на секунду жалеет, что не написал и не выучил речь наизусть, понадеявшись на свои скверные способности к импровизации.       — Вы вообще думали о том, что я могу не ответить на ваши чувства, Поттер?       Вопрос вполне закономерный, предельно вежливый, заданный спокойным тоном, но для Гарри он как удар под дых, комом в горле встаёт стыд. И в правду, он ведь решил всё за двоих, даже мысли не допускал об отказе, видел только хэппи-энд в своих розовых велосипедах.       — Я...       ...умираю от неловкости       ...понятия не имею, что теперь делать       ...должен лучше контролировать свои эмоции       Гарри отступает назад.       — Я...       Шаг, ещё шаг, главное — не сорваться на бег, чтобы не опозориться в конец.       — Я... Мне лучше уйти.       Дверь совсем близко, вот она, нужно только чуть нажать, опуская ручку вниз, и толкнуть. Почему же не работает?       — Она открывается вовнутрь, Поттер, — Гарри не думал, что может испытать больший стыд, его лицо, наверное, уже сравнялось по цвету с томатами. — Но вы всё же останетесь, я не собираюсь бегать за вами по всей школе. Сядьте, и давайте поговорим.       Гарри думает о том, что должен быть рад, он же пришёл сюда именно за этим: признаться и поговорить, но радости почему-то не ощущает, вместо неё только страх и неуверенность. Вряд ли он услышит то, что хочет, шанс один на пару триллионов, откровенно говоря. В этот момент Гарри отчётливо осознаёт, кем является: обычным шестнадцатилетним пареньком, который надеется на что-то ирреальное. И ему хочется провалиться под землю, или стать невидимым, или переместиться куда-нибудь подальше, или всё сразу и не важно, в каком порядке. Потому что, чёрт возьми, он не готов увидеть жалость в этих чёрных глазах.       Со второго раза дверь поддаётся ("хорошо, он не подумал закрыть заклинанием"), и парень выбегает наружу, не обращая внимания на призыв взять себя в руки и вернуться.       Следующие несколько дней меня плотно держит в своих объятиях страх, не выпуская даже на мгновение. Я выпиваю так много кофе и энергетиков, как никогда ранее, и вскоре уже напоминаю постояльца из клиники для душевнобольных. Внешний вид меня мало волнует, я выходил на улицу только раз, когда ещё не смог бы довести до истерики каких-нибудь впечатлительных дамочек, в телефоне постоянно включены будильники на каждый час, а с ними ещё парочка, так, на всякий случай. Перед глазами красным по белому жирным шрифтом написано: Только. Не. Спи. Шепчу про себя эту мантру и опускаю в кружку шипучую таблетку.       — Вы действительно думали спрятаться от меня, Поттер? — такой знакомый голос настигает Гарри на верху астрономической башни. — Надеюсь, вы не собирались сделать что-нибудь непоправимое?       Парень молчит, может, у него и мелькала такая мыслишка, только теперь осуществить её уже не получится.       — Вы ведь уже взрослый человек, пора бы начать решать проблемы, а не бежать от них, вам не кажется?       Наверное, стоит. Стереть себе, к примеру, память, чтобы больше не проигрывать в голове раз за разом это дурацкое признание.       — Так и будете молчать, Поттер? Это невежливо, как, впрочем, и стоять спиной к собеседнику, — мужчина протягивает руку и рывком разворачивает парня к себе лицом.       — Ничего не хотите мне объяснить?       Гарри не говорит ни слова: его тело трясёт от волнения, а в горло будто залили раскалённого железа, чтобы он уж точно ничего не изрёк. Внутри — целый коктейль из эмоций: море стыда, неловкость, щепотка страха и обиды и нарастающее возбуждение от близости к любимому человеку.       — Я вроде всё сказал, — хриплым голосом выдавливает из себя Поттер, — ещё в классе.       Рука мужчины всё ещё лежит на плече парня, и тот, будто воодушевлённый этим, подаётся вперёд, прижимаясь к мужчине, и дурея от собственной смелости, издевательски шепчет:       — Ну, что, поможете решить мою проблему, сэ-э-эр?       Гарри думает о том, как, наверное, глупо выглядит со стороны, о том, что завтра наверняка пожалеет об этом (да что там завтра, уже через пару секунд, когда профессор оттолкнёт его и снимет пару сотен баллов с Гриффиндора), и — спустя мгновение — о том, что губы у мужчины сухие и бальзам бы им не помешал.       — Это вам нужно, Поттер? — парень не может поверить своему счастью, потому не замечает, как профессор поднимает глаза к небу и шёпотом проклинает "директора и его безумные идеи" . — Через полчаса начнётся занятие по астрономии, нам стоит уйти, если вы не хотите, чтобы нас застали в неприемлемом виде.       Когда в комнату заходит Том, обеспокоенный тем, что на звонки я не отвечаю, я сначала не верю. Не первый он уже, да только те пропали, растворились в воздухе, но страшно так, что и миражу был бы рад. Замираю на месте без движения. А вдруг и этот исчезнет? Стою, как истукан, любуюсь: первичное раздражение на лице Тома сменяется непониманием, а затем беспокойством, он что-то спрашивает, я не слышу. По щеке, кажется, скатывается слеза облегчения — пришёл, настоящий. Тёплые руки, обхватывающие моё лицо, окончательно убеждают в правдивости происходящего, и я отпускаю себя.       — Что же ты, малыш? Я здесь, рядом, — разбираю я. — Ну, чего ты? Ты в безопасности, я с тобой.       Том обнимает так крепко, что рёбра мои скрипят, будто старая калитка, целует так страстно, что из головы вылетают все ненужные мысли.       Рассказываю ему всё, от начала и до конца. Странно признаваться кому-то в том, что сходишь с ума, но себе сложнее вдвойне. На какое-то время после пробуждения я чувствовал всё то, что и парень из сна, Гарри. Я так корил себя за то, что он сотворил, будто бы сам это сделал. И его любовь к мужчине тоже стала моей.       — Я не хочу терять себя, Том, — Гарднер весь день почти не размыкает объятий, потому что мне кажется, если отпущу его, он исчезнет. — Я не хочу становиться каким-то Гарри, влюблённым в своего профессора, я хочу быть Эваном Портером, который по утрам просыпается вместе с лучшим юристом штата, готовить с тобой завтраки, чёрт возьми, может, даже завести детей.       Здесь самые страшные мои враги — это пробки на дорогах и очереди в супермаркетах, тут есть так много людей, что ценят меня и любят, меня по-настоящему уважают и, что важнее, меня есть за что любить и уважать, потому что я действительно хороший коп и помогаю людям. Я не помню ни капли этой жизни, но помню ту, другую, что в свете здешнего солнца кажется ужасной.       — Тебе нужно поспать, — настаивает Гарднер. — Я разбужу тебя ровно через полтора часа. Не думаю, что ты сможешь увидеть что-то масштабное.       Конечно, я соглашаюсь, убедив себя в том, что иначе усну, когда некому будет меня растормошить, да и вообще отсутствие сна хреново действует на организм, а я вроде как жить хочу (и жить долго). В самом-то деле, что можно увидеть за жалкие девяносто минут? И не факт ведь, что эти видения обязательно придут, мне ведь не давали стопроцентной гарантии, а?       Как оказалось позднее, в полтора часа можно вместить ни много ни мало целый год жизни, если пролистывать события, как в калейдоскопе. Тут я впервые подумал о том, что же случится потом, когда я увижу всё, что мне хочет показать моё воспалённое (определённо, по-другому и быть не может) сознание или же — чем чёрт не шутит? — какая-нибудь высшая сила? Я умру или моя жизнь просто войдёт в прежнюю колею? Хотя что тут может быть по-прежнему? И мне опять становится так страшно и вместе с тем стыдно за этот беспросветный ужас, не дающий дышать. А хуже всего было то, что я чувствовал, что конец истории близок, и никак не мог его отсрочить.       — Директор, вы действительно думаете, что привязанность мальчишки ко мне даёт вам больше шансов на победу над Тёмным Лордом?       — Нельзя отрицать тот факт, что после вашего сближения дела в учёбе у мистера Поттера пошли на лад. Знания — сила, мой дорогой мистер Снейп, вам ли не знать, — старик улыбается уголком губ, но глаза его остаются холодными, как две ледышки. — К тому же мальчик получил дополнительную защиту в вашем лице. Вы ведь уже успели привязаться, не так ли? Сколько там прошло? Два месяца? Три? Даже камень расчувствовался бы за такое время, а вы, Северус, отнюдь не такой чёрствый, каким стремитесь себя показать. В крайнем случае из вас получится отличный рычаг давления на мистера Поттера, если тот заартачится. Что есть Пожиратель Смерти против главы Визенгамота и победителя сильнейшего Тёмного прошлого столетия в одном лице? Ничто.       Холод и равнодушие, с которыми старик играет с чужими жизнями, пугает. Его собеседник не из пугливых, но тут дело глубоко личное, совсем другой вопрос, так что пронимает его до глубины души. Сам-то мистер Снейп никогда особо свою жизнь не ценил, но речь идёт о невинном мальчишке, которого угораздило попасться в паучьи сети, родившись не в той семье и не в то время. Мужчина полностью зависит от старика, стоит ему выйти на улицу без чужой поддержки, как люди потребуют кару на его голову. Время сейчас непростое, а, говорят, бывших Пожирателей не бывает. И остаётся ему только следовать указаниям и от бессилия сжимать кулаки.       — О, у нас здесь гости, — старик разом теряет всю свою напускную весёлость. — Может быть, ты всё-таки зайдёшь, Гарри?       Он делает взмах палочкой, и в комнату будто выталкивают парнишку, испуганного, явно не умеющего врать.       — Разве тебе не говорили, что подслушивать нехорошо? — с укором спрашивает старик. — Теперь вот придётся исправлять всё.       — И-исправить? Что?       Не обращая внимания на лепетание парня, он наставляет на него палочку и твёрдо произносит:       — Obliviate! Я надеюсь, Северус, больше глупых вопросов с вашей стороны не последует. Мы же на войне в конце концов, всякие глупости здесь дорого стоят.