As Dark Longs For Day/Пока тьма стремится к свету

Чарльз проспал довольно долгое время, но густой туман опиума удерживал его сознание куда дольше. Так что он скорее не проснулся, а почувствовал, как туман отступает, а он снова начал осознавать сам себя. Вместе с чувствами вернулась боль, и он поморщился. Но, в отличие от Генри, Чарльз не боялся, что он может погибнуть. Спустя годы жизни под проклятьем он понял, что превращения из ястреба в человека и обратно были своего рода перерождением дважды в день. Его физическая форма создавалась заново во всех смыслах. Как-то раз Эрик подрался с другими волками и вернулся домой весь в крови и ранах, и Чарльз заплакал, увидев его. Но Мойра потом сказала, что Эрик был в полном порядке наутро. Чарльз исцелился бы от раны, если бы стрела все еще не была в его плоти. Превращение в буквальном смысле сделало так, словно он был подстрелен во второй раз. Он устало взглянул на толстую повязку, которая была наложена на его болезненно горячее плечо. На рассвете она спадет, как только он расправит крылья. Но Эрик? Где был Эрик? Чарльз вдруг понял, что прошлой ночью Эрика с ними не было. Рейвен привезла его сюда одного. И если стрела была направлена на него, то в Эрика тоже могли стрелять. Его сердце забилось сильнее, и рану кольнуло, а его одурманенная вином голова закружилась. Чарльз попытался успокоиться и начать дышать ровно. Эрик выжил. Рейвен не догадалась бы привезти тебя к Генри. Так что Эрик, наверное, сказал ей. И все же, мысль об Эрике в опасности, пока он был неспособен хоть как-то его утешить, что уж говорить о настоящей помощи, причиняла боль. Почему этот груз не становится легче? Почему с каждый проходящим днем становится только хуже? Чарльз подумал, что на самом деле он знал ответ, но у него не было столько сил, чтобы справляться с такими мыслями и раной одновременно. Он слабо поднялся с тюфяка, облегчился в ночной горшок, натянул оставленную кем-то для него рубаху, и с трудом добрался до небольшого подноса рядом, на котором стоял кувшин и лежал небольшой кусок хлеба. В кувшине обнаружилось некрепкое пиво, которое Чарльз с благодарностью проглотил, и, несмотря на продолжающуюся тошноту, он с наслаждением съел и хлеб. Он почти не помнил, каково это – не чувствовать голода. Эрику досталось больше – то, что ел волк, могло насытить и человека. Однако, даже лучший охотничий ястреб в мире не мог добыть столько пищи, чтобы удовлетворить человеческий аппетит. Мойра готовила для него достаточно пищи дома, но путешествие было трудным. Несмотря на то, что Эрик оставлял ему столько еды, сколько мог, каждый день. Утро приближалось. Несмотря на то, что небо за окном оставалось темным, Чарльз мог чувствовать приближение рассвета так же ясно, как любой другой человек мог ощущать свою усталость или голод. Наступление дня и ночи были теперь одними из естественных сил, которые управляли его телом, и он не мог их игнорировать. Он прислушался, пытаясь услышать вой волка, но напрасно. Эрик не будет с ним этим утром. Редкие моменты рядом друг с другом, те мгновения, когда они смотрели друг другу в глаза, и узнавали друг друга, как двое людей… сегодня им будет отказано в этом. Такое случалось часто, когда один из них просыпал, или просто был где-то еще, хотя Чарльз радовался, что инстинкт ястреба всегда заставлял его опуститься на землю, прежде чем превратиться. И все же, Чарльз жалел о каждой упущенной возможности увидеть Эрика. Уже четыре раза одному из них удавалось произнести имя другого. Трижды Чарльз первым обретал дар речи, но в последний раз Эрик был тем, кто заговорил с ним. Если бы только услышать голос Эрика еще хотя бы раз… Звук шагов на лестнице заставил Чарльза повернуть голову как раз в тот момент, когда Рейвен заглянула в комнату. – Ты очнулся! – её улыбка моментально превратилась в сердитое выражение лица. – Что ты делаешь? Ложись немедленно, глупый! – Я в порядке. Правда. Рейвен уперла руки в бока. – Ложись, пока я сама тебя не вырубила. Чарльзу пришлось рассмеяться, хотя смех превратился в кашель, который болью отозвался у него в ребрах. – Как пожелаете, миледи. Когда он снова устроился на тюфяке, то вынужден был признать, что ему стоило дать своему телу отдохнуть еще немного. И все же, когда она попыталась напоить его вином, он покачал головой. – Оно с дурманом, верно? – Тебе нужно отдохнуть! – Я не знаю, будет ли оно действовать… позже, – он помедлил, прежде чем продолжить, но доверился своей логике. – Теперь ты знаешь, не так ли? – Проклятье епископа, – Рейвен кивнула. – Я увидела доказательство сама, но потом Генри все объяснил. – Как он? – Уснул, наконец. Он просидел около тебя почти всю ночь. И Генри был не единственным, понял Чарльз. Глаза Рейвен покраснели, и её движения были неловкими от усталости. И все же, она поправила его одеяло и возилась с ним, словно она была его матерью. Это было приятно, чувствовать женскую заботу. Мойра была хорошим и верным другом, но её понимание заботы было скорее связано с пинком под зад и резким напоминанием не хандрить. – А Эрик? Как Эрик? Она помедлила, только на мгновение, но этого было достаточно, чтобы холодок пробежал по спине Чарльза. – Он сказал, что прибудет за нами. Но он был ранен в битве. – Господи Боже. – Все не так плохо. По крайней мере, я так думаю. И все же, там была кровь, а он заставил меня взять Черного Дрозда , так что он, наверное, недалеко ушел. А… волк знает, куда нужно идти? – Не так, как понимаем это мы с тобой. Наверное, он выследит нас по запаху. Он будет неподалеку. Превращение из человека в волка должно было залечить рану Эрика. И все же, знать, что Эрик был ранен, что он мог быть убит, когда Чарльз не мог ничего поделать… это было тяжело принять. – Это были гвардейцы епископа? – Они, наверное, искали меня. Потому что я сбежала, а потом трезвонила об этом на всех углах, как последняя дура, – Рейвен опустила голову. Чарльз протянул ей раскрытую ладонь, и она приняла её. – Я уверен, ты очень хорошая воровка, но мы – те, кого жаждет заполучить епископ. Теперь он знает, что мы возвращаемся, чтобы свести с ним счеты до того, как он отправится в Авингтон. – И он боится вас. Боится того, что вы с ним сделаете, хотя ничего другого он и не заслуживает. – Едва ли. Разумеется, теперь он хочет нашей смерти, чтобы слухи о нас не распространились еще дальше. Папа скорее мирской правитель, чем духовный, но даже он осудит колдовство. Себастьян никогда не позволит нам встать на пути у его амбиций, – Чарльз грустно улыбнулся. – Когда Эрик начал путешествие, я был против… но теперь я понял, что таким образом мы хотя бы спасли Мойру и других слуг. В другом случае епископ мог бы отправить своих воинов, чтобы убить нас, и их вместе с нами. Глаза Рейвен расширились. За ней, небо в окне начало светлеть, и, несмотря на продолжающееся действие вина, Чарльз почувствовал покалывание на своей коже. Превращение еще не началось, но его тело уже готовилось к нему. – Чарльз, ты не можешь просто… сдаться! У тебя должен быть план! Иначе у тебя не будет даже шанса против епископа Себастьяна. – У тебя был план, когда ты сбежала из его крепости? Она нахмурилась. – Если ты берешь меня в пример в своем случае, то у тебя гораздо более серьезные проблемы, чем я думала. Он снова рассмеялся. Но его улыбка изменилась, когда он услышал далекий, жалобный вой волка: Эрик был рядом. Они могут не быть рядом на этот рассвете, но на закате… может быть, они смогут разделить свое мгновение к ночи… …и затем раздался крик Генри: – Они пришли! После этого, послышались звуки ударов в дверь. Кулаки и оружие. Стражи епископа. Рейвен подняла Чарльза на ноги, но он уже понял, что им некуда было идти. Это была башня, не соединенная ни с какими другими конструкциями, а стражники внизу во много раз превышали бедного Генри числом. Когда Рейвен подошла к лестнице, Чарльз последовал за ней, но только потому что иной альтернативой было сидеть и ждать. Она взобралась по древним узким ступеням слишком быстро, чтобы Чарльз мог поспевать за ней. Его плечо горело, и он уже чувствовал себя странно, словно его тело ему не принадлежало. Но он все еще был собой, и стражи были неподалеку. Каким-то образом ему придется сражаться. Целая жизнь, проведенная за разбором манускриптов, не подготовила его к сражению в замкнутом пространстве. Когда-то, давным давно, Эрик дал Чарльзу подержать свой меч… Чарльз был удивлен его тяжестью, Эрик рассмеялся, и их взгляды задержались друг на друге чуть дольше, чем нужно… Опиум все еще действует на тебя, – сказал он сам себе. – Думай! У Генри по стенам были развешаны самые разные предметы и инструменты: чайник здесь, мешалка там… Чарльз не сомневался, что вся башня была одной большой лабораторией. Чарльз начал снимать вещи с крючков и кидать их с лестницы. Сами по себе они не причинят особо вреда, но если кто-то идет наверх и упадет… Громкий грохот, еще более громкие проклятья и треск. Хорошо. Рейвен поняла намек и тоже начала бросать вещи, попутно взбираясь выше, но Чарльз чувствовал, что она поняла: они всего лишь выгадывали время. Они были в ловушке. Вскоре он окажется в лапах стражников епископа… или в лапах самого епископа. Нет. Не будет. И неважно, что ждало его впереди. – Вот и все, – выдохнула Рейвен, толкая плечом дверь, которая, как он понял, вела на верхушку башни. Сумрак башни внезапно развеялся. Даже бледное серое предрассветное небо было ярче, чем темнота внутри. Моргнув, Чарльз вышел на то, что когда-то наверное было колокольней. Теперь там остался лишь каменный пол на не очень широкой площадке, полностью незащищенной от ветров и всего, что они несли. Маленькая деревушка Факстон дремала внизу, даже не догадываясь о битве, которая развернулась рядом с ней. Рейвен казалась почти остолбеневшей, и только потом он понял, что она никогда в жизни не забиралась так высоко… Никогда в жизни не видела, как выглядит мир с высоты. Он помнил так мало вещей о своей жизни в обличье ястреба, но это он сохранил в своей памяти. Одно из очень немногих удовольствий, которыми он был обязан епископу Себастьяну. Теперь, когда Чарльз принял решение, он не боялся. Все, что происходило вокруг, казалось сном. Он улыбнулся Рейвен, надеясь, что это, несмотря ни на что, успокоит её. – Подойди к самому краю. – Я упаду… Мы слишком высоко… – Ты не упадешь. Просто отойди от двери, – Чарльз же наоборот встал ближе. Его кожу кололо, и казалось, что его тело было просто… слишком большим, слишком тяжелым, чтобы быть рожденным на свет. Но осталось недолго. Все будут решать считаные секунды, и его выживание или смерть совершенно не будут от него зависеть. Стражники появятся, когда придет время. Он сделает то, что должен. Вот и все. Но, как бы то ни было, он спасет Рейвен, и этого будет достаточно. – Если я не увижу Эрика снова, – сказал он. – Скажи ему, что я сделал это, не для того, чтобы покинуть его. – О чем ты говоришь? – Скажи ему, что я всегда буду с ним. Что кем бы я ни был, ястребом или человеком, живым или мертвым, моя душа всегда будет с ним. Он никогда не будет одинок. Волосы Рейвен взметнулись на ветру, хотя она цеплялась за самый край, как и было сказано. – Уходи оттуда! Они идут! Дверь распахнулась, и за ней появились двое стражников с мечами наготове. Чарльз ринулся на них… …клинки пронзили его с обоих боков, но не важно, не важно… …и они втроем упали на край, а потом через него, вниз. – Чарльз! – вскрикнула Рейвен откуда-то сверху. Стражи падали вместе с ним, но Чарльз был свободен от них. Он освободился от их клинков. Он раскрыл руки, приветствуя превращение или смерть, что бы то ни было… …ветер был под ним, вокруг него, на его коже, но это больше не была кожа, и он больше не был Чарльзом. Когда стражи, крича, упали на землю, их дыхание и жизнь оборвались в одно мгновение, а ястреб взмыл в небеса. Рубаха Чарльза опустилась на землю рядом с мертвыми телами, словно запоздалая мысль.