Я подарю тебе солнечный свет

      Артём Диме не понравился с самой первой встречи, как только вынырнул из-за спины своего дружка Влада, на котором болтался подобно обезьяне — руки так и зачесались дать этой мартышке банан. Взрослый пацан, он был на полторы головы ниже Димы, щуплый и весь какой-то не по-мальчишески узкий. И на девчонку не похож — ни задницы, ни сисек, и до пацана далеко — плечи узкие, талия чёткая, на лице даже пушок не пробивается. Если бы он жеманничал, а не гримасничал, Дима бы от души вмазал: гомофобом он не был, но жёноподобных парней терпеть не мог.       А это чудо, словно почуяло его взгляд на себе, сверкнуло голубыми глазами.       — Тёма, это Дима, — Влад рассеянно кивнул и прошёл в клуб мимо оглушённого таким приветствием приятеля. Тёма? Серьёзно?! А ему представить этот кулёк за спиной?       То, что Влад — наглый, себялюбивый, себе на уме и весь из себя распиздяй — в принципе может звать кого-то так по-домашнему, и более того — посадить себе чуть не на шею, в голове не укладывалось даже после третьей порции текилы. Сам «Тёма» не выглядел таким же лощёным сукиным сыном, каким был его богатенький дружок — линялые джинсы, под клетчатой рубашкой жёлтая линялая же майка, не сказать, чтобы обшарпанный, но «Альтер Эго» такому явно не по карману.       — Кто это? — шёпотом уточнил он у Влада, когда его хилый дружок счастливо икнул в заказанный лично ему коктейль, без алкоголя и с клубничиной, облизнулся и присосался к бокалу, по-детски сжав сразу обеими лапами.       — Тёма, я же сказал, — пожал плечами Влад, неожиданно умильно глядя на парня.       — И кто он тебе?       С Владом они были знакомы с тех пор, как отец забрал Диму от матери. Сын криминального авторитета и сын прокурора — наверное, они оба были достаточными раздолбаями, чтобы из любопытства — и назло папашам — хотя бы познакомиться, а потом и обнаружить, что в обществе друг друга весело. Они поступили в университет, и только теперь Влад приволок это голубоглазое чудо-юдо на горбу. Диму неприятно кольнуло, что за четыре года знакомства их не удосужились представить друг другу, и, судя по тёплому взгляду, этого белобрысого не стеснялись, а попросту берегли от дурной компании.       — Друг детства, — непривычно тёплая ухмылка. — Он сейчас у меня живёт, а я вроде как с тобой договаривался отметить поступление, ну вот и его прихватил. Пускай хоть посмотрит, что такое клуб.       Артём за их спинами с причмоком выдул коктейль и икнул, Дима поклялся, что появись в его жизни подобный субъект, он вздёрнется на первом же суку…       В начале сентября их дорожки опять пересеклись — теперь парни были первокурсниками и к их компании прибавились университетские знакомые — брат с сестрой Соколовы, близняшки-певуньи Потаповы, подружка Влада и замаскированный под друга Димы батин надсмотрщик Руся. Не сказать, чтобы все они были такими уж разными, раз сошлись под одной крышей — время они проводили шумно и весело, но жили все в разных мирах. Потаповы были настолько одинаковыми, что даже родители наверняка их путали, говорили и то одновременно, как будто дома сутками тренировались. Андрей с Алёной, хоть и брат с сестрой, шатались по универу за ручку и плевали на мнение окружающих, этим Диме и приглянулись, он тоже мечтал отчебучить чего-нибудь эдакого, чтобы у папочки нервную икоту вышибить. Оля, подружка Влада, ко всем своим прелестям, была доченькой ректора — тоже лакомый кусочек пирога. Один Руся оставался просто Русей — он рта при ребятах лишний раз не открывал и о том, что пасёт Диму, дабы тот не сорвался к мамочке, как не раз уже бывало, не трепался, за что ему отдельное спасибо. И вот во всю эту разношёрстую кодлу Влад опять приволок своего линялого дружка. Самым страшным и непостижимым для Димы оказалось то, что этот восторженный щенок подмуркнул поющим близняшкам, улыбнулся ледышке Оле, чмокнул Алёну, выдал Русины карты, и никто его не попытался убить! Близняшки с восторгом заявили, что у него есть слух, Андрей даже для проформы не набычился за сестру, Оля только улыбнулась в ответ, а Руся ещё и посадил пацана рядом и принялся объяснять, как играть в очко.       Что они все в нём нашли?       Выбрался из-за стола, с силой прошёлся по ноге аж заскулившего щенка.       — Прости. — Буркнул. — Я тебя не заметил.       Артём сверкнул из-под соломенной чёлки на диво понятливыми глазками, прижухался. Умный мальчик. И вдруг улыбнулся, как любимой бабушке.       — Да ничего, не больно. Можешь сока принести? А то тут жарко — ужас. — И хлоп-хлоп белыми пушистыми ресницами. Издевается, что ли?       Дима мрачно вышел из комнатки, завернул на кухню и приволок сок, предварительно нацедив туда уксуса, поставил перед сияющей физиономией.       — О, спасибо, — обрадовался проигрывающий в карты Влад, сцапал стакан и опрокинул в себя.       Наверное, этот костлявый собачонок всё-таки издевался — пока Дима жарился по коридорам в поисках нормальной воды, а ребята отхаживали кашляющего Влада, эта белобрысая тварь заливалась смехом. И, слушая его заливистый хохот, смеялись и нахлебавшийся уксуса Влад, и чопорная несмеяна Оля, и молчаливый охранник Руслан…       Как Дима ни ломал голову, он так и не понял, в чём же притягательность светловолосого растрепанного мальчишки. На любую подножку он улыбался, если Дима задевал его локтем, а Дима задевал постоянно, он молча чесал место удара, когда за столом не хватало стула — стула Артёму тоже всегда не хватало — тот так же не жалуясь расползался по ковру и трепался с ребятами оттуда или, чаще, подобно обезьяне висел на Владе. Влад тоже бесил — при Артёме он не пил, не ругался, не зажимал девчонок и в карты на соблазнение — новое любимое развлечение — не играл, потому что стоило ему начать грешить, как Артём неодобрительно качал головой и всё — гордый пофигист Нивалов начинал плясать на задних лапках. Противно.       Так он и истекал ядом при каждой встрече, ставил подножки и пинал локтями, а этот недомерок продолжал делать вид, что ничего не замечает. Дима даже думал, что Артём не притворяется и действительно такой лопух, а потом в конце осени Влад перестал приходить.       — Ты что, девицу новую подцепил? — в шутку спросил Дима, когда они пересеклись на парах.       — Нет, просто Тёмку не смог уломать прийти.       — Чего?       — Да он упёрся рогом. И раньше не хотел, а тут вообще удила закусил.       — Зачем ты вообще его притаскивал, если он не хотел, — Дима едва сдержался, чтобы не сплясать победную джигу.       — Ему скучно одному. Раньше он с дядей жил, а как школу закончил, наконец смог удрать из дома.       — Он с дядей жил? А родители где? — И не хотел переспрашивать, и шевельнулось в душе что-то… как будто его самого только что отобрали у рыдающей матери, закинули в здоровую чёрную машину и увезли на край света.       — Разбились в машине, когда ему было двенадцать. Он ни царапинки, они насмерть. — И неожиданно улыбнулся. — Как заговорённый.       Как в воду глядел.       Прошло полгода, Дима уже и забыл, как выглядел тощий дружок Нивалова. А потом эти двое влетели на светофоре во встречную машину. Один идиот дал второму «порулить». Когда позвонила рыдающая Оля, Дима был как раз дома. Без спроса увёл джип брата, влетел на больничную парковку перед мордой мерседеса с каким-то недовольным мужиком за рулём, и до вечера торчал под операционной вместе с отцом друга и Олей.       Когда Влад пришёл в себя, весь на растяжках, в трубках и катетерах, как противотанковый ёж, первым его вопросом было: «Что с Тёмой?».       — Сдох твой Тёма, — не выдержал и ляпнул злющий Дима. Лучше бы он правда себе шею свернул, дурак косорукий! Влад переломал ноги, свернул позвонок, чудом не повредив спинной мозг, ещё и ребро едва лёгкое не прошило, совсем немного по краю мазнуло. А эта букашка белёсая только башку разбила — даже не зашивали. До вечера его тошнило где-то в палате, но пришёл он в больницу на своих двоих, от чего Диме всё сильнее хотелось эти самые переломать.       Влад изменился в лице и попытался свалиться с кровати.       — Тише-тише, живой я, Владик! — Артём как раз заполз в палату. — Он просто шутит. — И улыбка солнечная-солнечная, как будто это не он друга покалечил.       Дима молча послал их к чёрту и вышел, опять оттоптав недомерку ногу.       — Не заметил, — буркнул от двери.       Артём скривился от боли, но тут же растянул губы в широкой щенячьей лыбе.       — Да ничего страшного.       На стоянке он дважды прошёл ряд машин, прежде чем поверил, что разбитая и словно пожёванная — это его джип.       — Нравится?       Давешний мужик стоял недалеко, любовно поглаживая дубинку, наверняка ту самую, которая измяла капот и расчертила паутиной трещин лобовое стекло.       — Только из-за того, что я твоё место на парковке занял?       — Я жену в роддом вёз, говнюк!       Мало ему в окружении идиотов, так ещё и из толпы нарвался. Кулаки сжались сами собой — не об Артёма, так об эту тушу почесать.       — Поздравляю, а кто отец?       Псих взревел, обдавая сивушными парами — видать, по больному прошёлся — и замахнулся битой уже на Диму.       Парень пригнулся, уходя от первого выпада. Сердце ухнуло вниз, когда над головой, разрывая пространство, вжихнула кровожадная деревяшка. От второго он отскочил, и на капоте появилась новая вмятина. Дима умел драться — ещё до того, как отец отобрал его у матери, он настоял на том, чтобы мальчик посещал секцию борьбы. Наставник был требовательным, а Дима ленивым, и всё же как выкрутиться из-под удара, он знал. Вот чего он пропустил на уроках, так это то, что против стадвадцатикилограммового бугая не сработает ни удар в солнечное сплетение, ни тычок в пресс. Мужик почесал пузо и только сильнее взъярился, а Дима взвыл от боли в отбитых костяшках. Следующий удар по глупости попытался отвести, приняв чужие руки на свои — ощущение, как от скрестившихся черенками лопаты и десертной ложечки. В плечах рвануло болью, чуть не выворачивая руки из суставов. Ошибка вытекла из ошибки: пудовый кулак съездил по скуле и отшвырнул на тротуар, под чужие ноги.       — Ты мне опять обувь оттоптать решил? — возмутился было попавшийся на пути человек, но его перебил пьяный рёв психа с парковки.       — Я вам покажу, как чужие места тырить, сукины дети!       Артём отпихнул с ботинка Диму, прищурился, оценивая расстояние до буйствующей интеллигенции. И скакнул кузнечиком вперёд.       — Стой, недоумок!..       А этот попрыгун с наскока ударил мужика коленом по ноге, сбил с ритма грузное тело. Острый тык под рёбра, где только кожа и нет спасительной прослойки, как на животе. Выверт из-под распахнувшихся объятий. Запутался в чужих ногах. Попался. Дима подавился криком. А Артём взлетел живой ртутью, пока ковшеподобные лапы не сжали рёбра, бацнул затылком вверх и назад — до самой больницы было слышно, как глухо клацнули громилины челюсти. Мужик взревел ещё громче, выпустил свою добычу, загупал, пытаясь достать ненавистную мошку — не схватить, так затоптать.       Дима таращился во все глаза. Не сказать, чтобы он боялся мужика, вдвое больше его, и всё же любой нормальный человек инстинктивно убирается подальше от буйных пьяниц, если хочет остаться не поломанным и не побитым. А Артём — бестолковый, вечно счастливый цуцык, любимая болонка лучшего друга, которая бесила одной только своей чёртовой улыбкой — плясал в этом безумном жутком танце, наскакивал, жалил кулачками и… смеялся! Ему, заразе, было весело!       Он юркнул под руками, облапил ту, что с дубинкой, почти ласково, как любимую девушку — одурманенный болью Дима даже успел заметить полный обожания взгляд этого мелкого прыща — и когда противник делал замах, не перебил, как пытался Дима, а наоборот — потянул чужую руку вперёд, вкладывая уже свою силу. Дубина глухо хряпнулась о лоб своего же хозяина, бугай обиженно крякнул и медленно завалился к ногам даже не запыхавшегося тонкого гибкого мальчишки.       Над парковочной площадкой взлетел звонкий дикий смех. Дима в жизни не думал, что можно так упиваться потасовкой. И это было так естественно — вся та счастливая свобода, воля, бурлящая энергия, рвущиеся из Артёма. И сам Артём, прыгучий кузнечик, живая ртуть, само движение. Он был прекрасен…