Я подарю тебе солнечный свет

      Дима Артёму не понравился с самой первой встречи, как только разметал по плечам свои нестриженые патлы, ещё немного и косичку плести можно, тьфу, мажор чёртов. А ещё на Артёма он посмотрел сверху вниз, и дело было не в том, что он высоченная жердина — тоже не низкий Влад никогда не смотрел на своего друга, как на таракашку. Сначала он решил, что ему показалось, но Дима при любой возможности проходился по ногам, двигал локтем, сплёвывал ехидные комментарии в его адрес. А Артём вспоминал вечно пьяного дядю и что улыбка — лучшее спасение от того, кто обязательно решил докопаться. До этой простой истины он дошёл спустя два перелома, трещину и целый ворох синяков. Артём был нешуганным ребёнком, которого родители в жизни даже рукой не ударили, поэтому «воспитание» ремнём, лозиной и шнуром от пылесоса не сразу вбило в его светловолосую голову идею, что с сильными нужно молчать и улыбаться.       Сволочь, не был бы приятелем Влада, давно бы уже по зубам получил. Но пересекались они только при Владе, а при нём Артём был милым и пушистым. Он полгода скрипел клыками, а потом случилась авария и, видать, мозгами стукнулся сильнее, чем предполагали врачи. Как ещё объяснить то, что плюхнувшийся под ноги мешок костей на больничной стоянке, оказавшийся Димой, не отгрёб душевного пинка, а был отпихнут в сторону, зато беснующийся в нескольких шагах от него пьяный громила попался на глаза и никак не желал с них исчезать. От дяди тоже всегда воняло алкоголем — хоть топор вешай, дядя как раз сегодня ночью пронюхал, где поселился племянник, подстерёг под общежитием и отметелил за то, что тот молча удрал из «отчего дома», заодно кошелёк у племянника выгреб. После тех колотушек весь день в глазах то темнело, то плавало, когда он под светофор машину кинул, тоже яркие пятна плясали.       Мужик свалился бесформенной кучей, Артём представил на его месте ненавистную пропитую рожу опекуна и захохотал. Поднял ногу и опустил на верзилу, ещё раз, ещё и ещё.       — Артём, хватит. Ты его забьёшь, мать твою! — Сквозь вату безумия пробился вопль.       Дядя, что ли, давится? На ещё, от души, чтоб не рыпался. И чего он его боялся, дрожал, как собачонка, привык, что тот больше и сильнее. Только раньше и Артёму всего двенадцать было, а теперь восемнадцать, он взрослый, совершеннолетний и имеет полное право удрать из дома! На посильнее, ещё, ещё!!!       — Тёма!       Только Влад его так звал. Конечно же Влад недоволен. Они друг другу ещё в детстве дали слово, что станут лучше. Влад ненавидел всех после развода родителей, Артём после смерти семьи просто сгорал ненавистью ко всему живому. В то лето, когда они познакомились, эта ненависть их сроднила. Они сеяли хаос и упивались им — дрались с ребятами, издевались, воровали, но потом Влад чуть не убил детдомовского мальчишку и первым вынырнул из этой темноты, а заодно вытащил Артёма. С тех пор между ними было негласное соглашение — они остаются людьми, что бы ни случилось. И вот Артём сорвался и кого-то избил.       Он замер с занесённой ногой, обернулся. Дима вцепился в него и пытался оторвать от валяющегося мужика, в конце концов сгрёб в охапку и поволок в сгустившиеся сумерки.       — Дурака кусок, если бы знал, что ты такой сумасшедший, сам бы с тем типом разобрался, — шипел Дима, нервно сжимая Артёму плечи. Скотина, не скотина, но вот в мозгах ему не откажешь — быстро просёк, что так только Влад называет, значит, и мозги прочистятся, если позвать.       Артёма трясло, он слишком давно не давал волю своим демонам, а тут ещё и перед этим типом попалился. Выбрался из Диминых рук, потряс гудящей головой, собирая в кучу мысли и выгоняя пляшущие пятна.       — Спасибо, — выдавил привычную улыбку и, пошатываясь, побрёл с парковки прочь. Дима постоял минуту, таращась ему вслед.       — Тём! Ты едва на ногах стоишь, давай отвезу домой.       Артём не хотел закусываться за своё имя, напоминать, что машину Диме, кажется, расколошматил тот пьяный бугай и вообще он Диму терпеть не может. В глазах неприятно темнело, поэтому он просто устало кивнул и поплёлся куда-то за парнем, так и не заметив, что вцепился в его ладонь.       Дима заметил, но промолчал.              -Что у тебя с рёбрами? Гнёшься.       — А у тебя с голосом? Сипишь.       На следующий день они столкнулись в холле больницы и, наверное, впервые, Дима посмотрел на Артёма изучающе, а не с пренебрежением. Артём же по привычке хотел отделаться улыбкой и просочиться в отделение, но его фривольно цапнули за плечо. Как раз по свежему синяку нажал, он чуть не взвыл.       — Желудок болит, вот и гнусь.       За сутки дядины побои налились и расцвели в полную силу, так что болели и рёбра, и плечо, и даже голова, хотя эта могла и после аварии ныть.       — А я простыл.       Джип они хоть и реанимировали, но ехать с вмятиной на полстекла и речи не было, поэтому Дима вызвал такси, а по дороге проболтался, что машина не его, а брата, и дома наверняка влетит. В клубе Артём видел и хозяина «Альтер Эго», и старшего сына. Отец, не глядя на зловещую ауру, младшенького любил — привечал его гостей, с его подачки им прилетали скидки, близняшек Потаповых вообще со сцены не отпускал, видать, правда нравились. А вот Виктор напоминал Сильвера из «Острова сокровищ», только не с протезом ходил, а просто хромал. Но мороз от его присутствия по хребту драл, как будто не человек мимо прошёл, а смерть с косой. И этот Диме поблажек не делал — когда-то Артём подсмотрел, как старший отвесил младшему пощёчину, когда тот нечаянно выпустил из двора двух ротвейлеров.       Артём не хотел лезть в чужие дела, но из-за ворота Диминой водолазки мелькнули фиолетовые разводы синяков — как будто пальцами горло пережимали. Рука сама дёрнулась к чужой шее, отвела ткань от тела.       — С ума сошёл, это же бытовое насилие!       Дима не сильно растерялся — протянул руки к парке Артёма и приподнял вместе с рубашкой и майкой, явив миру уже позеленевшие кровоподтёки.       -Ыыыдиот!       Артём отпихнул руки, быстро оправил одежду, стянул куртку и протянул девушке в гардеробе, цопнул выданный халат и натянул на плечи. Дима уже красовался в халате и просто ждал его.       — У тебя тоже не от аварии рёбра позеленели — синяки старенькие.       — А ты, как я погляжу, разбираешься в синяках.       — А ты, как я погляжу, не только улыбаться умеешь.       Уже у палаты Влада Дима сбился с шага, запнулся на полуслове, но всё же выдавил.       — Сегодня в «Альтер Эго» наши собираются. За тобой заехать?       С тех пор Дима перестал к нему докапываться, а Артём неожиданно понял, что улыбаться можно просто так, а не в ответ на колючки.       …Через неделю Влада перевели в травматологию, а потом отец вообще отправил его в санаторий. Артём счастливо помахал другу рукой, когда того, злого, как сто чертей, увозили к вокзалу, а потом приволокся к себе в общагу и собрался умереть от тоски.       Стук в дверь он услышал минут через десять.       — Какого чёрта, не ясно, что ли, меня дома нет! И денег взаймы тоже нет!       — Эй-эй, потише, я не претендую на твой кошелёк, честное слово.       За порогом стоял Дима, хихикающий и удивлённый одновременно. Поднял руки в знак смирения. Артём выдохнул и принялся отщёлкивать цепочки и щеколды. На днях дядя просочился уже в само общежитие, и выталкивали его в несколько рук, даже соседей переполошил. С тех пор появилась у племянника привычка запираться на всё, ещё и тумбочку придвигать.       Дима посмотрел на замки, на отодвигаемую мебель, Артём сжался от нависшего между ними вопроса, но гость молча втиснул ему в руки жёлтую парку и выволок в коридор.       Тем вечером они удрали в совершенно незнакомый клуб, чтобы не наткнуться на знакомых.       — Господи, ты хоть не обеими руками бокал держи, — Дима пытается отнять принесённый официантом тёмно-красный пахучий коктейль, но Артём уворачивается. — И не лакай со стакана как собачка, горе луковое!       — Сла-аденький. Что это?       — Самбука. Ты ведёшь себя как ребёнок, напился уже, что ли? Ты же только порцию бейлиса вылакал, от него не могло так унести.       — А я ещё у тебя попробовал, пока ты глазки той блондинке строил… ик, — честно признаётся Артём, и кивает в ополовиненный бокал с пойлом, отдающим всеми лекарствами, какие только можно и нельзя представить захмелевшему сознанию.       — Ну и как мы девчонок клеить будем, если ты в хлам?       Артём косит глаза на ту самую блондинку. Красивая, хоть и глаза ледышки. Как только зашли, так от Димы глаз не отрывает. На него такая в жизни не посмотрит, на него вообще никто никогда не смотрит — забитое пустое место когда-то увидел только Влад.       — А я не умею девчонок клеить, — не был бы пьяным, в жизни бы этому щёголю не признался.       — Тогда пошли танцевать, там их и ловить не нужно — сцапал, обнял, прижался, всё — твоя!       — А я и танцевать не умею.       — Ты хоть целоваться умеешь? — смеётся Дима, Артём тушуется, краснеет, и Дима уже хохочет вовсю.       — Я тебе не Влад, чтобы даже парней засасывать.       — Э, в смысле?       Не сдерживается и хихикает.       — А Владик в детстве одного мальчика за девочку принял и из речки не выпускал, пока не поцеловал.       — Шутишь?!       Артём заливается пьяным смехом, вспоминая воодушевлённую рожу лучшего друга и необычную, почти кукольную, внешность второго участника противостояния. Льняные волосы, светлые медовые глаза, а ещё даже в разгар лета загар на нём не держался и тот мальчишка выделялся из стаи загорелой детворы, как белая ворона. Ох и смеялся над другом Артём, когда оказалось, что никакая это не девчонка.       — Ыыы, это его первый поцелуй был, ха-ха-ха.       Дима сползает со стула в истерике, а отсмеявшись подхватывает Артёма на плечо и под протестующие вопли тащит на танцпол.       — Аааа!!!       — Тише ты, это всего лишь танец. Слышишь музыку, ловишь ритм, двигаешься в такт. Отрываешься! И будешь так меня облеплять, я тоже тебя поцелую, хе-хе.       Спускает с рук и тут же парней затягивает в галдящий пульсирующий поток из разгорячённых тел. Дима выгибается в ломаном ритме пьяного веселья, хватает заклякшего Артёма, отдавая пойманную телом волну. Вокруг налитый блеском и угаром мир, полный незнакомых людей, запахов, вкусов, мир вольный и дикий, где «я» теряется в беснующейся толпе. Нет здесь разбившегося по твоей вине друга, нет кулаков опекуна. Музыка плывёт над толпой, крики и хохот, и пьянящее чувство свободы.       Здесь бы и нужно оторваться друг от друга, сплести свои руки с вертящимися рядом длинноволосыми фигурками, вот только пуповина воли обрывается, стоит Диме разжать хватку — и Артём всё сильнее за него цепляется. Не зря ему Влад запрещал напиваться, может, это другим крышу сносит от веселья, а он только острее чувствует себя и свою неуклюжесть.       — Ты действительно не умеешь танцевать, — хохочет Дима, подтаскивая его к себе, успокаивающе обнимает, прижимает, и они несутся сквозь танцевальный угар одним безумным весёлым существом.       Музыка быстрее и быстрее, ноги уже не успевают лететь за звуком. Над ухом серебрится Димин смех, и Артём наконец расслабляется, сам ставит ногу в такт десяткам других ног, поднимает руки вверх, как десятки других рук, отдавая и впитывая дикие токи бурлящей энергии. Дима рядом, он тоже вскидывает руки. Он так близко, их тела будто слипаются, и дикий перестук сердец оглушает сильнее музыки, они лупятся как безумные. Ближе, теснее, вплетаясь в узор из множества пар. Человек перед ним прекрасен — волосы размётаны танцем, глаза дикие и восторженные. И он едва живой от упоения, ему так мало этих нескольких минут адреналина, этого безумного кружева из движений, хочется ещё и ещё — ритма, энергии, свободы. Это не Влад, тот бы выволок на улицу продышаться, а Дима только глубже топит в пьяном веселье, заставляет забыть и забыться.       Потом они ещё пили и ещё танцевали, с кем-то знакомились, смеялись и опять танцевали. Артёму было хорошо и вольно. Лица вертелись в калейдоскопе памяти, сливались и рассыпались, он был слишком пьян, и музыка не останавливалась, и не было времени думать, и склонившийся Дима, обжёгший своими губами его, просто померещился в пьяном угаре…