В лабиринтах подсознания.

«Как же болит все тело и до чего противный вкус резины во рту. И где я?» — подумал Тилль. Он чувствовал, что лежит на чем-то мягком в позе эмбриона, обхватив свою грудь руками. Он попробовал встать, но у него ничего не получилось. Пошевелить ногами еще мог, а вот рукам что-то мешало. Это было странное ощущение, будто он обнимает себя и по какой-то причине не может разомкнуть объятия. Тилль приподнял голову и попробовал осмотреть себя. «Какого черта?! Почему на мне смирительная рубашка?!» — он хотел закричать, но вместо крика раздалось приглушенное мычание. Теперь Тиллю стало понятно, почему он чувствует вкус резины во рту. Кляп представлял собой резиновую грушу, засунутую под язык. Узкий конец груши крепился к ремешку, который плотно охватывал его голову. Теперь Тилль отчетливо чувствовал, как края ремешка впиваются в уголки губ. Он помотал головой, потерся затылком о пол, но освободиться не получилось. Во время этих манипуляций Тилль осознал, что, ко всему прочему, он еще и лысый. «Да что ж это такое? И почему я здесь?» — на эти вопросы мужчина безуспешно пытался найти ответы. Он стал разглядывать помещение, в котором лежал. Белые стены и пол были обиты мягким материалом, на потолке светильник с решеткой, на одной из стен такая же мягкая дверь с маленьким окошком в верхней части. «Нужно попытаться встать, может быть, в этом окошке удастся что-то разглядеть». С удивлением он обнаружил, что ноги не связаны, а он всего лишь босой и в светлых пижамных штанах. Встать получилось не с первой попытки. Он подошел к двери — окошко находилось на уровне глаз, но ничего интересного видно не было. Всего лишь еще одна белая стена. В отчаянии он толкнул дверь плечом, но она, конечно же, не поддалась. Тилль старался вспомнить, что же было накануне, но в памяти была пустота. Лишь смутные воспоминания о концертном туре, который шел уже месяц. В каком городе был последний концерт — он не мог вспомнить, даже название страны не приходило на ум. «Как же Гудини выбирался из таких штук?» — размышлял Тилль, дергая руками, от чего стало только хуже, так как он не заметил ремень, закрепленный одним концом спереди рубашки, пропущенный между ног и пристегнутый к спине. Когда Тилль изо всех сил дернул руками вверх ремень врезался ему в зад. От неожиданной боли мужчина даже взвыл, потом постарался вернуть ремень в обратное положение. Дверь открылась. На пороге стояли два здоровяка в белой униформе. Не церемонясь, они потащили Тилля в коридор, где усадили в кресло-каталку. Один пристегнул его двумя ремнями к спинке кресла, а другой зафиксировал ноги на подножке. Тилль пытался вертеться и брыкаться, но теперь он мог только крутить головой и мычать, стараясь привлечь к себе внимание. Один из санитаров положил руку на его затылок. — Может, уберем кляп? А то бедняга так стонет, — сказал он. «Да! Молодец! Вытащи, наконец, эту штуку!» — Тилль повернул к нему голову и радостно закивал. — Даже и не думай. Один такой добряк чуть не лишился пальца, — отозвался его напарник. «Сволочь! Ты бы у меня пальцем не отделался!» — Тилль зло посмотрел на него. Тем временем санитары закатили коляску в кабинет. За столом сидел пожилой человек в белом халате и очках. Он изучал какие-то бумаги; взглянув на вошедших, он кивнул, и Тилля наконец-то освободили от кляпа. — Где я? И почему я здесь? Что вам нужно? – обретя возможно говорить, Тилль просто засыпал его вопросами. — Вы не помните, как оказались тут? И где находитесь? — Нет. — Вы в психиатрической клинике. А я ваш доктор. Вас доставили сюда неделю назад в очень тяжелом состоянии. — Что случилось? Нервный срыв? Из-за несчастного случая на концерте? Кто-то пострадал из-за меня? Кто-то из ребят? — Терапия шла так успешно, и вот, опять рецидив, — пробормотал доктор, задумчиво глядя в бумаги. — Да объясните, наконец, что случилось! – закричал Тилль. — Не было никакого концерта. Нет никакой группы. Это всё ваша фантазия. — Как так? Этого не может быть! — Вы хотите быть кем-то значимым, знаменитым. Придумали себе другую жизнь, в которой добились успеха и популярности. Кто-то воображает себя тайным агентом, кто-то — исторической личностью, а вот вы — рок-музыкант. — Доктор, это какая-та нелепость! Дайте мне позвонить по телефону! Или сами позвоните. Я назову номера телефонов и адреса ребят из группы. Они все подтвердят! Проверьте! — Нет никаких ребят из группы. Вы называете и описываете несуществующих людей. Мы говорили об этом пару дней назад. Ради интереса я проверил адресную книгу и опросил ваших соседей. — Тогда спросите моих родных! — У вас нет родных. Родители умерли много лет назад. Женаты вы не были, детей у вас нет. — Если я не я, то кто я? — Ну почему же? Вы это Вы. Только не рок-звезда. Вы — Тилль Линдеманн, житель маленького городка. Зарабатываете на жизнь мелким ремонтом. Вы больны шизофренией, но до недавнего времени боролись со своей болезнью. Периодически ложились в клинику, исправно посещали врачей и принимали лекарства. Ваши соседи не догадывались о вашем недуге, пока не произошел инцидент. — Какой? — Вы из металлолома собрали некое подобие огнемета и сожгли соседский сарай. Только по счастливой случайности обошлось без жертв. Сначала вас доставили в полицию, а потом уже к нам. Вы были совершенно в невменяемом состоянии: выкрикивали «Feuer frei!» и требовали бензина. — Я понял. Это все — чья-то глупая шутка. Давайте вместе посмеемся, а потом вы меня развяжете. — Мне тоже хотелось бы, чтобы это была шутка. Но увы, должен признать, что вы опасны для общества. Вы подробно описывали ваши так называемые концерты, даже тексты песен. Некоторые их них — это действительно хорошие стихи, а вот остальные указывают на то, что вы психически нездоровы. И как можно вообразить, что группа, поющая об инцесте и некрофилии, может быть популярна?! Власти бы запретили ваши концерты! — Это вы больны. И не видите дальше своих очков. — Мне очень жаль. Скажу честно, я не хотел прибегать к этому. Но выбора нет. Остается только электрошоковая терапия. — Что?! — Отвезите его в операционную. Сестры уже всё подготовили. Я буду через пятнадцать минут, – обратился доктор к санитарам. Возмущаться Тиллю не дали, снова засунув в рот кляп. Пока коляску катили по белоснежному коридору, Тилль пытался придумать объяснение происходящему, отличное от слов доктора. «Сейчас меня закатят в комнату с толпой народа и видеокамерами. Все закричат "Вас снимали скрытой камерой". Когда меня развяжут, я улыбнусь в камеру, если ведущая будет миленькой девушкой, то чмокну ее в щечку. А потом надеру задницы всей съемочной группе! После этого подам на них в суд за моральные страдания. И ничего, что я их побью, я был в состоянии аффекта», — размышлял Тилль. Но его надеждам не суждено было сбыться. В комнате, в которую его доставили, стоял большой стол, похожий на операционный, возле него располагалось медицинское оборудование и суетились две медсестры. Санитары развязали Тилля. На несколько секунд он оказался свободен и попытался вырваться, но эти здоровяки хорошо знали свое дело, они быстро уложили его на стол и пристегнули ремнями, после чего ушли, оставив его на попечении медсестер. Стол был жестким, ремни туго стягивали тело. «Ну хотя бы убрали кляп», — подумал Тилль. — Зачем вы это делаете? Отпустите меня! – обратился он к медсестрам, но они не обратили на него внимания. — Я понял! Это сон! Глупый сон! Я хочу проснуться! – закричал Тилль, но ничего не произошло. Тогда он приподнял голову так высоко, как только мог, и со всей силы ударился затылком о стол. Но и это не помогло. Из глаз потекли слезы, больше от отчаянья, чем от боли. — Я хочу проснуться! – повторил он, словно это было заклинание, и еще раз ударился головой. Медсестра обхватила его голову руками и сильно прижала к столу, чтобы он не мог двигаться. — Здесь была подушка! Куда ты ее убрала? Он так голову себе разобьет! – закричала она своей напарнице. — Не было тут подушки! — Сделай, наконец, ему укол! — Нет, не надо! – закричал Тилль, увидев перед своим лицом шприц. Укол ему сделали в шею, боль пронзила все тело, и он провалился в темноту.