Любимый сэнсэй

       Со звонком класс быстро пустел. Одноклассники, шумно переговариваясь, собирали вещи в сумки и убегали, совершенно не замечая мою одинокую фигуру, так и оставшуюся сидеть на своём месте. Казалось, что они боялись встретиться со мной взглядом, но я старательно списывала это чувство на собственную паранойю. В самом деле: с чего бы им смотреть на меня? У них есть дело и поважнее: скорее убраться из школы. Шикамару, проходя мимо, помахал ладонью у меня перед лицом, словно уже не раз пытался привлечь моё внимание (может, так оно и было), и, когда я в замешательстве перевела взгляд на него, криво усмехнулся и пожелал удачи. Да, немного удачи мне и впрямь не повредит.        За окном начал накрапывать дождь. Весна в этом году не слишком-то балует солнцем, а жаль. Слишком я на неё понадеялась и сегодня впопыхах выскочила из дома без зонта. Надеюсь, на улице распогодится к тому времени, как я напишу тест, иначе наша с Тсукури парта так и не соберется полным составом.        Школьники один за другим исчезали за воротами, и я наблюдала за ними с завистливой тоской. Всё бы отдала, чтобы к ним присоединиться. Мои веки закрывались, и я начинала клевать носом, отчего картинка вдруг расплылась, и люди за окном превратились в гигантских муравьев, ровным шествием покидающих территорию…        — Ты уже знаешь, да? — Мои глаза резко распахнулись, и взгляд вперся в Ино, которая теперь сидела прямо передо мной, на месте, обычно принадлежавшем Наре. От моего взгляда она нервно сжала ремешок сумки, словно чувствовала себя виноватой. До меня не сразу дошло, о чем она спросила, но когда остатки дремы в мгновение сошли на нет, вернулась и суровая действительность. И никакой тебе наркомании со школьниками-муравьями.        — Знаю, — бесцветно произнесла я, рассеянно осмотревшись.        В классе остались только я, Яманака и Саске, который приземлился на соседний с ней стул. Неожиданно, что он тоже задержался. По-видимому, он решил, что вся эта ситуация и его касается. Или же просто дожидался блондинку. Не так уж она его и раздражает, как парень пытается это выказать, иначе бы давно ушёл, сверкая пятками.        — И как ты? — Ино неловко кривила губы в той «улыбке», которая появляется на лице, когда нечаянно смахиваешь с полки вазу. — Я пыталась тебе сказать после английского, но ты так быстро убежала…        — Бывало и лучше, — оборвала я её на полуслове. Все эти оправдания были уже не важны. Изменилось бы хоть что-то, предупреди она обо всём заранее?        — Ты сама виновата, — хмыкнул Учиха. Мастер поддержки и сочувствия.        Яманака пихнула его в бок, и этот жест не ускользнул от моего внимания, хотя вряд ли был предназначен для моих глаз. Скорей всего, они вместе и пришли к выводу, что во всём виновата я сама, но девушка была более тактична. На Саске толчок не произвел должного эффекта, и он, как ни в чем ни бывало, продолжил:        — У тебя было две недели, чтобы подготовить почву для этой новости, но ты этого не сделала. Чего ты ожидала? Что это никак не всплывет за все три года обучения?        На это было бы глупо надеяться, но хотелось верить и в такой расклад. Хотя больше я ждала отсрочку. Думала, что если вся эта история обнаружится позднее, то не вызовет такую реакцию. У всего есть срок годности, и секреты — не исключение. Рано или поздно они становятся скучными и неактуальными.        — Не слушай его, — встряла блондинка. — Всё могло и получиться, если бы Кабуто не перевелся сюда неделю назад. — Кабуто? Кто такой Кабуто? И как его перевод связан со мной? — Ты же помнишь этого скользкого типа? — встретив мой недоумевающий взгляд, Ино закатила глаза и продолжила: — Господи, Нами! Да ты шутишь?! Он был редактором нашей школьной газеты. Всё время ходил по классам и всё про всех вынюхивал, — многозначительная пауза для раздумий. — Ну? — девушка выразительно кивнула, но моё замешательство так и не сменилось пониманием.        Как я ни старалась, а никакого Кабуто из бывшей школы я вспомнить не могла. Мой мозг отчаянно пытался сложить фоторобот из всех тех черт, что мне с особым рвением, одну за другой, набрасывала Ино, но картинка получалась непохожей ни на кого. Стоит ли говорить, что он заочно вызвал у меня отвращение. Я никогда не любила тех, кто суёт нос не в свои дела, а уж этот парень на этом собаку съел.        — Ай, забей, — Саске надоели попытки воскресить образ редактора в моей памяти. — Пойми лишь то, что он — жалкий собиратель компромата. Любит скормить людям щекотливые подробности чужой жизни, чтобы завоевать расположение коллектива. Он и про меня пару фишек разболтал, если хочешь знать.        Я оценила порыв Саске показать, что мы в одной лодке, но всё ж таки моя проблема была посерьезней. Ну что он мог разболтать об Учихе, до чего его поклонницы уже не докопались самостоятельно? Бывшие девушки? Расцветка «счастливых» трусов? Знак зодиака его двоюродной бабушки?        — Так что не расстраивайся, — подытожила Ино. — Мы уже всем сказали, что все его истории — чушь собачья. Это же просто возмутительно! — она стукнула кулаком по столу в негодовании, отчего я подскочила. Должна признать, столь искренняя участливость меня поразила. — Этот ушлепок выставил всё так, будто это наш класс вынудил тебя уйти из школы! Но это же неправда! — Ах вот оно что. На кону — честь бывшего класса. Блондинка замолчала, задумавшись, и, умерив своё недовольство, тихо добавила: — Да и вовсе не была ты такой…        — Жирной? — угадала я с едва скрываемым раздражением.        Лицо одноклассницы в замешательстве вытянулось, и она не сразу нашлась с ответом.        — Да нет же! — Яманака вновь сделала паузу. Очевидно, подбирала нужные слова. — Я хотела сказать, что ты была очень даже милой. Никому и в голову не приходило, что ты должна… худеть.        Милая. Ага. Такую речь мне не читал разве что ленивый за последние полгода. «Тебе не нужно было ничего менять» и прочие фразы в защиту нешаблонной женской красоты. Я научилась отмахиваться от них, как от надоедливых мух. Ничто не смогло бы меня убедить, что я смогла бы нравиться кому-то такой, какой была раньше. Ино так точно не может понять моих чувств. Она всегда была, как тростинка, с модельной фигурой. Титанических усилий мне стоило не огрызнуться на её слова и не высказать всё, что я думаю. Благо, в этом мне помог Саске, переключив внимание.        — В любом случае, — подал он голос, поднимаясь с места, — у тебя нет причин для беспокойства. Через пару дней всем наскучит тебя обсуждать.        Его слова не утешали, хоть он и был прав. Стоит просто держаться спокойно, непринуждённо, и вести себя, как раньше. Так все поверят, что эти слухи ничего не значат… Умом я это понимала, но нервы всё равно держались натянутой струной. Дело было в Карин. Она всё не шла у меня из головы. Лицо этой бледной красноволосой старшеклассницы, искаженное насмешливой гримасой, так и стояло у меня перед глазами. С чего вдруг я так привлекла её внимание? Должны же быть хоть какие-то причины, помимо желания показать, кто в этой школе альфа-самка?        — Ну что, успокоилась? — спросила Ино, поправляя на плече сумку и поднимаясь вслед за Саске.        — Почти, — слабо улыбнулась я. «Я не должна злиться на Яманаку. Как бы там ни было, сейчас она пытается мне помочь и, кажется, действительно принимает мою проблему близко к сердцу».        — «Почти» здесь не подходит, — возразил парень. — Поднимайся!        — Что? — Он ведь не серьезно?        — Вставай-вставай! — подтвердил Учиха, на что я скептически приподняла бровь, но всё-таки выполнила его просьбу.        — Ну? — раскинула я руками. — Доволен?        — Так, — одноклассник окинул меня взглядом, словно оценивая объем предстоящей работы. — Теперь скажи громко и с выражением, чтобы я слышал. «Мне похер!»        Вообще-то он сказал не «похер», а гораздо более крепкий аналог, отчего Ино возмущенно шикнула, а я вспыхнула, широко распахнув глаза, но тот лишь усмехнулся:        — Да брось. Уверен, не в первый раз такое слышишь. Наверняка твой сосед по парте и не такое тебе нашептывал. — Боже, да они с Дейдарой просто самого высокого о друг друге мнения. — Итак… — он скрестил на груди руки. — Я жду.        Я удивленно проморгалась, полагая, что парень шутит, но он, похоже, не шутил. Он был преисполнен решимости не сдвинуться с места, пока его просьба не будет выполнена. Нет, не просьба. Приказ. Поначалу мне хотелось возразить, но через мгновенье решила, что это даже забавно.        — Мне… похер, — последнее слово я почти проглотила, на что Учиха цокнул и покачал головой, а Ино захихикала в ладонь. Их, похоже, забавляло, насколько не комфортно мне раскидываться нецензурщиной.        — Что я говорил про громкость и выражение? Так не пойдет. Давай еще.        На второй раз у меня вышло гораздо уверенней, но Саске снова остался недоволен и с видом воодушевлённого маэстро призвал вкладывать душу. Как ни странно, столь глупое занятие мне и вправду поднимало настроение, как и моим одноклассникам. Они, коварно улыбаясь, подтрунивали над моей воспитанностью, пока я собиралась с духом. Наконец, моя рука взметнулась вверх, что означало мою полную готовность, и они замолкли.        — Мне похер! — громко продекламировала я и для пущей уверенности повторила последнее слово: — Похер!!!        Раздавшийся откуда-то со стороны, привлекающий внимание кашель заставил меня покраснеть до самых корней волос, а ребят вздрогнуть и обернуться. Мы в замешательстве посмотрели на вошедшего. Итачи-сэнсэй стоял в дверях и поочередно поглядывал то на меня, то на ребят. По его лицу сложно было догадаться, о чем он думает, но то, что он невольно стал свидетелем моей психотерапии, было очевидно. Боже, как же это неловко.        — А что здесь происходит?        Мы с Ино переглянулись и без слов решили, что разбираться со всем должна наша сильная треть — Саске. Впрочем, подталкивать его не пришлось, и он сам взял инициативу в свои руки.        — Ничего особенного, — ответил он. — Вот, спросили Нами, какую оценку она хочет за твой идиотский тест.        Парень произнес это с таким серьёзным видом, что я не удержалась и возмущенно пихнула его в бок. Легко этому Учихе прикалываться! Выплеснет свою неприязнь, а мне — оставайся писать «идиотский тест» наедине с его родственником. Ино тихо прыснула со смеху, но тут же осеклась.        — Неужто правда? — отстраненно спросил Итачи, посмотрев на меня, и его губы тронула едва заметная улыбка.        Повезло, что воспитание старшего из братьев не позволяет выносить семейные встряски на глаза общественности.        — Бессовестная ложь, — отозвалась я, скрестив на груди руки, и с наигранным осуждением покосилась на Саске, на что тот отвесил мне щелбан. — Эй! — «Предательница» — одними губами произнес он, и я недовольно поморщилась, потирая лоб.        Итачи впервые не вел себя как учитель за всё то время, что я видела его в Акатсуки. По всем правилам он должен был сделать нам замечание, но вместо этого он лишь снисходительно наблюдал за нами. Как будто отношения «учитель-ученик» теперь, когда мы были вчетвером, были не столь важны. Но это вызывало противоречивые чувства.        — Ладно, нам пора, — объявил младший Учиха, и из моей груди едва не вырвался разочарованный вздох. Эти двое так подняли мне настроение, что теперь было безмерно жаль их отпускать. Как будто всё веселье они заберут с собой. Он направился к выходу, и Яманака, не сразу спохватившись, рассеяно махнула рукой и засеменила за ним. Как бы я хотела уйти вместе с ними. — Ох не завидую я тебе, — обернулся парень в дверях, выразительно кивнув на брата.        — Ой, да иди уже! — вспылила я, и Саске, усмехнувшись, вышел из кабинета. Дверь смачно хлопнула.        Моя реакция была довольно резкой, но стыдно не было. Саске явно пытался уязвить Итачи, но, что бы между ними двумя ни происходило, меня это не касалось, и мне категорически не нравилось, что младший Учиха столь очевидно демонстрирует свою неприязнь при посторонних. Я всегда знала его как весьма сдержанного парня, но, похоже, когда дело касается старшего брата, всю его напыщенную холодность как ветром сдувает, и он начинает вести себя как пятилетний.        — Присаживайся, — произнес сэнсэй, словно вошёл в класс только что, и не было здесь никаких Саске и Ино. Просить меня дважды не пришлось, и я, про себя вздохнув и готовясь к худшему, расположилась на своём месте. Не тут-то было. — Нет, садись за первую парту.        Первую парту? Зачем? Он что, думает, я буду управляться с конспектом на коленках при том, что в классе я одна?        — Я не собираюсь списывать, — отозвалась я, всё же поднимаясь и беря в охапку сумку. Итачи прошел к своему столу и разместил на нем увесистую стопку бумаг. Наверное, стоило помалкивать, а не демонстрировать, что меня задела его просьба, но моя реплика ничуть его не смутила.        — Похвально, но я не поэтому прошу тебя пересесть, — учитель разместился на стуле и придвинул стопку к себе.        Я ждала объяснений, почему же тогда, но их не последовало. Вместо этого сэнсэй всучил мне в руки бланк с тестом и бегло, не особо вдаваясь в подробности, провёл инструктаж. Тридцать вопросов, на которые дается сорок пять минут. На каждый может быть всего один правильный ответ. «Вроде, несложно», — подумала я, но осеклась, едва взглянув на первое задание. Восемнадцатый век. А я заучивала только вторую половину девятнадцатого и двадцатый. Неужели я пропустила объявление, в котором говорилось, что в проверку будут включены темы первого триместра?        Всё оказалось очень плачевно. Время неумолимо бежало. Его оставалось меньше половины, когда я поняла, что ответила всего на десять вопросов, и не факт, что верно, а всё остальное — тёмный неизведанный лес. То, что отмечал в моём конспекте Саске, в тесте действительно было затронуто, но упор делался в основном на другие темы, которых в моей тетради и в помине не было. Попытки воскресить в памяти хоть какие-то воспоминания об изученном терпели фиаско, и в итоге я лишь молча пялилась в листок.        — Если не знаешь, что ответить — пропусти. Потом вернешься, — прозвучал голос Итачи. Он, должно быть, заметил, что у меня чуть ли не вены на лбу вздуваются от того, что я пытаюсь прожечь в бланке взглядом дыру.        Совет, конечно, дельный, но я уже четвертый раз перечитывала всё с самого начала, и так уж получилось, что я не знала ничего. Прошло ещё пять минут, и я окончательно отчаялась сдать тест на что-то положительное.        — А что будет, если я… напишу плохо? — осторожно поинтересовалась я, посмотрев на учителя. Его глаза, скрытые за полуопущенными длинными ресницами, старательно изучали очередной доклад, сданный на проверку. Мой вопрос его отвлёк, и сэнсэй, пометив что-то ручкой на листке, взглянул на меня.        — Почему ты думаешь, что напишешь плохо?        Возможно, если бы на месте Итачи сидел кто-то другой, я бы не позволила себе такую дерзость и попыталась бы хотя бы методом угадайки ответить на всё. Однако тут был иной случай, так что я решила не ломать комедию и сказать всё, как есть.        — Потому что я мало что из этого знаю.        Сэнсэй молча протянул руку, и мой не выспавшийся мозг не сразу понял, чего он хочет. Только когда он кивнул на поверхность парты, до меня дошёл смысл его действия, и я соизволила передать ему свой бланк. Он вдумчиво всматривался в него, а затем, не глядя на меня и всё так же продолжая изучать мои жалкие попытки ответить хоть на что-то, произнёс:        — Ну… По крайней мере, материал, который я дублировал на прошлой неделе, ты усвоила.        Ага. Усвоила. Зато по остальным фронтам с треском провалилась. Рада, что хоть чьё-то самолюбие потешила. Итачи на уроках действительно слушают.        — Но этого мало, — заметила я, озвучивая то, что уже наверняка подумал сам сэнсэй.        Тот в ответ сосредоточенно кивнул. Неутешительный жест.        — Сорок баллов из ста — это очень слабый результат. — «Слабый»? Удивительно, что там вообще откуда-то сорок набралось. — У тебя был преподаватель по истории во время домашнего обучения? — он, наконец, отвлекся от бланка и посмотрел на меня.        — Ну… нет. Я сама пыталась заниматься по учебникам. — И вот после этой фразы я ждала комментария, что вышло у меня это, мягко говоря, неудачно.        Это было вовсе не моей самоуверенностью. Всё упиралось в деньги. Нанимать учителя на дом — очень дорогое удовольствие. Наш семейный бюджет позволил нанять лишь двоих — по математике и физике. Всё остальное мы с мамой тянули самостоятельно. Кое-где помогал Дейдара, но совсем недолго. До сих пор удивляюсь, как я смогла сдать выпускные экзамены на хорошие баллы.        — Что ж… — немного подумав, выдохнул Итачи, очевидно решив, что я — случай не совсем безнадежный. — Тебе следует подтянуть свои знания, если не хочешь завалить итоговый тест за триместр. — Конечно не хочу. Один такой провальный тест — и прощай, летние каникулы.        — Да… Понимаю, — кивнула я, подмяв кулак под подбородок и уставившись в парту.        — Ты спросила, что будет, если ты плохо напишешь тест. — А вот тут я напряглась. Интонация учителя явно дала понять, что что-то будет определенно. — Тот, кто провалится, окажется под моим особым надзором и на каждом занятии будет получать дополнительное домашнее задание. Но ты можешь, конечно, попытаться ответить на оставшиеся вопросы. Время у тебя еще есть.        Дополнительное домашнее задание? Особый надзор? Хуже не придумаешь.        — Время — может быть, а вот шансы на успех стремятся к нулю, — только и выдавила я. Ну, а что тут еще скажешь. В лотереях мне не везет, а иначе, чем на удачу, буквы я отметить не смогу. — Я могу идти?        Не дождавшись ответа, я поднялась с места и принялась заталкивать в сумку пенал. Тот словно стал в два раза больше и не желал пихаться в привычное отделение, отчего мне очень хотелось чертыхнуться, но я лишь трясла свою поклажу, чтобы в неё всё утрамбовалось. Ох уж эти женские аксессуары.        — Нами. — Я замерла. Итачи впервые назвал меня по имени с тех пор, как стал учителем. Хигураши — исключительно так он ко мне обращался. — Скажи… Ты меня избегаешь?        Вопрос не в бровь, а в глаз, и от него меня бросило в холодный пот. Я не ожидала, что Учиха окажется столь прямолинеен. Мой настороженный взгляд устремился на него. Сэнсэй больше не проверял свои листочки, и всё его внимание было приковано к моей персоне, отчего стало совсем не по себе. Я должна была реагировать на столь очевидное замечание быстро, но оно буквально выбило у меня почву из-под ног, и ответить я смогла лишь через несколько до невозможности тихих секунд.        — Что?! Нет! — неловко улыбаюсь и отмахиваюсь. У меня всегда был такой противный писклявый голос? Учиха чуть склонил голову набок и выжидающе посмотрел на меня. Не поверил… — С чего вы взяли?        С чего он взял? Сейчас, не дай боже, тебе припомнят все разы, как ты изображала предмет мебели, когда Итачи проходил мимо.        — Хотя бы с того, — ответил сэнсэй, — что прошло две недели с начала учебного года, а мне впервые удалось обменяться с тобой более, чем парой слов, — и он не преувеличивал. Так и есть.        Между нами повисло молчание. Ноги вдруг одеревенели, и я прислонилась к парте, чтобы удержать равновесие. Похоже, что уйти, как ни в чем ни бывало, уже не получится.        — Слушай, я не собираюсь тебя пугать и навязывать своё общение, — снова заговорил Итачи, голос его звучал успокаивающе, без единого намёка на обиду или раздражение, — но…        Что-то внутри меня взбунтовалось, и мне стало тесно находиться с ним в одной комнате. Захотелось немедленно убраться прочь, и попытку Учихи завязать беседу на доверительной волне я ошибочно приняла за предоставление свободы выбора.        — Что ж, хорошо, — откликнулась я, поправляя на плече сумку и устремляясь к выходу. Достаточно с меня на сегодня нравоучений и разборов полётов. — Тогда всего доброго, сэнсэй.        Я намеренно выделила последнее слово. Оно — как стена, которая ловко воздвигается между нами, напоминая о всех условностях и границах. Неважно, что было раньше. Важно, что теперь. Я — ученица, а он — учитель, и любое нарушение этой закономерности будет непристойным. Так я думала, и так должно было быть. Но то, что произошло дальше, совершенно поломало мои планы.        — Не веди себя, как ребенок. — Я замерла, так и не дойдя до двери и не обернувшись. Почему я остановилась? Меня задели его слова? Захотелось доказать, что он не прав? — Ты и сама знаешь, что нам есть, что обсудить. — Звук ножек стула, с жалобным стоном царапнувших пол, противно коснулся ушей. — Ну так что? — слышу позади меня размеренные шаги. — Ты и впрямь так торопишься? — голос прозвучал совсем близко. Похоже, он остановился в паре шагов.        Закрыв глаза, я тяжело вздохнула. Моё поведение — чудовищно. Итачи не заслужил такого отношения. Не заслужил, чтобы я огрызалась и сбегала. Только не он. Он помог мне, когда рядом никого не оказалось, без сомнений подставил плечо. И, уж тем более, он совсем не виноват, что тогда стал свидетелем моего личного дна.        По всем законам драм в тот день должен был лить дождь, от которого не видно слез, пряди волос виснут сосульками, и одежда, мокрая насквозь, бесформенно липнет к телу. Но его не было. Вопреки ожиданиям, вселенной было плевать на то дерьмо, что происходило в театре моей жизни, и всё шло своим чередом. Даже наоборот — всё было прекрасно. Замечательный теплый летний вечер с ясным небом и полнейшим безветрием. Одна улица сменялась другой, десятки незнакомых лиц проносились мимо, но я не отдавала себе отчета, куда иду и зачем.        Я не помнила, как стемнело, как перелезла через хлипкое ограждение пешеходного моста. Я даже не помнила, как убежала из школы, но между делом вспышками сознания понимала, что забыла забрать из класса сумку, в которой наверняка трещал не первый час мобильник. В груди царила щемящая пустота, и голова раскалывалась, отяжелевшая от многочасовых рыданий.        Я не наклонялась сильно, цепляясь руками за перила за спиной, и вовсе не собиралась прыгать вниз, как могло бы показаться со стороны. Мне нравилось наблюдать, как вода огибает тяжелые опоры моста, и какой чернотой она мерцает, отражая небо. Хотя, признаюсь: мысль, что решись я сделать шаг вперед, и меня мало кто хватится, приносила мне странное чувство спокойствия и умиротворения. Просто нравилось думать, что мне удалось понять, какую роль я занимаю в этом мире — да никакую. Никто бы и не заметил, если бы я исчезла в темных водах.        Вокруг было тихо. Слишком тихо. Однако, когда я услышала весело гогочущую компанию, я даже не вздрогнула. В любой другой день я бы струсила и поспешила найти людное место, но тогда было плевать. Смех и веселые переговоры приближались, а я и ухом не вела в их сторону. Все звуки резко оборвались. Не трудно было догадаться, почему.        — Эй! — Я смутно понимала, что обращаются ко мне, но не реагировала. — Что вы де… — Голос показался мне знакомым, и лишь это заставило меня обернуться. — Нами?!        «Саске», — подумала я, но мозаика не сложилась. Уставшее сознание выхватывало всё новые и новые отличия. Это был не он, хотя я узнавала эту черную смоль волос и широко распахнутые не то в ужасе, не то в удивлении обсидиановые глаза на бледном лице. Кажется, он что-то спросил, но я не услышала.        — Итачи-сан, — наконец, узнала я его, испытав непонятную детскую радость от решенной загадки, и с губ само сорвалось его имя.        Следующие, что я помню, это как он быстро оказался рядом и, стиснув меня до боли в ребрах и вырывающегося воздуха из легких, с силой потянул назад, от чего с созерцанием воды мне пришлось распрощаться.        — Простите, — мой голос показался мне чересчур тихим, но, уверена, Учиха меня слышал. — Я просто хотела бы всё забыть. Сейчас всё хорошо. Ни к чему ворошить прошлое.        Секунды, что он молчал, показались мне вечностью. Только тогда я заметила, насколько громко тикают часы над доской. Почти так же шумно раскачивался маятник метронома, который стоял в кабинете музыки в начальной школе, и мне нравилось наблюдать, как раз за разом он отмеряет нужный ритм. Тик-так… Тик-так…        — До свидания, Хигураши. — Сталь и холод.        Сердце замерло. Смертельно захотелось обернуться, но я этого не сделала. Глаза защипало от подступающих слез, и я вылетела из кабинета. «Хигураши». Никогда бы не подумала, что моя фамилия может бить не хуже пощечины.        Я же сама хотела, чтобы разговор не состоялся. Сама сделала всё, чтобы огородиться от него. Отчего же тогда стало так обидно? Может от того, что я ждала, что он не станет играть по моим правилам?         — Ну… Мы опаздываем, — парнишка с темными, торчащими во все стороны волосами рассеяно улыбался, поглядывая на меня, а я старалась этого не замечать, разглядывая асфальт. — Ты идешь?        Итачи крепко держал меня за руку, как будто я собиралась сбежать. Ничего такого в мыслях и в помине не было, я прибывала в полной прострации, и даже не пыталась оправдать свою выходку, больше походившую на самоубийство.        — Нет, идите без меня, — ответил Итачи, и, когда его приятели отошли достаточно далеко, заглянул мне прямо в глаза и обреченно вздохнул: — Пошли, экстремалка-полуночница. Расскажешь, какая муха тебя укусила.