Любимый сэнсэй

       Обнаружив на полочке раковины открытый и зверски смятый посередине тюбик зубной пасты, Итачи вымученно выдыхает, надувая щеки. Боже, она снова это сделала. Почему нельзя выдавливать пасту последовательно, перегоняя ее от основания к отверстию? И неужели так сложно сразу завинтить колпачок? Взяв тюбик в одну руку, а колпачок в другую, Итачи выходит из ванной с твердым намерением напомнить своей девушке, о чем ее регулярно просят по крайней мере два раза на неделе.        — Нами, почему опять…       В спальне ее нет. Рыжий луч рассветного солнца, настойчиво пробиваясь сквозь занавески, пересекает линией двуспальную кровать и упирается в шкаф, на дверцах которого уже висят их наряды на вечер: изумрудное вечернее платье и его тёмно-синий пиджак с белой рубашкой. В голове не укладывается — вся его стремительно увеличивающаяся семья сегодня соберется в одном месте отмечать новый год. Впервые такой толпой.        — Нами?       Итачи выходит из комнаты и спускается вниз по лестнице. Раз она не наверху, то остается только два варианта — гостиная и кухня. В их крошечной квартире-студии в Токио, где они прожили четыре года, конечно, было страшно тесно, но и у маленького жилья есть свои плюсы. По крайней мере, им не приходилось искать друг друга по пять минут, как здесь, в Какурезато. В доме, где когда-то жили Нами и Куренай.        Он находит её на кухне. В наушниках, в фартуке, майке и пижамных шортах, она пританцовывает возле плиты и, не замечая ничего вокруг, переворачивает лопаткой последнюю партию подрумяненных панкейков. Итачи с легкой улыбкой прислоняется к дверному косяку, гадая, как скоро она его заметит. Вопреки ожиданиям, оборачивается Нами практически сразу и, схватившись за сердце от неожиданности, смеется. И вот за эту улыбку он готов простить ей всё, что угодно. Какая, к черту, разница, правильно ли она выдавливает зубную пасту и завинчивает ли колпачок, если Итачи любит её до дрожи в коленях.        Он никогда не прекращал ее любить. Нами — его смысл, его слабость, его спасение. Ни расстояния, ни люди, ни внутренние демоны не смогли помешать им быть вместе.        Кто бы знал, как те два года разлуки Итачи выл при одной лишь мысли, что Нами найдет ему замену в Токио. Не то чтобы он сомневался в ее чувствах, но какая-то часть него всё равно не находила покоя, затихая лишь под вечер, когда ее голос звучал в динамике телефона. Нами тоже любила, скучала и боялась его потерять.        Настоящие сложности, вопреки ожиданиям, начались, когда они начали жить вместе. Зарабатывание денег в попытке не только свести концы с концами, но и что-то отложить на будущее, забирало у Итачи всё его время: днем — школа, вечером — дополнительные курсы для студентов. Нами почти всегда уже спала, когда он приходил домой, а если не спала, то зубрила бесконечные учебники и университетские конспекты в свете настольной лампы. Хотел бы Итачи повернуть время вспять. Тогда бы он остановил это колесо, в котором без конца приходилось бежать, поговорил бы с ней и во время заметил, что с Нами что-то не так.        Осознание окатило словно ледяной водой из ведра, когда однажды он вернулся из недельной поездки с учениками и услышал сдавленные всхлипы из ванной комнаты. Итачи открыл дверь, увидел ее, лежащую клубком на холодном полу, и в глазах его на несколько секунд помутилось. Он мог не напрягаясь сосчитать все её ребра — настолько явно они проступали через кожу. На тот момент Нами потеряла уже двенадцать килограмм. Чёртова анорексия буквально сжирала её заживо.        Позже она показала ему переписку. Одна из студенток, что он обучал, три месяца терроризировала ее сообщениями. Писала, что у них с Итачи роман, что он всё ещё не бросил Нами только из чувства долга и жалости, даже присылала фотографии вещей, которые он якобы забыл у нее дома. Итачи часто замечал к себе нездоровый интерес среди своих подопечных и всегда пресекал даже малейшие намеки на флирт на корню, но он даже представить не мог, каких масштабных бед может наворотить подлая человеческая натура.        Когда началось лечение, Итачи искренне зауважал Дейдару, который, судя по рассказам, уже проходил этот путь. С Нами легко сейчас, когда она здорова, но Нами с истощенным телом и разумом превращалась в сущее наказание. Она становилась агрессивной, могла смеяться и уже через секунду пуститься в слезы, а заставить её элементарно поужинать было и вовсе невыполнимой задачей. Но ни разу Итачи не думал о том, чтобы её оставить. Он сам удивлялся, как продолжал любить её, даже когда Нами превратилась в полную свою противоположность. В моменты, когда она так и норовила ему треснуть, он стойко выслушивал все её нападки и крики «убирайся» и ни разу не позволял себе «убраться» даже в соседнее помещение. Итачи знал, что в конце концов она заплачет, руки в бессилии обвиснут по швам, и он сможет её обнять, твердо веря, что вскоре они обязательно победят эту чёртову болезнь. К счастью, его вера оказалась не напрасной.        — Попробуй. Хватает соли? — Нами тычет ему тёплым панкейком прямо в губы, и Итачи откусывает небольшой кусочек, медленно жуя, чтобы распробовать.        — Идеально.        — Вот и отлично, — она хлопает в ладоши и развязывает узел фартука за спиной. — Я так нервничаю из-за сегодняшнего вечера, что вкуса, кажется, не чувствую.        — Перестань, — Итачи улыбается, снимая с её шеи петлю. — Ты же знаешь, моя мама обожает тебя и всю твою родню.        — Меня больше Фугаку-сан беспокоит, — Нами чуть ежится. — У меня каждый раз мурашки по спине от его взгляда.        Фугаку не был в восторге, когда его сын покинул Какурезато из-за «какой-то малолетней идиотки», и его неодобрение вбило ещё один клин в и без того отвратительные отношения с Итачи. Общаться снова они начали только когда Микото простила бывшего мужа и, вернувшись к нему, вынудила держать свои недовольства при себе. Впрочем, поступок старшего сына перестал казаться ему таким вопиющим после того, как Саске женился на Сакуре с уже наметившимся на четвертом месяце животом. Малышку Сараду Фугаку теперь боготворит и не выпускает из рук, но бывшая Харуно в нем симпатии вызывает ничуть не больше Нами.        — Ему нужно время, — Итачи не кривит душой. Знает, каким тяжелым человеком бывает его отец. — Поверь, то, что он держит язык за зубами, уже дорогого стоит.        — И я это ценю, — Нами стягивает с волос резинку, позволяя локонам свободно упасть на плечи. — Поставишь чайник? Мои вот-вот приедут, а я в одних трусах.        — Ты определенно не в одних трусах. Пока что, — и прежде, чем Нами замечает его наметившуюся улыбку, подхватывает ее и забрасывает на плечо под испуганно-восторженный визг. — У нас ведь есть минут двадцать?        Когда Итачи проходит через проем кухни, в входной двери щелкает ключ, и Учиха рефлекторно поворачивается на звук так, что едва не вырубает болтающуюся на нем девушку ударом об косяк. В помещение вваливается припорошенный снегом Асума.        — Мы что, не вовремя?        Нами, потирая ушибленный затылок, как ни странно, не стонет от боли, а безостановочно смеется, в то время как Итачи, за секунду метнувшись к холодильнику, уже прикладывает к её голове пакет с замороженными креветками.        Вторым за Асумой влетает маленький вихрь в желтой куртке и шапке с помпоном.        — Мираи, куда в обу…        — Онэ-чан! — «Вихрь» виснет на Нами, и та подхватывает сестренку на руки, стягивая с головы шапку, крепко стискивая в объятьях и целуя в раскрасневшуюся с мороза щеку. — А мы летели к тебе на самолете! И папа храпел всю дорогу!        — Ну, Мираи, — смущенный Асума вешает куртку на вешалку, пожимает руку Итачи и, подойдя к Нами, приобнимает настолько, насколько позволяет вцепившаяся в нее дочь. — Разделась бы хоть. Ты же вся холодная. Застудишь сестру.        — Итачи-они-чан, — оказавшись на полу, Мираи смешно морщит нос, — это что, зубная паста у тебя в кармане?        Нами мгновенно краснеет, памятуя, чем они с Итачи хотели заняться до того, как её приложили головой, и в дом заявились гости, но в следующее мгновение замечает, что из его кармана и впрямь торчит тюбик, и едва не хлопает себя по лбу за свою испорченность.        — И правда, зачем тебе паста? — шепчет она, но ответ получить не успевает. В помещение таким же вихрем, как и её младшая дочь минутой назад, врывается Куренай с кучей подарочных пакетов и принимается тискать в объятиях сначала Нами, а затем и более скупого на эмоции Итачи. Он неловко улыбается, но определенно не имеет ничего против.        — На-ами, а вы с Итачи поженитесь?        Мираи крепко держится за руку сестры, прокатывается по ледяной дорожке и хохочет. Нами выпускает в воздух облачко морозного пара и поправляет колючую, съехавшую на лоб шапку. Он звал её замуж пару лет назад, но это было… так не вовремя. Возвращение анорексии сильно ударило по ее здоровью, и врачи упорно выводили в карточках слово «бесплодие», не давая никаких гарантий, что это не навсегда. Как она могла сказать «да», зная, что Итачи мечтает о большой семье, детях и внуках под старость? Нами просто не имела права на другой ответ и не скрывала причины своего отказа. Разумеется, он клялся, что ему всё равно. Разумеется, она не верила.        — Когда-нибудь.        Когда-нибудь Итачи обязательно повторит свой вопрос, и Нами ответит по-другому. А пока она понаблюдает за семейной жизнью со стороны: за Саске и Сакурой, за мамой и Асумой, за Яхико и Конан. А дети у нее уже есть, правда пока не свои: Мираи, Сарада, которую Саске без зазрения совести периодически вешает на брата, и два рыжих пухлощеких племянника.        — Опаздываешь, Хигураши! — окликает ее кто-то впереди, но Нами уже знает, кто, и лишь закатывает глаза, ускоряя шаг.        — Она Сарутоби, — поправляет девочка, завороженно глядя снизу-вверх на «красивого дядю» с длинными светлыми волосами, но тот на её замечание лишь обворожительно улыбается в ответ. Всё верно. Теперь Сарутоби. Нами зовёт Асуму «папой» и уже несколько лет ставит подпись с другой фамилией, и это даже не кажется ей странным. Всё получилось легко и естественно, когда появилась на свет Мираи. Они просто решили, что маленькому ребенку ни к чему вникать, почему ее сестра единственная в семье носит другую фамилию и зовёт отца по имени, а позже уже никто не захотел от этого отвыкать.        — А это что за маленькая принцесса, м? — Дейдара присаживается напротив и пожимает маленькую ручку в красной варежке.        — Это Мираи, сестренка моя, — не без гордости отвечает Нами и протягивает ему пухлый конверт с купюрами. — Вот. Тут на десять коробок.        Тсукури одобрительно присвистывает. Его фейерверки — лучшие в городе, а под новый год этот бизнес уже принес ему выручку на полгода вперед. Лестно, что и бывшая подруга решила к нему обратиться. Приятно, что они вообще могут общаться, хоть и не очень близко. Таюя с Итачи этого явно не одобрят.        — Большой праздник закатываете?        — Учиха решили отмечать с размахом, — Нами разводит руками, словно оправдывается. — Надеюсь, не взорвем коттедж к чертям собачьим.        Дейдара смеется.        — Не взорвёте, если не подожжете всё разом. Доставим всё в лучшем виде к восьми вечера, идёт?        — Идёт.        — Нами, а можно я выйду за него замуж, когда вырасту? — громко спрашивает Мираи, как только они отходят на пару метров, и Нами вымученно прикрывает глаза, представляя, какую самодовольную ухмылку теперь давит Тсукури, похитив сердце её маленькой сестренки.        — Не знаю. Спроси у папы.       А уж папа наверняка должен знать, как её образумить.        Шикамару поглядывает на часы и вздыхает. Десять минут до полуночи, а он уже заколебался. Бесконечное женское жужжание в ушах лишь чудом не вызывает головную боль, и он в который раз переводит взгляд на девчонок, наперебой спорящих, нужно добавлять к очередной закуске соевый соус или нет. Нами, Ино, Сакура и Темари по отдельности адекватные и рассудительные люди, но стоит им собраться вчетвером — и сразу «здравствуй, птичий двор».        — Нара, ну скажи что-нибудь! — Темари окликает его и выразительно вскидывает брови. Он бы, конечно, поддержал свою девушку, но в спор, как и в то, кто там и на чем настаивает, он совершенно не вникал.        — Да пофиг. Всё равно мы и четверть того, что вы тут наготовили, не съедим.        — Вот, пожалуйста, — хмыкает Ино. — Типичная мужская позиция. Время поджимает, мы тут стараемся, а ему пофиг!        Шисуи заходит в кухню-столовую и с лучезарной улыбкой окидывает присутствующих взглядом.        — Девочки, да оставьте уже еду в покое. Одевайтесь и выходите на улицу, а то так и встретите новый год у плиты. И… Чудо, на пару слов.        Нами со вздохом споласкивает руки в прохладной проточной воде, вытирает их хрустящим полотенцем и выходит в небольшой коридорчик следом за ним. Он, как обычно, ухмыляется, но она уже слишком привыкла к этой его вечно довольной физиономии, чтобы хоть бровью на это вести.        — Давай уже завяжем с этим прозвищем, а? Меня даже Итачи никакими посторонними словечками не называет. - Никаких Солнышек, Котят, Рыбок, Заек...        — И не подумаю. Ещё мне не хватало менять шестилетнюю привычку.        Он берет её под локоть и куда-то ведет, а Нами чувствует, как кожа на сгибе руки начинает чесаться от соприкосновения с его пиджаком. «Шерстяной. Прямо как у дедули Хирузена» — думает она и усмехается собственной мысли. Дверь в просторный холл приоткрыта, и Нами краем глаза замечает, как Фугаку и Асума, оба в куртках, о чем-то мирно беседуют, кивая на люстру. Мимо, визжа как две мартышки, промчались Мираи с Сарадой, а следом выбежали Куренай с Микото с детскими пуховиками в руках, пытаясь их догнать. Как ни странно, собрать такую разношерстную компанию вместе было идеей Саске. Ему надоело, что его родители уже который год отмечают праздник только вдвоем, а Нами была только рада подкинуть со своей стороны им парочку ровесников.        — Вот, заходи, — Шисуи открывает перед ней одну из небольших комнат, которая, как ей казалось, с их приезда была заперта, и она в легком замешательстве перешагивает невысокий порог. — Подожди здесь, ладно?        — Но мне тоже нужно собираться! — только и успевает выкрикнуть она, но дверь за ней громко хлопает, ключ проворачивается в скважине, а свет гаснет. — Эй! — Ноль реакции. — Шисуи, мать твою!        У него всегда было довольно специфическое чувство юмора, но запирать девушку лучшего друга за три минуты до нового года — это перебор. Нами дергает за ручку, барабанит в дверь, кричит, но всё тщетно: все уже наверняка вышли на улицу любоваться фейерверками. Она щелкает выключателем в надежде вернуть хотя бы освещение, и в то же мгновение комната озаряется теплым светом множества маленьких лампочек.       — Нами.        Сердце подскочило от звуков такого родного голоса за спиной. Нами не решается повернуться, чувствуя, как кровь прилила к лицу. Это… то, о чем она думает?        — Тебе всё равно придётся на меня взглянуть, — Итачи тихо смеется, но в душе ему неспокойно, ведь прошлая попытка увенчалась провалом. Если эта чудесная девушка с рыжими, как закатное солнце волосами, снова скажет «нет», как он это переживет? Галстук душит, коробочка в кармане тяжелеет, а в висках набатом стучит волнение.        И Нами поворачивается, аккуратно придерживая платье, чтобы не наступить на подол. Смотрит ему прямо в глаза, будто совсем не замечает россыпь золотых огоньков гирлянд, что так красиво озаряют комнату. Однажды Итачи сказал, что на романтичные поступки у него не хватает фантазии. Нами вспоминает об этом и едва заметно улыбается одним уголком рта. Наврал, значит?        Итачи подходит ближе, не разрывая ни на секунду зрительного контакта, а затем опускается на одно колено, достает кольцо, и…        — Да, — шепчет она, разлепляя дрожащие губы, и в следующую секунду он уже покрывает их поцелуями, жадно ловит горячие вдохи и, кажется, окончательно теряет от нее голову. Снова.        За окном слышится залп полуночных фейерверков.