Ночной кошмар Хакёна

... Хакён не мог более выносить эти желтеющие и осыпающиеся иголки, рассыпанные по всему полу и застревающие в ткани носков. Руки никак не доходили разобрать это сверкающее великолепие: то расписание не позволяло, то усталость, то раскинувший в разные стороны руки и запрещающий это сделать ребёнок, которому так сложно отказать ради его улыбки. Но окончательное решение было принято вечером, накануне выходного дня. Чтобы в последний раз насладиться этим ознаменованием наступления нового года, он включил гирлянду и замер в свете разноцветных огоньков, отражающихся в блестящей мишуре. Тэгун подошел к Хакёну со спины, бесшумно ступая босыми ногами по полу. Спустя несколько молчаливых секунд, будучи до сих пор незамеченной тенью, Тэгун наклонился к шее лидера и шумно втянул воздух, чем вызвал легкий испуг и вздрагивание плеч напротив. Хакён пахнет мятно-ледяной почти испарившейся ноткой шампуня, рабочим терпким пОтом, пропитавшим волосы на затылке и висках, и смесью чужих парфюмов, осевших на его одежде за целый день. В полумраке комнаты и без того тёмные глаза Тэгуна кажутся особенно пугающими своим нескрываемым намерением. Его взгляд блуждает где-то по кромке глубокого выреза кофты лидера и на линиях проступающих на выдохе ключиц. Почему-то вместо резонного вопроса Хакён переводит взгляд на губы Тэгуна и обнаруживает оранжевые разводы в уголках с безошибочным цитрусовым ароматом. - Ел апельсин и не переодел рабочую одежду? Не отстирается же, тем более на белом! Секундное промедление на пришедшую мысль карается стремительным приближением, поцелуем, приносящим кисло-сладкий привкус апельсина, и теплой ладонью на пояснице. Попытка оттолкнуть снова карается, на этот раз падением на пол, в аккурат на засохшие и оттого особо острые иголки, болезненно впивающиеся в ладонь. Хакён шипит сквозь приоткрытые зубы от боли, стряхивая впечатавшиеся иголки. Тэгун любуется переливающимися огоньками на коже старшего и накрывает его ладонь своей, игриво перебирая кончиками пальцев, замещая боль другим, более приятным чувством. Второй раз Хакён не сопротивляется, замирая и позволяя языку Тэгуна исследовать губы и легонько проникать внутрь. Поцелуй оказывается прерван вышедшим на шум макнэ. Сглатывает, легонько поджимая губы, словно что-то жевал. Недолго думает и с каким явно недобрым намерением и издевающейся ухмылкой направляется к этим двоим. Пользуется невыгодным положением старшего и, не обращая внимания на долгий внимательный взгляд Тэгуна, приближается к лицу временами чересчур заботливой, а оттого – надоедливой, - мамочки. Губы младшего такие холодные... Поцелуй отдает шоколадным пломбиром и чем-то еще. Несмотря на показавшуюся ранее дерзость, целует неуверенно, на что получает согревающий язык и приглашающе приоткрытые губы. Целует чуть более нагло, на что моментально получает улыбку и легкий укус. Чтобы не зазнавался. - Еще не до конца прожёванная и проглоченная вафля – вот чем отдает. А что, если смешать эти вкусы по очереди?... Спешно переключается на рот Тэгуна, более жадно и как-то пугливо, выдавая себя через судорожный выдох. Младший тянется к ближайшей ветке за головой лидера, наклоняет, тянет и задиристо царапает открытую и общепризнанно длинную шею, оставляя невидимые глазу царапинки. Заливается звонким смехом и отскакивает, зная, что Тэгун заступится. Тэгун заботливо лечит несуществующие ранки чередой мягких поцелуев и запускает руки под кофту, в попытке стянуть этот ограничивающий и совершенно ненужный сейчас предмет одежды. Кожа лидера такая разгоряченная и так причудливо собирается в несколько рядов складочек на мягком животе, чем вызывает улыбку Тэгуна, обладателя такого же укутавшегося на зиму пресса. Младший куда-то исчезает и возвращается с услужливо принесенной подушкой в одной руке и тюбиком смазки в другой. - Хён, устраивайся поудобнее. Мелкий совершенно издевательски отпихивает Тэгуна, подпихивает подушку под поясницу офигевшего такой дерзостью Хакёна и, абсолютно не церемонясь, спешно стягивает остатки одежды. - Негоже лидеру быть таким покорным и послушным, ой негоже... Но отчего-то не сопротивляется. Не сопротивляется, но и не действует. Разлегся как царь, уверенный в своей неотразимости, или же какой заморский редкий деликатес, и с вызовом разглядывает бесстыжие лица этих двоих. Переглядываются заговорщически с той самой улыбкой, которая не предвещает ничего хорошего. - Хён, закрой глаза. Закрывает недоверчиво, напрягая слух. Чувствует, как гладят по спине и нежно ласкают уши, с двух сторон, одновременно, и едва сдерживается, чтобы не застонать. Непроизвольно подается тазом вперед и с трудом удерживается на сгибающихся локтях. Чувствует, как чья-то рука скользит по животу вниз, и приоткрывает глаза. Тэгун отвлекает внимание на себя, укладывая на спину и вовлекая в поцелуй. Младший продолжает скользить вниз, огибая бедренную косточку и поглаживая чувствительную кожу на внутренней стороне бедра. Успевает бесшумно и обильно смазать пальцы и решительно приступает к делу. Хакён дергается от неожиданности и сводит ноги, зажимая скользкие пальцы. - Позволить младшему доминировать? Да ни за что! Не успевает открыть в возмущении рот и получает вроде нежное, а вроде властное, ласкающее движение длинных пальцев Тэгуна на своих коленках, с явным призывом расслабиться и раздвинуть ноги. Долгий, прямой и неморгающий взгляд Тэгуна пробирает до основания, подавляет сопротивление своим отчетливым немым “Подчинись”. - Хён, позволь мне. Колеблется, но расслабляется, отставляя согнутую ногу в сторону и разрешая младшему погладить упругие ягодицы и тугое кольцо мышц. Чуть скалится, чувствуя проникновение. Не уступает до конца. Тэгун блуждает где-то по телу влажными поцелуями с обилием языка и дыханием, от которого стайками пробегают мурашки. Вылизывает шею и уши, целует с самыми пошлейшими звуками, силясь и надеясь выбить застрявшие внутри и сдерживаемые стоны. Целует мягкую сторону ладоней, просачиваясь теплым языком между пальцев, от чего волной вверх по позвоночнику пробегают краткие судороги. Хёк не торопится, поглаживая и смазывая стенки входа. Торопиться некуда, да и не хочется. Хочется поиздеваться, из детской вредности, хочется отомстить за всё это время, за приставания, за бесконечные принудительные попытки сделать эгьё. Но отомстить изощрённо, мучая, растягивая во времени и мешая боль с удовольствием. И особенно хочется отомстить за провокационное возбуждающее поглаживание на каждом выступлении с Chained up, которое не получается проигнорировать: другие хёны лишь делают вид, что прикасаются, но Хакён делает это всерьез, каждый раз, ощутимо шлёпая и оглаживая бедро. Нужно заставить хёна просить. Нет, не просить. Упрашивать, вымаливать, скулить как изголодавшегося по ласке бездомного пса. Хакён чувствует как липкая рука накрывает член, проходясь по всей длине и поглаживая большим пальцем головку, отчего окончательно задыхается, ломается и отдается во власть этого микса ощущений. - Хён, тебе хорошо?... - Вот мелкий паршивец! Тебя бы сейчас... Пытается оказать сопротивление и заносит руку для излюбленного щипка, которым наказывает провинившихся мемберов, но вместо испепеляющего взгляда прикусывает губу и цепляется за Хёка вслепую, когда чувствует проникновение второго пальца. Ёрзает, жмурится, содрогается в районе пупка, временами облизывает губы, сжимает-разжимает пальцы на ногах, но молчит до последнего. Уже несдержанно насаживается на пальцы сам, направляя под нужным углом чужие подушечки пальцев к чувствительному месту. Тэгун, убыстряя темп руки, целует очень глубоко, абсолютно повелительно, не давая дышать ровно или же прервать поцелуй. И все же прерывается, чтобы дать отдышаться, пощекотать лицо кончиками выбеленных волос, нежно потереться носом и выдать шёпотом в губы последний, сокрушающий удар, впервые заговорив за этот вечер: - Не сдерживайся, хён. ... стон был настолько громким и несдержанным, что Хакён не сразу понял, что застонал наяву. Непонимающе бегает глазами по потолку, не проснувшись и не осознавая реальность адекватно до конца, и расслабляет напряженную выгнутую спину. Принимает сидячее положение, откидывает шуршащее пышное одеяло и усмехается, запрокинув голову назад: - Всего лишь сон… - выдыхает с облегчением. И… Разочарованием?... – Ну здравствуй, приятель. - бормочет Хакён, улыбаясь и опустив глаза, касаясь пальцами и обращаясь к восставшей части себя под тканью нижнего белья. День обещает быть мучительно долгим после такого из-за совместных съёмок... А чуть позже проскальзывает мимоходом совершенно невинная мысль: “В морозилке где-то был нетронутый стаканчик шоколадного мороженого...”