Искры

Рен, надевающий маску на ходу, едва не сносит попавшегося ему в дверях адъютанта, уже другого, постарше, и, оттолкнув помеху Силой, уносится в сторону ангара черным вихрем. Хакс и незнакомый ему майор смотрят вслед Кайло с одинаковым выражением лица. Потом порученец со вздохом роняет: — Магистр всегда так торопится, — и протягивает генералу стопку из двух датападов и маленькой плоской шкатулки с ладонь размером. А Хакса внезапно накрывает приступом жгучей зависти — он, невзирая на всю практику пикировок с Реном за последние три года, все еще не умеет так жалить словом, произнесенным без капли злобы. И до генерала постепенно начинает доходить, зачем Сноуку именно такие адъютанты. Внутренняя политика Ордена, сожри ее сарлакк. — Благодарю, — ровно отвечает он, пряча шкатулку в карман, — я передам магистру все необходимое. «Если не придушу раньше». Нагнать Рена получается только у трапа их челнока, и то только потому, что рыцарь наконец вспоминает о протоколе и целых две минуты ждет размашисто шагающего Хакса посреди ангара. Прямо на пути у колонны штурмовиков, вынужденных под чутким руководством сержанта выполнить резкий разворот и утопать обратно, поскольку связываться с рыцарями Рен вредно не только для карьеры, но и для здоровья. Сам Кайло об этом вообще не задумывается, свято уверенный в том, что мир вертится вокруг него. Невзирая на все попытки Верховного лидера убедить его в обратном. «Самодовольный поганец», — сейчас генерала нисколько не заботит тот факт, что магистр может прочесть его мысли. Бегать за Реном унизительно во всех смыслах, и Хаксу хочется донести до Кайло эту информацию. Если понадобится, вбить силой, невзирая на разницу в росте и возможностях. Их «экспедиция» определенно обещает быть веселой. Очень веселой для одного молодого человека с непомерно раздутым самомнением. Но все слова куда-то деваются, когда в салоне шаттла Рен падает в соседнее кресло, сдирая маску, и впивается пальцами в виски так, словно хочет раздавить собственную голову. Грозовое облако боли, в центре которого бьется чужой пульс, входит в резонанс с мигренью генерала, монотонно долбящей острыми спазмами в лоб и скулу, и Хакс судорожно сглатывает, борясь с тошнотой. Ворот кителя становится невыносимо тугим, а шинель на плечах — слишком тяжелой и жаркой. Хочется обратно на «Старкиллер», выйти на мороз с непокрытой головой и постоять минут десять. Раньше всегда помогало. А теперь и выйти некуда... Отчаявшись перебороть приступ силой воли, бывший командующий утыкается в собственный датапад. Работа — лучший способ отвлечься. Главное на Рена не смотреть. Кажется, сегодня Сноук был намеренно неаккуратен по отношению к ним обоим. И это, хатт задави, ослепительно больно. Несчастные двадцать минут полета, сопровождаемые слабым гулом двигателя и бесконечным трепом диспетчеров, исторгаемым динамиками в кабине пилотов, доводят Хакса до белого каления. Обостренный слух воспринимает слишком много, про зрение с обонянием и говорить нечего. Сосредоточиться на тексте приказа не получается, поскольку строки скачут перед глазами, а сердце бухает где-то в горле. Генерал с сомнением косится в сторону аптечки, но непонятно откуда взявшаяся уверенность в том, что этот приступ лекарствами не снимешь, удерживает его на месте. Магистр сидит молча и явно пытается хоть немного расслабиться, но размеренное дыхание то и дело прерывается сдавленным шипением. Кажется, Сила тут тоже не помощник. Или причина в том, что кто-то не умеет концентрироваться в стрессовой ситуации? Хакс с вялым интересом рассматривает запрокинутое лицо Рена, благо тот уже не в том состоянии, чтобы возражать. Бакта-терапия возымела действие, рана на лице из багрового рубца превратилась в узкую красно-розовую полосу, которая со временем стянется в тонкую белую линию. Недель через пять, если магистр не решит оставить все как есть. Или ему не прикажут. Хотя некоторые распоряжения своего учителя Кайло, как выяснилось, предпочитает пропускать мимо ушей. Интересно, сколь многие? Магистр внезапно по-детски шмыгает носом и прижимает перчатку к лицу, растеряно разглядывая кровь, пачкающую черную кожу. «Какая неожиданность», — мрачно думает генерал, извлекая из рукава припасенный для себя и сходной ситуации платок и молча вручает его Рену. Тот автоматически благодарит, утыкается в белую ткань носом и снова застывает, прикрыв глаза. Хакс очень хочет съязвить на тему наличия карманов для необходимых мелочей в наряде Кайло, но понимает, что с тем же успехом можно обращаться к пустому креслу. Реакция будет примерно одинаковая. «Хоть бы Сноук не свернул ему ничего в мозгах», — с долей беспокойства думает генерал. В то, что после экзекуции в голове Рена станет чуть больше порядка, он даже не пытается верить. Тут хоть бы хуже не было. Снова накатывает желание, каждый день посещавшее Хакса в первые полгода их совместной службы — сдать магистра психиатрам и удостовериться, что те запрут его в палате с мягкими стенами надолго. Но следом приходит осознание — на этом корабле как минимум два человека, которым может понадобиться подобная помощь. И если головная боль усилится еще немного, то один из них точно перейдет в буйную фазу. Но все рано или поздно заканчивается — от пыток до полетов, и шаттл наконец-то заходит на посадку. А генерал понимает, что никогда в жизни так не радовался виду главного ангара «Финализатора». — Капитан, — Рен редко утруждает себя нормальным приветствием. Фазма вздергивает светлую бровь, изучая стоящего перед ней человека. Точнее, подпирающего спиной дверь ее камеры, ведь после лазарета ее поместили именно в камеру, пусть и достаточно просторную. Странно, что не казнили сразу. — А разве я все еще капитан, сэр? — наконец произносит она, упираясь взглядом в переносицу собеседника. Смотреть в глаза опасно, смотреть на шрам и думать о том, кто мог так отделать магистра, еще опаснее. Открытое лицо смущает, раньше они оба прятали его, каждый под своим шлемом. И если Фазме с доспехами наверняка придется проститься, то маска Рена вот она — лежит на сгибе локтя, затянутого в плотную черную ткань, смотрит в пустоту темным стеклом визора. — Верховный лидер предоставил мне решать вашу судьбу, — Рен пристально изучает противоположную стену, так, словно там есть что-то действительно интересное. Фазме стоит большого труда не обернуться через плечо. Она подозревает, что это своего рода проверка, но понять магистра не может. Впрочем, его вообще сложно понять, когда он в таком... нестабильном, невзирая на показное спокойствие, состоянии. — И? — сидеть молча надоедает через пять минут. Рен отмирает и переводит взгляд на женщину. — Расскажите мне, что произошло на базе. Словами. Фазма давится невысказанным замечанием, откашливается и начинает говорить, подробно, со всеми деталями пересказывая историю своего провала. Ей неприятно еще раз переживать эту слабость, но деваться некуда. Знакомиться с методами магистра на собственной шкуре желания нет ни малейшего. Но где-то на краю сознания упорно вертится мысль, что рыцарь все же читает ее эмоции, пусть и очень аккуратно. И видит, как за всем негативом, направленным на себя, в сознании женщины прячется глубокое недоумение и обида. Ведь на многочисленных учениях щиты станции перезапускались сами через девяносто секунд после отключения. Собственно, поэтому и не было никакой усложненной процедуры их деактивации, требующей кодов всех высших офицеров, которую на ходу пыталась придумать Фазма, чтобы запутать диверсантов. Автоматика делала все сама. А тут почему-то не сработала. Но почему? Или виной тому была физическая порча оборудования? Что именно сотворили с пультовой диверсанты, капитан штурмовиков не видела, ее оглушили практически сразу, но сквозь дымку беспамятства пробивалось что-то похожее на выстрелы и рычание. А потом пришли холод и боль. И омерзительная, вонючая жижа, просачивающаяся сквозь фильтры шлема и заливающая лицо. — Технические подробности уточните потом у генерала, — ровно произносит Рен и вдруг хмыкает, — пресс для мусора, ну надо же, Соло был верен себе до последнего. До самой смерти. — Простите, сэр? — Фазма чувствует, что разговор становится слишком личным. Разумеется, она в курсе сплетен и слухов и знает, как звали и кем был Кайло Рен в другой жизни. Другой вопрос, что знать это ей вообще-то не положено. — Хан Соло мертв. Насчет штурмовика-предателя я, к сожалению, не уверен. Но больно ему было, — губы магистра растягиваются в крайне неприятной кривой ухмылке, что сразу делает перечеркнутое шрамом лицо уродливым. И Фазме стоит большого усилия воли не отвести взгляд. И еще большего — загнать поглубже в подсознание свое авторитетное мнение на счет душевного здоровья Бена Соло. — А что до пресса, — ухмылка превращается в мечтательную улыбку, снова разительно меняя лицо говорящего, — то это старая семейная история. Во время освобождения Леи Органы из застенков первой «Звезды смерти» всю теплую компанию, состоявшую из принцессы, контрабандиста, парня-фермера и вуки, занесло в давилку для мусора. С подачи ее высочества, кстати. Жаль, что тогда им помогли дройды. А ведь все могло пойти совсем по другому пути... Ну и я бы не слушал десять лет споры о том, кто кого спасал на самом деле. «Как можно так спокойно... о таком?!» По виску Фазмы стекает капля холодного пота. Она не смотрит в глаза Рену, но видит, как они становятся неправдоподобно черными, и больше всего боится, что ей придется встретить этот взгляд. Узнать, что там, на дне колодца. Сила едва ощутимо дрожит, заставляя вставать дыбом короткие волоски на затылке. И вдруг исчезает, забирая с собой потусторонний холод. — Сколько времени вам понадобится на полное восстановление? — резкая смена и темы и тона на секунду сбивает женщину с толку, но она быстро собирается с мыслями. — Четыре-шесть дней тренировок до обычной формы. Десять-пятнадцать до оптимальной. Лицо Рена снова бесстрастно. Но слова привычно ядовиты: — Как хорошо, когда у тебя есть свой личный специалист по рукопашному бою подходящего роста и веса. И, главное, никому совершенно не нужный, — магистр ловит взгляд Фазмы и едва заметно сжимает Силой ее горло, напоминая, кто тут теперь устанавливает правила. — Жду вас через неделю. И да, не забывайте про другие свои обязанности, капитан. Те, где головой надо думать, а не бодаться. Штурмовики уже определенно заждались. Хорошего дня. Онемевшая Фазма смотрит в закрывшуюся за спиной Рена дверь и с трудом сглатывает. «Дурдом».