Однодневка

Подёнка. Или более поэтично на латыни Эфемероптера. Или же всем знакомая бабочка-однодневка, которая больше похожа на стрекозу, нежели на бабочку. Одно из древнейших насекомых на Земле, она легко узнаваема по длинным хвостовым нитям и паре почти прозрачных, хрупких, почти невесомых крыльев, которые так легко смять или повредить случайно, сократив и так недолгую жизнь. Но самой известной особенностью остается то, что живет она не более суток. Всего лишь одни сутки на всю жизнь. Такую хрупкую жизнь. Светлый коридор кажется бесконечным, как и десятки людей, сидящих вдоль него. Пожалуй, добрая половина мечтает убраться отсюда как можно быстрее. Между кабинетами парят люди в белых халатах, словно в мантиях. В воздухе витает характерный, не всем приятный запах лекарств и нечто такое, что сложно разобрать там сразу. Если повезет, то человек лишь на смертном одре в последний миг узнает, что именно так пахнет грань между смертью и жизнью. Без четверти полдень. Что привело сюда ту девушку? Почему эта обстановка так навевает панику? Какой недуг привел ее сюда? Уже в кабинете терзающие вопросы исчезают. Любые вопросы исчезают. — Образно говоря, осталось вам не больше суток, — слова доходили не сразу, будто проходя сквозь пелену, будто не с ней, врач бросил торопливый взгляд на часы над дверью, — уже полдень. Извините, вам пора. Силясь понять подтекст в его тоне, на автомате девушка вышла из кабинета. Диагноз и заключение доходили до сознания со скрипом. Когда и как это случилось вдруг стало неважным. Отсчет начался, и впереди только 24 часа. Последние. В голову сразу лезут стереотипные мысли об адреналине на закате жизни. Но зачем? И всякие идеи отходят на второй план. 22:30 Люди тратят слишком много времен на бесполезные разъезды. Драгоценные минуты безвозвратно утекают сквозь пальцы. Но даже их можно потратить с пользой и, наконец, увидеть вблизи город, в котором она жила всю жизнь. Девушка выскользнула из автобуса, едва он успел остановиться, и пошла в сторону дома, озираясь с интересом по сторонам, словно она впервые видит дома и улицы, мимо которых ежедневно ездила изо дня в день. 21:00 Пожалуй, так радоваться приходу домой можно лишь когда до одури устал от непривычно долгой прогулки. Лежа на кровати, она пыталась вспомнить, когда вообще последний раз гуляла. Память наотрез отказывалась работать. От избытка кислорода девушка так и заснула, пытаясь вспомнить последнюю встречу вне сети. 18:00 Дневное пекло давно спало. Стрелка часов достигла абсолютной вертикали, остановившись на числе шесть. Через приоткрытое окно в комнату проникал свежий, уже вечерний воздух, который вызвал резкий приступ озноба. Нелепо завернувшись в одеяло, она уставилась вдаль, за стекло. За его пределами был самый обычный летний вечер с детскими криками, гуляющими людьми и полным отсутствием суеты. Как когда-то в детстве, когда некуда было спешить. И вспомнилось из далеко и успешно забытого прошлого тепло этого вечера. С возрастом она даже замечать их перестала. Вечер стал всего лишь цифрами в углу экрана, преддверием ночи. Цифрами, которые сейчас играли злую шутку, немного ускорив свой бег. Голубое небо приобретало чуждые ему цвета и неспешно багровело, обращаясь в закат. Неизвестно, сколько прошло времени ее метаний между ознобом и жаром прежде, чем она снова смогла уснуть. А ведь в эту минуту она могла бы мчаться вдаль, в неизвестность на чьем-нибудь мотоцикле, или, наконец, выбраться в парк аттракционов, или избрать любой иной способ глотнуть адреналина. Да так, чтобы перехватывало дух ежеминутно, чтобы комок нервов сжался в солнечном сплетении и то и дело поднимался к горлу, а восторг зашкаливал выше макушки, расплескиваясь смехом, заразительным и надрывным. 11:00 Дикая боль пронзила виски, вырвав из объятия сна. Ей показалось сперва, что кто-то решил просверлить ее голову. Девушка скатилась с кровати, обхватив голову руками и мыча что-то нечленораздельное, словно желая заглушить своим стоном эту боль. И понемногу боль отступила. Девушка вдруг снова ясно вспомнила, что конец ее уже обозначен и половина суток уже миновала. Наверно, стоило предупредить близких, но ей совсем не хотелось ранить еще сильнее, чем есть. Она приняла решение молчать до конца, ведь иначе обрекла бы всех, кому она дорога, на страдание от беспомощности, а себя — на созерцание глупых, плохо скрываемых улыбок-масок. А потом начались бы попытки наполнить ее угасающую жизнь уже давно никому не нужным смыслом, подарить воспоминания и эмоции, в которых она не нуждалась. Никого бы не волновало, что ей это совсем не нужно, что они просто пытаются «наиграться» в нее напоследок, как это случается с любимой игрушкой, когда ту ждет неминуемая свалка. И в конце, разумеется, устроили бы шумные и бесполезные проводы в мир иной. 7:00 Под утро приступ был сильнее и продолжительнее. Голова дико кружилась, и к лютой, нестерпимой боли добавилась дезориентация в пространстве. В ее голове мелькнула мысль, к чему бы это привело, будь она на тарзанке или во время прыжка с парашютом, или на природе, где последний закат точно стал бы незабываемым для всех. Впрочем, все это все равно никак не смогло бы повлиять на конечный исход. Мало кто мог выдержать это зрелище — она с воем каталась по полу, пытаясь вырвать себе волосы на висках от боли, все тело содрогалось в безумной лихорадке. 4:00 Голова все также продолжала раскалываться. Левая нога полностью отнялась, руку парализовало, когда она обняла себя за плечи. Все, что ей оставалось — это бить правой ногой по полу, чтобы не сойти с ума окончательно от разрывающей сознание боли. В висках стучал вопрос «Зачем?» Не переставая, ежесекундно. Зачем все эти годы мы заводим знакомства? Зачем приобретаем знания или материальные ценности? Зачем творим? Зачем возводим радость на пьедестал недоступности своими руками? Зачем нам позволяют обрести ее только тогда, когда финал уже обозначен и ее совсем не хочется? Сотни, тысячи вопросов, которые мучили ее когда-либо, сейчас всплыли на поверхность, разрывая рассудок. Вот только сейчас ответы на них совершенно неважны. Кого она хочет сейчас увидеть из знакомых и родных? А кого готова? 2:10 Новый приступ боли заставил ее забиться в конвульсиях. Насколько это позволял паралич. Ей даже показалось, что шея и позвоночник поддались этой дряни, также сводя ее с ума. Все тело покрывали синяки, вторая нога начала отниматься от бедра. Чтобы не потерять последние крупицы рассудка, она стала петь давно севшим голосом. Связки не слушались, наполняя комнату невнятным воем. Хороша была бы красавица на каком-нибудь колесе обозрения? 0:51 В поле зрения обезумевшего от боли взора, потерявшего рассудок окончательно, попалась ножка стола. Неаккуратно обработанная и острая, которую давно, конечно, нужно было сгладить. Но ведь в будние дни на это нет времени. И сегодня будний день. Чуть больше десятка сантиметров до него. Один удачный толчок, и боли больше не будет. Она больше не будет разрывать веки и затылок, сдавливать виски, сводить спину, отдавая в теряющие чувствительность конечности. Конец так близок. Не хватило запала провести свой «последний день» как подобает? А зачем? Ей даже не хватило запала прожить его до конца. Алая жидкость залила паркет, намочив волосы и край ковра, и безумную, полоумную улыбку, застывшую на лице. Больше не трясет в припадках. Нет воя боли, стонов, крика. Впереди только констатация. Потому что нет смысла делать ярким один кроваво-красный день, если вся жизнь ее и после нее абсолютно серая с черными потертостями. Зачем ярко умирать, когда не смог ярко жить? Зачем менять свой режим, кичиться решимостью, которой нет, если даже этот день не заслужил быть завершенным? Однодневка не пытается что-то изменить в своей жизни в последний момент, перед смертью, лишь следует установленному порядку, даже если жить остался час, а жизнь еще не начиналась. И мы тоже однодневки, только наш день немного длиннее.