Ночь в Опере

Ты сосешь мою кровь, как пиявка Ты плюешь на закон и разрушаешь Трахаешь мне мозг до боли, Захапал все мои деньги — и тебе все мало! Заблудший старый осел Со своими тупыми правилами Всю ночь инспектору Грегори Лестрейду снились черви. Они извивались, наматывались друг на друга, чёрные, с буро-рыжими животами, свивались в клубки, пожирали друг друга и тут же испражняли новых молодых червей. Лестрейд чувствовал запах свежей земли и крови, исходящий от них. Проснувшись утром, он подумал, что дурной сон наверняка означает особо паршивое дело: гнусное, скользкое и нехорошо пахнущее. Однако пятница 25 декабря 1885 года не ознаменовалась каким-либо грандиозным преступлением, которого Лестрейд ждал весь день. Должно быть, Рождественский дух, царивший над Лондоном, умиротворял лихие умы и заставлял с надеждой смотреть в будущее всех подряд, даже закоренелых негодяев и пройдох. Зло как-то притихло и приуныло в ожидании более серых и пасмурных времён. Весь день инспектор занимался тем, что приводил в порядок накопившиеся бумаги и подготавливал дело банкира Томстона для суда. Довольный тем, что удалось прийти домой раньше, чем обычно, Лестрейд решил посвятить несколько свободных часов Лизе — своей семилетней дочери, которая восемь месяцев назад осталась без матери. Сам Лестрейд утрату пытался забыть, с головой уйдя в работу, а вот Лиза была ещё слишком мала, чтобы уметь заглушать горе повседневными делами. Миссис Крауч — экономка инспектора — утром отводила Лизу в пансион для девочек, а вечером приводила домой. Все знакомые советовали инспектору отдать дочь на полный пансион в какую-нибудь недорогую школу, но он не представлял, как будет жить ещё и без дочери. После ужина отец с дочерью устроились в гостиной рядом с камином и разложили любимые Лизины книжки. Рассмотрев их, Лестрейд понял, что дочь как-то незаметно повзрослела. Тут уже не было сказок о принцессах, принцах и гномах. В основном книжки с минимальным количеством картинок: «Приключение Гулливера», «Война птиц» и «Пиноккио». Лестрейд вытащил из стопки «Пиноккио», открыл первую страницу и стал читать. Книжка его захватила, и он не заметил, как дочитал её почти до конца. Однако голосовые связки начали бастовать. — Всё, Лиза, я охрип, дальше почитаешь сама! — Ну, папа, ну, пожалуйста! — принялась канючить дочь. — Хорошо, — согласился Лестрейд, — но сначала выпьем чай. Но чаю Лестрейду попить не удалось. В гостиную вошла экономка миссис Крауч и протянула ему записку. Быстро пробежав её глазами, он стал переодевать домашнюю одежду на уличную. — Папа, ты куда? — разочарованно дернула его за рукав дочь. — Нужно идти, дорогая. — Опять ужасное преступление? — подняла брови девочка. — Ещё не знаю, но наверное, ужасное. Веди себя хорошо и слушайся миссис Крауч. Я вернусь поздно. Полицейский экипаж, присланный за Лестрейдом, домчал его до театра Ковент-Гарден за тридцать минут. У дверей театра уже дежурило двое полицейских. Несколько констеблей стояло в холле. — Идемте со мною, — обратился к Лестрейду незнакомый сержант, — я покажу вам место преступления. — А кто убит? — перескакивая через две ступеньки, поинтересовался инспектор. — Если честно, я сам не знаю. Наш околоток ближе всего к театру, и констебли прибыли раньше всех. Театр оцепили, но спектакль ещё идёт. Через полтора часа третий акт закончится, и мы не представляем, что делать, когда народ хлынет на выход. Сегодня среди зрителей присутствует принц Уэльский. Лестрейд схватился за голову: — Господи, помоги нам! Думаете, преступник ещё в театре? — Очевидно. Через главный вход никто не выходил, это подтверждают и швейцары, и гардеробщики. Дверь чёрного хода на время спектакля закрывают. Окна забиты на зиму. Другие выходы отсутствуют. — Может, убийство произошло до спектакля? — Нет! Как мне сказали, опера продолжается почти четыре часа. И чтобы благородные господа не заскучали и не проголодались, антракты длятся по сорок минут. Главная героиня отпела первый акт и ушла отдыхать в гримерку. Когда парикмахер зашёл в её гримерную, за пятнадцать минут до второго акта, то увидел страшную картину — три трупа на полу. — Три? — Изумился Лестрейд. — Молоденькая костюмерша, правда, ещё была жива, но находилась без сознания. Но буквально десять минут назад умерла на руках у доктора Брандта. — Кто это? — Театральный доктор. Об убийстве стало сразу известно… — Постойте, а как же продолжается спектакль? Без героини? — У примы есть дублерша. Пока её одевали, прошло некоторое время. Второй акт начался с небольшим опозданием, но вроде бы никто ничего не заметил. Вот… пришли. Возле дверей гримерки примы толпился народ, до ушей Лестрейда доносился шум ссоры. — Полиция! Дорогу! — звучно выкрикнул сержант, и толпа перед ними расступилась. Взору инспектора Лестрейда предстал мистер Шерлок Холмс. — Боже! Мистер Холмс! Вы-то как здесь? — Лестрейд, пошевелите мозгами! На мне фрак и лаковые туфли, в руках театральный бинокль… — Вы что, оперу пришли слушать? — Увы, не смог отвертеться. Мистер Шерлок Холмс занимал в жизни инспектора Скотланд-Ярда Грегори Лестрейда особое место. Будучи выходцем из низших слоёв, сын преуспевшего сапожника и простой швеи, всего добившийся сам, инспектор плохо переносил снобов из общества. Но мистер Холмс был в данном случае скорее исключением, чем правилом. Что не мешало, конечно, их бесконечным спорам и трениям. — Ладно, идёмте. Пропустите этого джентльмена, он со мною. — Благодарю, инспектор. Гримерная примадонны скорее напоминала гостиную знатной дамы, нежели помещение скромной служительницы Мельпомены. Это была довольно большая комната, ярко освещённая хрустальной люстрой, с огромными зеркалами, большим плюшевым диваном и несколькими кокетливыми креслами. Взгляд Лестрейда поневоле зацепился за великолепные детали интерьера: прелестные ширмы, расписанные павлинами и пионами, огромный букет зеленоватых лилий в красивой фаянсовой вазе на полу, ковёр, затканный огромными синими розами. И всё это великолепие, должно быть, тщательно подобранное любящей рукой, было забрызгано, залито и пропитано кровью двух женщин и одного мужчины. Мужчина, немолодой, с редкими волосами, зачёсанными на посеревшую лысину, массивный, с огромным животом, раскинув руки, лежал возле дивана. На накрахмаленной визитке расплывалось чёрное пятно. Ножа в ране не было. Вторая жертва лежала на диване, куда её, должно быть, перенесли по просьбе врача. Молоденькая девушка, с простеньким личиком и огрубевшими от стирки руками. Одна туфелька свалилась с её ноги и лежала прямо возле руки мёртвого толстяка. Третья жертва находилась поодаль. Очевидно, смерть настигла её, когда она сидела перед зеркалом. Тело женщины в театральном наряде, странно извернувшись, лежало опираясь на стул перед гримерным столиком. Несмотря на толстый слой грима, Лестрейд увидел, что это была замечательно красивая женщина. Не слишком юная, но прекрасная в пору своей зрелости. — Какая женщина! У кого только поднялась рука? — Убита ударом в шею. Перебита сонная артерия, судя по всему. Нож небольшой, но очень острый. Мужчина убит ударом в грудь. Должно быть, бил человек, умеющий обращаться с холодным оружием. Удар спонтанным не назовёшь. Служанка тоже убита ударом в грудь. У раны неровные края… Можно сделать вывод, что целями убийцы были примадонна и её муж, а служанка пострадала как случайная свидетельница. Кстати, у костюмерши незадолго перед смертью были интимные сношения. На подоле платья пятно очевидного происхождения. — Так, может, примадонна застала служанку со своим мужем? И убила обоих? А потом себя? — Одежда мужчины в полном порядке, нельзя сказать, что его застали за интимным делом. К тому же отсутствует орудие убийства. Нужно разыскать доктора, который присутствовал при агонии служанки. — А где он? — Нервический припадок, как мне сказали. Но нужно проверить. — Вы-то сами как оказались здесь? — Я задержался на балконе с одним знакомым и заметил полицейского сержанта, бегущего с растерянным, но многозначительным видом. Я просто последовал за ним. — У вас нюх на убийства. Нет, я имел в виду, как вы попали в театр? Пришли с… дамой? — Я здесь с братом. Его друг — лорд Розбери — любезно пригласил нас в свою ложу. — У вас есть брат? Вот не подумал бы. А где он? — Слушает оперу. Где ему ещё быть? Лестрейд, помолчите, вы мешаете мне думать. В дверях появились коронёр Андерсон и его помощник — юный красавец-мулат Донован. — Ну, наконец-то, — обрадовался Лестрейд. — Давайте приступайте к работе, а я пошёл допрашивать свидетелей. Времени у нас мало. Холмс, естественно, последовал за инспектором. Первым допросу подвергся парикмахер, обнаруживший трупы. Бедняга был белее листа бумаги и постоянно заикался. Ничего толком от него добиться не удалось: он даже своё имя не сразу вспомнил. К тому времени разыскали и привели того самого доктора, который присутствовал при смерти последней жертвы. — Расскажите мне всё с того момента, как вас вызвали к умирающей. — Я пил чай с помощником режиссёра мистером Тоддом и художником мистером Ольбергом в мастерской мистера Ольберга. К нам прибежал работник сцены Том и сказал, что убили Викторию… простите миссис Лемон, мистера Лемона и Карину. Я побежал наверх и застал Карину ещё живой. Но я сразу понял, что рана смертельная, и ей осталось несколько минут. Я мог только облегчить ей страдания уколом морфия, что я и сделал. — Она была в сознании? — Да, перед смертью она пришла в сознание, — кивнул головой доктор. — Она видела убийц? — нетерпеливо спросил Лестрейд. — Она сказала, кто её убил? — Она сказала одну фразу. Позвольте, я воспроизведу её дословно: «Я вошла, а он выбежал. Мне стало больно, и я упала». — И всё? — казалось, не поверил Лестрейд. — Вы не спросили, как выглядел этот мужчина? — Нет, она потеряла сознание. — И вы сделали ей укол морфия? Или вы укололи её до этого? — Я уколол её до этого. Благодаря морфию она смогла говорить. Морфий заглушил боль. — Это вы поставляли миссис Лемон подобные вещи? — неожиданно произнёс Холмс и выложил перед доктором круглую серебряную коробочку. — Мистер Холмс, опять вы украли вещь с места преступления! — возмутился Лестрейд. — Это всего лишь успокоительное, — пожал плечами доктор. — Не просто успокоительное… — Холмс отвернул крышку, и Лестрейд увидел несколько белых продолговатых пилюль. Холмс вытащил одну пилюлю и лизнул её. Лестрейд и Доктор Брандт с интересом наблюдали за его действиями. Однако глотать пилюлю Холмс не стал. — «Лоэнгрин» — длинная и невероятно тяжёлая для исполнения опера. Вагнер весь такой… Виктория… миссис Лемон попросила меня составить ей препарат… который придавал бы ей силы. — Какие отношения вас связывали с мисс Лемон? — поинтересовался инспектор. — Никакие. Я театральный доктор, она — прима. У нас были отношения: врач — пациент. Когда доктор ушёл, Холмс произнёс, глядя на закрывшуюся дверь: — Он что-то скрывает. — Почему ты так решил? — Он раньше служил в армии. Мертвые тела ему привычны. Отчего же тогда он сбежал? Что это за враньё про истерику? — Может быть, он был влюблён в эту миссис Лемон, примадонну. Холмс недоуменно посмотрел на инспектора: — Вы разве не поняли? Доктор — мужеложец. — О, господи, Холмс! Откуда вы это взяли? Нет! Я ничего не хочу об этом знать! Пока спектакль не кончился, Лестрейд успел опросить кучу народа. Холмс тем временем куда-то исчез. Конечно, никто не видел, как в гримерную примы кто-то входил или выходил из неё. Накануне премьеры все носились по театру как угорелые, не давая себе труда посмотреть по сторонам. Когда опера закончилась, и Лестрейд начал допрашивать артистов, Холмс снова появился. Актеры, еле живые от усталости и от потрясения, в показаниях путались, и все до единого выглядели подозрительно. Особенно не понравился Лестрейду тенор, исполнявший арию Лоэнгрина, который постоянно прятал дрожащие руки в широких одеяниях рыцаря Грааля. — Я ничего не знаю, — лепетал он. — Мистер Лемон благодетель нашей труппы. Без него спектакля бы не было… Лестрейд приказал приставить к его гримуборной констебля. Дублерша примадонны, не скрывающая торжества от наконец-то выпавшего на её долю триумфа, упрямо вскинула подбородок: — Сцену она променяла на сытую жизнь. Она могла бы не петь, голоса-то у неё уже не было. Так нет, пищала из последних сил. Господь её покарал. Лестрейд посчитал, что зависть тоже могла быть вполне весомым поводом, и приставил констебля ещё и к гримерной дублерши. В актёрскую гостиную, где вёлся допрос, должны были позвать нового свидетеля, но дверь растворилась, и в неё вкатилось кресло на колёсиках. В кресле сидел нестарый ещё мужчина, едва глянув на которого, Лестрейд подумал: «Пиноккио». Дело в том, что лицо незнакомца украшал длинный, весьма аристократичный нос. Кресло толкал вперёд импозантный мужчина с усами и военной выправкой. — Шерлок, — произнёс мужчина с замечательно длинным носом, — мы с лордом Розмери собираемся уезжать. — Я останусь, — буркнул Холмс, — инспектору Лестрейду может понадобиться моя помощь. Инспектор, ошеломленный внезапным появлением высокопоставленных лиц, не смог адекватно отреагировать на вопиющую бестактность доморощенного сыщика. Старший Холмс (инспектор догадался, что это он), спас репутацию инспектора: — Братец, — буквально пропел он, — представь нас инспектору. — Инспектор Лестрейд, позвольте вам представить Арчибальда Филиппа Примроуза — лорда Розбери, а так же моего брата Майкрофта Холмса. Лестрейд покраснел и склонился в поклоне: — Лорд Розбери, братец, позвольте представить инспектора Лестрейда, расследующего убийство мистера и миссис Лемон, и их служанки. — Ужасное дело, — пробасил лорд Розбери, — Виктория чудесно пела в первом акте. А во втором у неё в голосе появился словно какой-то скрип, и я сразу понял, что это не она. Инспектор Лестрейд, мы надеемся, что вы раскроете дело, и бедная Виктория с мужем успокоятся на небесах. Упокой их душу! Лорд размашисто перекрестился. Лестрейд кивнул. — Сделаю всё, что можно, сэр. Мною уже арестовано двое лиц, подозреваемых в убийстве, однако тайна следствия… — Мы всё понимаем, инспектор, — с улыбкой прервал его старший Холмс. — Шерлок, экипаж отвезёт нас в клуб и вернётся за тобой. Всего доброго, инспектор. Когда дверь за высокопоставленными посетителями закрылась, Лестрейд посмотрел на мистера Холмса, словно ожидая пояснений, но не дождался их. — Однако влиятельное у вас окружение, мистер Холмс, кто бы мог подумать… — Мой брат и лорд Розбери учились вместе в колледже и продолжают дружить сейчас. — И чем занимается ваш брат? — Вы же видите, он — калека. — Не думаю, что это ему как-то мешает, — не сдавался Лестрейд. — Какое вам до него дело? — вспылил Холмс. — Не часто увидишь людей в колясках, которым прислуживают лорды. Холмс фыркнул: — Мой брат занимает должность в Адмиралтействе. — Должно быть, немалую. — Да, немалую, — чуть ли не в первый раз согласился с инспектором Холмс. Они провели в Ковент-Гарден ещё пять часов, допрашивая участников труппы и сверяя факты. В итоге Лестрейд арестовал Германа Уде — баса, исполнявшего роль графа Фридриха фон Тельрамунда. Накануне спектакля он ужасно поругался с мистером Лемоном. В труппе ходили слухи, что Уде был недоволен распределением выручки от спектакля. Лоэнгрина и дублершу пришлось отпустить. Холмс при этом посмотрел на инспектора, как няня на малое дитя. — Вы на ложном пути, Лестрейд. — И что же вы мне предлагаете, мистер Шерлок Холмс? — поднял брови измученный безумной ночью в опере Лестрейд. — Мне надо подумать. Я дам вам знать.