Ночь в Опере

Ну, а в полдень воскресенья, в полдень воскресенья, В полдень воскресенья поленюсь. Майкрофт проснулся в полдень. Поздно вернувшись из клуба, он дал себе время хорошенько выспаться. На вопрос о Шерлоке камердинер ответил, что тот был дома, но ушёл на рассвете, около восьми. Майкрофт попросил, чтобы его предупредили, когда брат вернётся. Однако Шерлок успел как раз к утреннему кофе. — Думал, день пройдёт спокойно, — ехидно произнёс Майкрофт, когда Шерлок выхватил у него из-под носа чашку кофе. — Ходил проверить одну версию. — Вчерашнее убийство? И как? — Спектакли отменены, в театр никого не впускают. Наверное, на Лестрейда нажало начальство, и он пошёл на крайние меры. Я был в морге, ещё раз осмотрел тела. Патологоанатом как раз делал вскрытие тела Лемона. Оказывается, удар ножом был не смертельным. Он умер от сердечного спазма. И совершенно точно, что раны всем троим нанесены одним и тем же ножом. Но нож исчез! Значит, его унёс убийца! — Инспектор ведь арестовал кого-то? — Да, ведущего баса труппы. Но это полнейшая бессмыслица! — Почему же бессмыслица, братец? Младший Холмс вскочил со стула и закружил по столовой: — Ну, только представь: бас заходит в гримерную, где находятся муж и жена. Если бы он собирался убить Лемона, то нанёс бы удар гораздо большей силы. И пока бы он его убивал, жена успела поднять шум. Служанка тем более, едва войдя, успела бы убежать. — А что служанка, она хороша собой? — Не знаю. Я в таких вещах не разбираюсь. — О, Шерлок, хватит лукавить! — рассмеялся Майкрофт. — Ты прекрасно отличишь голубку от воробушка. — Она не была воробушком. Но и голубкой… Голубкой… Голубкой! — Что, Шерлок?? — Может, она и воробушек, но для кого-то не слишком красивого и молодого она могла быть голубкой. Для мистера Лемона, например. Я сказал Лестрейду, что его одежда была в порядке. Однако они могли закончить до прихода примы, но их выдало пятно на подоле Карины. Виктория Лемон оказалась слишком наблюдательной. К тому же она находилась под действием наркотика, который принимала, чтобы выдержать нагрузку. Вероятно, частично певица не отдавала себе отчёта в своих поступках. Смертельно ранила служанку, а когда муж попытался вырвать у неё нож, ударила и его. Потом нанесла себе удар в сонную артерию. — А куда же тогда делся нож? — Его унёс доктор Брандт. Несмотря на свои нетрадиционные пристрастия в чувственных наслаждениях, он обожал Викторию и, узнав от умирающей служанки всю историю, впрыснул ей лошадиную дозу морфия, чтобы она больше не пришла в себя и не смогла рассказать, что натворила Виктория Лемон. Даже совершив преступление, она должна была остаться чистым незапятнанным ангелом. Он выдумал историю о незнакомце, и Лестрейд проглотил её как горячий пирожок. — Твоя версия не выдерживает критики. Виктория Лемон не стала бы убивать мужа, даже если бы застала его с двумя служанками и конюхом в придачу. — Что ты несёшь, Майкрофт?! — вскипел Шерлок. — Какой конюх? Дело раскрыто! Лестрейду нужно только расколоть доктора Брандта, что будет нетрудно, если намекнуть ему о его отношениях с мальчиками из хора. Всё я бегу к инспектору! Шерлок заметался по столовой в поисках своего пальто, которое он небрежно бросил в угол, когда пришёл. — Постой, Шерлок! — Майкрофту пришлось повысить голос, чтобы остановить брата. — Ты не прав! И ославишь убийцей покойную Викторию Лемон почём зря! — Почему? — Потому что дело, очевидно, в другом мужчине! — В каком? Причём тут другой мужчина? Это любовный треугольник! — Да, треугольник, но мистер Лемон не одна из его граней. Скажи, по кому обычно сохнут дамы? — По дуракам? По военным? По… тенорам? Боже, Майкрофт, я — идиот! Ну, конечно! Лоэнгрин! Рыцарь грааля! Тенор! Он дрожал как кролик в руках мясника. В него были влюблены обе женщины. Викторию он отверг, потому что испугался реакции её мужа, если дело раскроется. Так можно и роль потерять, и вообще лишиться всякой надежды на оперную карьеру. Но от услуг влюблённой костюмерши не отказался. Это он — голубка! А Карина его воробушек! Виктория уже подозревала о сопернице в лице костюмерши, но увидев пятно, удостоверилась в неприятном факте. Не стесняясь присутствия мужа, она придралась к плохой работе костюмерши и уволила её. Карине увольнение грозило не только утратой заработка, но и потерей возлюбленного. Вне себя от ярости, она молниеносно выхватила первый попавшийся предмет, им оказался маленький ножик для разрезания шнуровки, и ударила Викторию в шею. Мистера Лемона, пытавшегося её задержать, она ранила в грудь и собралась сбежать. Но он схватил её, вытащил нож из своей раны и ударил её. И только после этого свалился с сердечным приступом и умер! — Блестяще, Шерлок! — Подожди, но с какой стати доктору защищать Карину и уносить нож? — Карина перед смертью, желая очернить примадонну, рассказала доктору Брандту свою версию событий. Будто мисс Лемон убила своего мужа, ударила ножом её и покончила с собой. Викторию в таком случае не смогли бы похоронить на кладбище, в освящённой земле, как самоубийцу. И она оказалась бы ославленной, как убийца мужа. — Вот они к чему приводят, эти чувства, которые ты призываешь меня испытывать хоть иногда. — Ни к чему подобному я тебя не призываю, — начал защищаться старший брат. — Я лишь прошу быть иногда более человечным! Пожав плечами в ответ, Шерлок Холмс умчался в Скотланд-Ярд поделиться своими выводами с инспектором Лестрейдом. Но Лестрейда на месте не оказалось, он проводил следственный эксперимент в театре. Шерлок направился туда. А Майкрофт Холмс остался дома в своём инвалидном кресле. Сегодня ему как никогда хотелось встать из него и пойти. Дойти хотя бы до кухни и налить себе кофе. Но он был лишён даже этой малости. Ему хотелось ударить кулаком по столу, чтобы звякнула чашка с блюдцем, но сдержался, чтобы не переполошить слуг. Он устал от их сочувственных взглядов и доверительных перешёптываний. Закрыл лицо руками и сидел так несколько минут. Его чувства и мысли пребывали в полном беспорядке. Вчера лорд Розбери мимоходом рассказал ему, что один немецкий барон хочет купить двадцать лошадей из его конюшен. К Майкрофту Холмсу и раньше приходили сообщения, что Кайзер скупает лошадей по всей Европе, но теперь сообщение пришло из «первых рук». Кайзер хотел затеять в Европе войну и перекроить карту мира заново. Великобритании, едва пришедшей в себя после Крымской войны, новые потрясения не были нужны. Майкрофт Холмс работал над этим последние три года. В этом труде он потерял своё здоровье. В октябре прошлого 1894 года, когда умирал царь России Александр Третий, ему пришлось самолично везти письмо некой царственной особы другой царственной особе. Содержание этого письма было слишком щекотливо, чтобы его можно было доверить даже дипломатическим путям. А некоторые слова нельзя было доверить даже бумаге. Успешно выполнив поручение и передав послание, Майкрофт Холмс возвращался домой в Англию. Он вёз ответ, который невозможно было прочитать, потому что он хранился у него в голове. И кому-то захотелось этот ответ сжечь, уничтожив посланника. Поезд, в котором ехал Майкрофт Холмс, сошёл с рельс. Двенадцать вагонов оказались в глубоком овраге. Из почти сотни пассажиров выжило всего восемнадцать человек. Среди них — Майкрофт Холмс. Но он всё-таки смог прошептать несколько слов ответа одной особе, которая пришла его навестить в английский госпиталь, куда его смогли доставить после катастрофы. Миссия была выполнена, а жизнь — загублена. О том, что Майкрофт пострадал в железнодорожной катастрофе, знали единицы. Всем остальным было объявлено, что Майкрофт Холмс пострадал, упав с лошади. Едва поправившись, Майкрофт вернулся к делам в Адмиралтействе. Оказалось, что все свои служебные обязанности Холмс-старший может выполнять не вставая с инвалидного кресла. Причём выполнять их с не меньшим успехом, чем раньше. Вот только о личной жизни пришлось забыть. После аварии его помолвка с леди Камиллой была расторгнута. Камилла мечтала о детях, а травма Холмса, как показалось её родственникам, могла бы стать серьёзным препятствием к их зачатию. Майкрофта Холмса расторжение помолвки не особо огорчило. Особой привязанности к леди Камилле он не испытывал. Их брак был оговорён ещё его покойным отцом и являлся скорее выгодным, чем желанным. У Майкрофта Холмса имелись на то свои причины. В четырнадцать лет его настигло первое серьёзное чувство. Вопреки собственным ожиданиям, оно было обращено не на розовощёкую соседку с губами в форме сердечка. Его вдруг с непреодолимой силой потянуло к помощнику садовника — Роджеру. Он тайком подсматривал за юным работником, когда тот вскапывал клумбы или убирал листья. Однажды мальчишка, воровато оглянувшись по сторонам, расстегнул штаны и помочился прямо на мамину любимую клумбу с маргаритками. Это чудесное видение преследовало юного Майкрофта во сне не один месяц. После таких снов он просыпался с бешеным сердцебиением и на испорченных простынях. В конечном итоге, Холмса это и не огорчило, и не обрадовало. Он понял, что с этим придётся жить, раз уж природе было угодно сыграть с ним дурную шутку. Его первым мужчиной стал товарищ по колледжу, потомок итальянских графов. Высокий, темноволосый и темпераментный, он заинтересовался Холмсом как полной своей противоположностью. Юного аристократа совершенно не интересовала учёба, всё своё время он посвящал чувственным удовольствием. Он соблазнил Холмса достаточно быстро и так же быстро бросил его. Майкрофт по ночам стискивал зубы и сгребал в горсть рыжие волосы, причиняя себе боль физическую, чтобы хоть как-то заглушить душевную. Вскоре он понял, что это не столько душевная боль, сколько желание: навязчивое, опаляющее нервы и мешающее думать. Страсть к глупому, напыщенному человеку выжимала из него все силы и отнимала душевный покой, который Холмс ценил больше всего. Три месяца ему понадобилось, чтобы вернуться в своё привычное состояние. Похудевший, с потускневшим взглядом он не узнавал себя в зеркале. С той стороны на него смотрел незнакомый человек, явно перенесший тяжёлую болезнь и утративший всякую la joie de vivre. Эта история научила его многому. И в первую очередь, держать сердце и душу на замке. Этому же он постоянно учил младшего брата. И тот был отличным учеником. Собственные чувственные позывы он удовлетворял весьма банальным способом: самоудовлетворением. Со временем позывы эти случались реже и реже. А после катастрофы исчезли вовсе. Тело, ниже пояса, уже не принадлежало ему полностью. Лишь отчасти. Последние три месяца он провёл в Швейцарии, пытаясь восстановиться после двух, последовавших одна за другой, операций. Младший брат три раза навещал его, регулярно пугая персонал клиники своими дедуктивными выкладками. Лечащий врач Майкрофта настаивал ещё на одной операции. Однако собравшийся консилиум вынес вердикт: после ещё одной операции Майкрофт Холмс либо встанет и пойдёт, либо умрёт. Вывод консилиума неожиданно обрадовал Майкрофта. С его плеч будто бы сняли тяжкий груз ответственности за свою жизнь. Переживания из-за наступившего бессилия утомили его. Мозг Майкрофта Холмса, всегда работающий с максимальной отдачей, снижал обороты, когда туда просачивались мысли о собственной беспомощности. А вчера он пережил ещё одно потрясение. Но не убийство в опере было тому виной. Хотя оно весьма этому способствовало. Майкрофт вдруг увидел человека, которого, как ему показалось, он знал очень давно. Конечно, Шерлок был знаком с инспектором Лестрейдом уже пару лет. Он без конца рассказывал брату о глуповатом, но отважном полицейском инспекторе, с которым они раскрыли немало дел. Вернее, раскрывал их Шерлок, а Лестрейд просто составлял отчёты и арестовывал подозреваемых. Майкрофт понимал, что брат, по-своему, даже увлечён этим человеком. И вот, увидев его «вживую», отчего-то почувствовал ужасное волнение. И странно-приятную тревогу. Вместо того, чтобы поехать домой отдыхать, он предложил лорду Розбери вернуться в клуб. Майкрофту отчаянно захотелось напиться и просто пообщаться со старым другом. Они проговорили с Филиппом Примроузом о всяких пустяках чуть ли не всю ночь, а Майкрофту всё было мало. Потому, что всё это было не то. На месте Филиппа, хорошего друга и заядлого лошадника, он хотел увидеть человека из оперы — инспектора Лестрейда… Майкрофт позвал дворецкого, попросил сделать кофе и отнести его в библиотеку. Среди книг он всегда чувствовал себя увереннее, чем среди людей. Шерлок, совершенно счастливый, вернулся домой к обеду. Ему удалось убедить Лестрейда заново допросить доктора Брандта. Тот сразу сознался, что солгал и даже показал, где спрятал нож. Выбросить он его не рискнул, так как опасался, что его ложь раскроется и, того гляди, последует обвинение в убийстве. Лестрейду пришлось освободить Германа Уде и принести ему извинения. Однако разгневанный бас обещал так этого не оставить и добиться наказания инспектора Лестрейда. Сидя за столом и с жадностью поглощая ризотто с курицей, Шерлок вдруг сказал: — Завтра все газеты напишут о раскрытом убийстве, и инспектора ждёт триумф. — Он это заслужил, — не отрывая взгляда от субботнего номера «The Times», прокомментировал старший Холмс. Младший как-то странно посмотрел на него: — Раскрытие этого дела целиком моя заслуга… Ну, и твоя немного… Инспектор был… инструментом правосудия. Майкрофт отложил газету: — А инспектор Лестрейд достаточно молод. Ты мне его совсем стариком расписал. И он носит траур. Мне кажется, по жене. — Я не знаю. — Кольца на руке нет. Вся одежда не новая, но постиранная и тщательно отглаженная. Камердинер у инспектора вряд ли есть, скорее экономка или мать. Недавно оторванная пуговица пришита кривовато, и я делаю вывод, что женщина немолода и страдает близорукостью. Однако ботинки сильно изношены, чего не допустила бы ни жена, ни мать. — Следовательно, инспектор живёт с экономкой, которой всё равно. Зачем ему немолодая экономка, которой нужно платить зарплату, если инспектор мог бы обслуживать себя сам? — Ребёнок, Шерлок. Скорее всего, дочь. — Почему дочь? — уставился на брата Шерлок. — Это только догадки. Девочки делают мужчин мягче. Забота об осиротевшей дочери исключает суровость. У инспектора в лице совсем нет суровости. Мягкое выражение лица. — Ну надо же, как ты его внимательно рассмотрел! Откуда такой интерес... обоюдный? — Обоюдный, говоришь? — Старший Холмс с улыбкой склонил голову набок, и по этому движению Шерлок понял, что брат невероятно заинтересован в ответе, но пытается скрыть это. — Он про тебя тоже спрашивал, — изобразил на лице свою любимую «крокодилью» улыбку Холмс-младший. — А ты? — кротко поинтересовался старший. — Сказал, что ты инвалид и не выходишь из дома. — А он? — Он не поверил, — усмехнулся Холмс. — Он не так глуп, как ты пытаешься его представить. — Могу допустить, что он разбирается в людях. Но в отношении дедукции он безнадёжен…