Когда растает снег

Год спустя — Посмотри, Джон, она невероятная, — Сэм тряс перед лицом Джона планшетом. – Мы в университете познакомились, она лаборанткой на кафедре работает и на курсах по уходу за больными учится. С фотографии Джону улыбалась милая блондинка с красивыми ямочками на щеках. — Хорошенькая, – согласился Джон. – Ты вроде говорил, что она раньше с сепаратистами жила. — Да, жила, — Сэм немного смутился. – У нее и муж раньше был. Мерзавец тот еще. До сих достает Лили и хочет забрать у нее ребенка. — Они хоть разведены официально? — Они и не были женаты, вообще-то. Лили рассказывала, что он ее выкрал и изнасиловал. Потом несколько лет держал в своем доме, никуда не выпуская. Они даже не в Клыках жили, а где-то на отшибе. Манс давным-давно Крастера выгнал, потому что таких животных нигде не терпят. А потом, когда границу открыли, Лили от него сбежала. Документы получила и по программе помощи в столицу приехала специальность получать. Джон одобрительно кивнул: молодец девчонка, что тут скажешь. Они с Сэмом как обычно обедали в кафе недалеко от Высшей военной академии, где теперь учился Джон. По правде говоря, после всего случившегося он очень хотел с военной карьерой завязать, но потом понял, что это не выход, и решил остаться. Даже в адъюнктуру пошел. После того, как Дозор расформировали, и большинство бойцов перевели в другие части или вообще уволили, Сэм тоже подал рапорт. Он поступил, как и хотел, в медицинский университет и снова жил рядом с Джоном, буквально на другой стороне улицы. — Я все мечтаю ее с родителями познакомить, а она отказывается, — с грустью в голосе продолжал Сэм. – Говорит, что не хочет спешить. И ко мне переезжать не торопится. — И тут я ее понимаю, — улыбнулся Джон. – Я в твою берлогу с жуткими плакатами на стенах тоже не захотел бы переезжать. — Это не плакаты, Джон, что ты несешь. Это страницы из анатомического атласа. Мне так запоминать проще, когда картинки и названия все время перед глазами. — Но с чего ты взял, что другим на них приятно смотреть? — Ты преувеличиваешь, — отмахнулся Сэм. – Кстати, ты слышал последние новости? — Какие новости? — О том, что в империи почти не осталось людей, которые продолжают пить супрессанты. Опросы проводились всякие, потом на сайте правительства даже статистику выкладывали. — И ты во все это веришь? – поморщился Джон. – В этих опросах вечно все подтасовано. — Не нуди, Джон. Почему я не должен в них сомневаться? Тут как бы все чисто. Ты вот много знаешь тех, кто еще сидит на таблетках? Я только нашего преподавателя по анатомии могу вспомнить, остальные давно от них отказались. Джон не стал с ним спорить. Он сам уже год жил без супрессантов, и несмотря на отсутствие пары, принимать их не собирался. Вернувшись на базу, Джон первым делом рассказал правду своим парням. Вместе они разместили разоблачающую статью на главном новостном портале и стали ждать результата. «Если нас вычислят, я сразу сдам тебя, Сноу», — нервно смеялся Пип, обновляя статистику посещений каждую минуту. Более полумиллиона человек в час. И сто тысяч комментариев. История о супрессантах за сутки стала новостью номер один в империи. Встряхнула общество, и события покатились как снежный ком. Люди отказывались пить таблетки, на улицах всех городов собирались стихийные митинги, по всем новостям регулярно выходили противоречивые сюжеты, одни рассказывали о вреде супрессантов, другие – о неоспоримой пользе. Ток-шоу разной степени скандальности заполнили эфиры прайм-тайма. Все ждали взрыва, и он все-таки случился. Конечно, их очень быстро вычислили. Все же в столице не дураки за безопасность отвечали, а профессионалы. Хорошо еще, что статью не успели подчистить раньше времени, а то все усилия и риски были бы напрасными. На границу прислали сначала одну комиссию, следом еще одну, а потом в их часть прилетел сам император Баратеон вместе с отцом Джона. Высший командный состав совещался несколько часов. Несколько часов в кабинете Мормонта кипели споры, и все разговаривали исключительно на повышенных тонах. Только поздней ночью было наконец принято решение устроить переговоры с лидерами сепаратистов. До Джона доходили слухи, что инициатива пойти на мировую принадлежала императору Баратеону. Впрочем, ничего удивительного. Император одним из первых прекратил пить супрессанты, как только расследование подтвердило, что статья Джона правдива. Только у него, как и у всех остальных, было одно неоспоримое преимущество. Все они снижали дозу постепенно, под контролем медиков, с минимальным риском для жизни. Почти сразу выяснилось, что без супрессантов никто не умрет, что народ больше пугали, желая добиться полной покорности, и только резкая отмена могла привести к трагедии. Столица гудела, как растревоженный улей. Вскрылось много неприятных подробностей о владельцах фармацевтического концерна, выпускающего супрессанты. Оказалось, за подставными лицами в правлении скрывались самые влиятельные министры империи во главе с Тайвином Ланнистером. Теперь они поспешно подавали в отставку, продавали акцизы и недвижимость и уезжали из страны, убегая от следствия. Но кроме положительных моментов, во всей этой истории было много отрицательного, особенно для Джона. Именно потому, что в службе безопасности знали, откуда выложили статью, на базу вместе с императором приехал отец. «Вас все равно расформируют, Джон. – сказал он, когда они встретились. – Это вопрос пары месяцев. Роберт твердо настроен открыть границу и начать выдавать сепаратистам документы имперского образца. Оставаться здесь тебе опасно. Не все довольны грядущими переменами, и вряд ли эти недовольные скажут спасибо тому, кто выложил в сеть скандальную статью». «С чего ты взял, что я имею к этому отношение?» — спросил Джон. «Сложил два и два. Статья вышла через неделю после того, как ты вернулся на базу, сбежав из плена. Тут не надо быть гением, чтобы понять, чьих это рук дело». Туше. Джон знал, что его рано или поздно раскроют, но это было не так уж важно. В конце концов, своей главной цели он достиг. «Скажи мне только одно, — попросил Джон, перед тем, как пойти собирать вещи. – Это настоящее перемирие, их ведь не убьют, узнав, где они прячутся?» Отец задержал взгляд на шее Джона — метку Джон больше не прятал, плевать, о чем там шепчутся за спиной – и отрицательно покачал головой. Вот и все. От него больше ничего не зависело. Он сделал все, что мог, и совесть теперь точно чиста. Джону выпал единственный шанс рассказать людям правду, он его не упустил. Где-то за десятки миль, за горными перевалами и непроходимым лесом, за узкой синей лентой реки находился чужой, непривычный и довольно жестокий мир. В том мире правили ослепляющее возбуждение и запах, туманящий разум, во главе угла там стояли инстинкты, превращающие человека в животное. Там с лихвой хватало бессмысленной агрессии и беспримерного распутства, там все было очень сложно и совсем непонятно, там не получалось поделить мир на черное и белое, на хорошее и плохое. А еще там был выбор, свобода и правда, и именно там Джон был по-настоящему счастлив, пусть и недолго. — Джон. Джон, ты меня вообще слушаешь? – Сэм махал рукой перед его лицом и выглядел крайне озабоченным. — Да. Извини, — поморщился Джон. – Я что-то задумался. — Ерунда. Все равно тебе это не очень интересно, наверное. Но вообще, представь, как здорово будет, если от супрессантов совсем откажутся. Они же действительно очень вредные и очень часто бесплодие вызывают. Поэтому у нас бет в разы больше, чем альф и омег. Эх… Сэм посмотрел на часы. – Вот черт, пара через десять минут. Мне бежать надо. – Он принялся суетливо собирать вещи и кое-как запихивать их в сумку. – Я тебе вечером позвоню. Ладно? — Ладно, — Джон пожал ему на прощание руку и заказал себе еще чай. Через несколько минут официант поставил перед ним чашку, и Джон кивком поблагодарил его. В отличие от Сэма, ему торопиться было некуда. Лекции прошли утром, и вторая половина дня предполагала самостоятельную работу с учебными пособиями. Говоря по-простому, адъюнкты должны были сидеть несколько часов в библиотеке, набирая материал для диссертации. Но поскольку это никем не контролировалось, то и выполнялось кое-как. — Привет. – сказал приятный женский голос прямо над ухом. – А ты совсем не изменился, Джон Сноу. Джон узнал этот голос. Просто не мог не узнать. На соседний стул опустилась Игритт, и Джон почувствовал, как на несколько мгновений замерло сердце, а потом застучало вновь. — Эй, да ты словно призрака увидел, — засмеялась она, пока он пытался справиться с шоком узнавания. – Скажи что-нибудь, не пугай меня. — Вот черт, — вырвалось у Джона. Он хлопнул себя по лбу и тоже рассмеялся. — Да уж. Игритт улыбалась, разглядывая его, но глаза у нее были серьезные. Она сильно изменилась за то время, что они не виделись. И дело тут было вовсе не в деловом костюме, шпильках и забранных в строгую прическу волосах – хотя и в них тоже, разумеется – а в манере поведения. Сейчас в ней почти ничего не осталось от той девчонки-сепаратистки, сохранившей Джону жизнь в Проклятом лесу. А ведь прошел всего год, какой-то жалкий год. — Как ты тут оказалась? – спросил Джон, немного придя в себя. — За тобой следила, — без тени смущения ответила она. – Еле дождалась, пока твой приятель отчалит восвояси. — Следила? Но зачем? – Сказать, что Джон удивился – ничего не сказать. — Поговорить хотела. — О чем? — О том, почему ты все еще не разыскал Тормунда. — А почему он не разыскал меня? – не удержался Джон и по торжествующей улыбке, осветившей лицо Игритт, понял, что прокололся. — Два упрямых идиота. Так я и знала, — заключила она, достала и сумочки бумажку и положила ее перед Джоном. – Можешь, не благодарить. На бумажке был написан адрес, и не нужно быть гением, чтобы догадаться, кому он принадлежит. Джон хмыкнул и отодвинул бумажку подальше, будто она была пропитана ядом. Неужели Игритт думала, что у него нет доступа к сети? Да Джон столько раз открывал базу данных и вбивал в строке поиска имя, а потом закрывал окно, так и не нажав «энтер», что сбился со счета. Поначалу он убеждал себя, что им обоим нужно время, чтобы как следует разобраться со своими чувствами. Но потом этого времени прошло слишком много, и стало просто страшно первым сделать шаг навстречу. Что, если Тормунд затаил на него обиду за тот подлый удар, фактически нанесенный в спину? Что, если у него давно появился новый омега? Что, если у них не окажется ничего общего, и ожидания, надежды, мечты рассыплются в прах? От этих бесконечных «что, если» Джон чуть не рехнулся, слишком больно было постоянно думать о Тормунде и при этом ничего не предпринимать. — Я не поеду к нему, — скрестив руки на груди, сказал он. — Почему? — Не хочу. — А все-таки? – не унималась Игритт. Посылать ее было как-то неудобно, но Джон не собирался выворачивать перед ней душу. Ни перед ней, ни перед кем-либо еще. — Я же сказал, что никуда не поеду. Какая разница почему? — Попробую объяснить тебе кое-что на пальцах, Джон, — Игритт наклонилась вперед, буравя его взглядом. – Я ведь немного понаблюдала за тобой прежде, чем подойти. — И почему я не удивлен. — Не перебивай, пожалуйста. — Извини. — Так вот, — продолжила Игритт. – Тебе же плохо без него, не пойму зачем ты сопротивляешься? — С чего ты взяла, что мне плохо? – возмутился Джон. – Я не кидаюсь на всех альф без разбора, не глотаю пачками супрессанты, не лезу в петлю, не пускаюсь во все тяжкие. — Вот если бы пускался и кидался, я бы тебе поверила. — Очень смешно. — Совсем не смешно. Вы взрослые люди, Джон, а ведете себя, как подростки. Сколько еще можно над собой издеваться? — А ты с Тормундом об этом говорила? – не выдержал Джон. – Или только мне такое счастье перепало? Игритт прищурилась. — Знаешь что, я в купидоны не нанималась. Не нужно тебе ничего, можешь выкинуть адрес и забыть обо всем, что я тебе наговорила. Только пеняй потом на себя. — Игритт, послушай, — вздохнул Джон. – Я сам не знаю, чего хочу, и ультиматумы тут точно бесполезны. За адрес – спасибо. Но не стану обещать, что поеду туда, тем более, прямо сейчас. Игритт провела рукой по идеально уложенным волосам и посмотрела на него с грустью. Она была фантастически красива и пахло невероятно ярко, но все же не так, как Тормунд. Впрочем, никто не пах для Джона так притягательно как Тормунд. Никто и никогда. — Что ж, это уже неплохо, — улыбнулась Игритт. – А то смотреть на вас тошно. О, Джон мог бы в красках расписать ей, что такое «тошно» в его понимании. Мог рассказать об отчаянии и сомнениях, грызущих изнутри, мог поделиться тоской, от которой нет спасения, мог вывалить все, что пережил за этот год, когда чувствовал себя долбаным радаром, настроенным на чужие эмоции, но это ничего бы не изменило. У Игритт пока не было пары, а потому она вряд ли понимала, что такое чувствовать другого человека, как самого себя. Тормунд был для Джона биением крови, отдающимся в ушах, стуком сердца, эхом голоса в голове, открытой раной, черной дырой в центре мира. Джон целый год жил с пустотой в душе, которую ничем не заполнишь. Ни учебой, ни друзьями, ни семьей, ни алкоголем, ни надеждой. Он смирился и привык, сросся с этой пустотой, сделал ее частью себя. А теперь Игритт предлагала все переиграть. Джон не знал, что ей ответить. Они еще немного поболтали на отвлеченные темы, а потом Игритт ушла, крепко обняв его на прощанье. Бумажка с адресом так и осталась лежать на столе. *** Они шли по набережной Черноводной. В вечернем пока еще бледно-синем небе висел белый нечеткий полумесяц. В воздухе пахло весной и свежей, едва проклюнувшейся зеленью. Редкие летние кафе были переполнены посетителями. Какое-то время они молчали. — Почему ты все-таки приехал? – первым заговорил Джон. Он все еще не верил, что Тормунд шел рядом с ним, что они снова оказались вдвоем. И только это было по-настоящему важно, поэтому слова, в общем, ничего не значили. - Попробуй тут не приехать, когда Игритт о тебе каждый день напоминает, - признался Тормунд. Джон усмехнулся, да, Игритт умеет быть настойчивой. Тормунд обнял его за плечи, притягивая к себе. Джон смотрел на него и видел собственное отражение в его глазах. Он таял в огне этих глаз, и не было на свете никого, кроме них двоих. Не было прошлого, не было будущего. Было только настоящее, и они, застывшие в этом едином мгновении. — Помнишь, я сказал, что не хочу тебя отпускать? — вдруг спросил Тормунд. Джон кивнул. Конечно, он помнил. И помнил, что за этими словами последовало. — Я был дураком. Джон нахмурился, а Тормунд остановился и заглянул ему в лицо. — Я был дураком, потому все-таки позволил тебе уйти, — он криво улыбнулся. — Но я собираюсь все исправить. Джон с облегчением выдохнул и улыбнулся в ответ. Он не знал, в наказание или в благодарность боги забросили его на край света, чуть не убили, а потом позволили пережить течку и не распрощаться с рассудком, но одно понимал точно, даже не понимал, а чувствовал, что с Тормундом их связала сама судьба. С каждым днем эта связь крепла, теперь это было нечто большее, чем инстинкты, подтолкнувшие их друг к другу. Джон хотел быть рядом с Тормундом, и сама мысль о расставании причиняла боль. Наверное, Джон был в Тормунда влюблен, потому что только с Тормундом он ощущал себя цельным, завершенным и, самое главное, счастливым — впервые за много лет.